Россия и Китай. Дружили, воевали, что теперь? — страница 14 из 44

В начале 1974 года глава правительства Чжоу Эньлай попал в опалу. Вместо него Дэн Сяопин стал основным партнером американцев. Он держал себя с неподражаемым апломбом и самоуверенностью.

«Генри Киссинджер вновь прилетел в Пекин 19 октября 1975 года, — вспоминал Джордж Буш–старший. — Во время встречи с Киссинджером Дэн Сяопин сокрушался — как ни парадоксально это звучало — о том, что Соединенные Штаты демонстрируют свою слабость перед лицом советской угрозы миру.

Дэн Сяопин, как Мао и другие китайские лидеры, был обеспокоен американской политикой разрядки по отношению к Советскому Союзу. Он бросил нам обвинение, что политика Соединенных Штатов аналогична политике Великобритании и Франции по отношению к Гитлеру в 1938 году в Мюнхене. Он так и сказал: подобна политике «умиротворения».

Киссинджер негодовал, но сохранил самообладание и спокойно возразил:

— О стране, которая расходует сто десять миллиардов долларов на оборону, нельзя сказать, что она следует духу Мюнхена. Позвольте заметить вам, что мы сопротивлялись советскому экспансионизму уже тогда, когда ваши страны в силу ваших собственных интересов были еще союзниками.

В декабре 1975 года Киссинджер видел Мао в последний раз. Он не мог встать с кресла без помощи двух медсестер. Говорил с трудом. Переводчица записывала его слова на бумаге и показывала иероглифы Мао. Если он кивал, она переводила слова вождя на английский. Мао говорил, что американский контингент в Европе слишком слаб, чтобы противостоять советской армии в случае войны, а использованию ядерного оружия помешает общественное мнение.

Впрочем, обе стороны едва ли питали иллюзии относительно прочности взаимоотношений. Это был брак по расчету, который, говоря словами Киссинджера, превратился в эмоциональную связь главным образом благодаря психологической тонкости китайцев и сентиментальным воспоминаниям американцев о Китае времен Второй мировой войны.

Проницательные американцы не сомневались, что когда Китай будет достаточно сильным, чтобы выстоять в одиночку, он порвет с Вашингтоном. Или даже выступит против Америки, если придет к выводу, что этого требуют его интересы.

Киссинджер доложил президенту Джеральду Форду:

«Я могу гарантировать, что если у нас возникнет конфликт с Советским

Союзом, китайцы атакуют и нас, и Советский Союз. Хорошие отношения с Москвой более всего способствуют отношениям с Пекином. И наоборот».

В конце января 1979 года по случаю формального восстановления дипломатических отношений в полном объеме в Вашингтон приехал заместитель премьер–министра Дэн Сяопин. На первые роли он выдвигал других людей, а сам руководил как бы со стороны. Но все знали, что именно Дэн принимает в Пекине все ключевые решения.

Президентом Соединенных Штатов был Джимми Картер.

«Он назначил своим советником по национальной безопасности Збигнева Бжезинского, одно лишь имя которого с типично славянскими шипящими звуками воплощало в себе особую озлобленность эмигранта из восточноевропейских стран, — вспоминает американский дипломат и историк Строуб Тэлботт. — В глазах Москвы он был самой опасной разновидностью рыцаря холодной войны».

Збигнев Бжезинский, который завидовал лаврам своего предшественника Генри Киссинджера, играл главную роль в тайных переговорах между Белым домом и Дэн Сяопином, что привело к полной нормализации отношений с Китаем и позволило Дэну приехать.

А государственный секретарь Сайрус Вэнс, то есть формальный глава американской дипломатии, был весьма уязвлен своей скромной ролью исполнителя, которого даже не посвящали во все секретные детали. Вэнса отправили в поездку по Ближнему Востоку, когда в Белом доме объявили о нормализации отношений с Пекином. Ничто не могло в такой степени подчеркнуть второстепенную роль государственного секретаря в принятии ключевых решений по внешней политике и первостепенную роль помощника президента.

Збигнев Бжезинский надеялся привлечь Китай к антисоветской коалиции. Во всяком случае, в Москве не сомневались, что таков замысел Бжезинского.

Бжезинский был любителем всякого рода геополитических, или, как он сам их называл, геостратегических построений относительно жизненно важных для США сфер, которым угрожает СССР, вроде района от Гиндукуша до Босфора, дуги нестабильности от Пакистана до Эфиопии. Бжезинский исходил из того, что СССР формирует антиамериканскую ось — СССР, Индия, Афганистан. И Вашингтону надо в ответ формировать антисоветскую ось — США, Пакистан, Китай, Саудовская Аравия…

Такие идеи овладевают слабыми умами. Непрофессиональные политики охотно верят в глобальные замыслы другой стороны. Классическая дипломатия предполагает недосказанность: я говорю тебе правду, но не всю правду. Современная дипломатия так стремительна, что не остается времени на недосказанность. Приходится говорить прямо, как есть, иначе будет потеряно дорогое время и доверие.

А исчезновение доверия в дипломатии опасно. Возникает подозрительность, которую никакими силами невозможно развеять. Приводит это к тому, что уже никто никому не верит. Все убеждены, что другая сторона сознательно делает выбор в пользу конфронтации и вынашивает коварные замыслы. Эскалация — от потери доверия до уверенности во враждебности замыслов соперника происходит мгновенно.

Министр иностранных дел Андрей Андреевич Громыко сожалел о конфронтации с Китаем именно потому, что это позволило американцам наладить отношения с Пекином, используя это сближение для давления на Советский Союз. Сам по себе Китай его не интересовал.

Громыко интересовали только Соединенные Штаты, крупные европейские страны и Организация Объединенных Наций. Весь остальной мир для Громыко практически не существовал. Сердце у него не лежало к государствам третьего мира. Он не считал их серьезными партнерами. В Индию его всего однажды заставили съездить. И то чуть не силком.

   – Он считал, что третий мир — это одно беспокойство, — рассказывал многолетний посол в США Анатолий Федорович Добрынин. — Он сам мне это говорил.

Частично такая позиция объяснялась тем, что третьим миром и социалистическими странами ведал не МИД, а ЦК партии. И послами туда отправляли не дипломатов, а бывших партийных секретарей. Восток и арабский мир Громыко тоже не очень интересовали, поэтому он отдал эти регионы на откуп международному отделу ЦК, во главе которого многие годы стоял секретарь ЦК Борис Николаевич Пономарев

   – он начинал еще в Коминтерне. Зато министр не подпускал людей Пономарева к американским и европейским делам. Громыко и Пономарев друг друга не любили.

Дэн Сяопин впервые прилетел в Нью–Йорк еще в апреле 1974 года в составе китайской делегации на сессию Генеральной Ассамблеи ООН. Формально делегацией руководил министр иностранных дел КНР.

Дэн придумал формулу, ставшую знаменитой: первый мир — сверхдержавы США и СССР, второй мир — развитые страны, третий мир — развивающиеся. С этой формулой из–за противоборства с Пекином у нас долго не соглашались. Советским журналистам «советовали» избегать ею пользоваться, но удобное и всем понятное выражение «третий мир» прочно вошло в обиход…

Тогда еще роль Дэн Сяопина не была ясна. Но с тех пор, пишет Киссинджер, американцы оценили этого маленького неустрашимого человека с меланхоличными глазами.

Когда Дэн прибыл в Соединенные Штаты в 1979 году, ему показали автомобильный завод и космический центр. Его усадили в кабину управления космическим кораблем, где моделировался реальный полет. Руководитель народного Китая увлекся игрой и не хотел уходить… Он и на родео побывал с интересом. Не отказал себе в удовольствии покрасоваться в ковбойской шляпе.

Дэн Сяопин обладал одним фантастически важным качеством. Он смотрел на мир незашоренным взглядом. Увидев, что рыночная экономика способна накормить людей, сделать страну процветающей, он безжалостно отбросил все догмы социалистического хозяйства.

   – Если бы я мог родиться снова, — сказал Дэн в узком кругу после поездки в Америку, — в Китае уже сейчас существовала бы рыночная экономика.

Один венгерский философ заметил когда–то, что ленинизм есть приспособление марксизма к решениям очередного пленума ЦК. Дэн Сяопин приспособил маоизм к фактическому разрушению социализма в том виде, в котором он существовал при Мао Цзэдуне. Дэна идеологические формулы не волновали. Он хотел, чтобы народ лучше жил, а государство было крепким, способным охранять свои границы от всякого рода посягательств извне.

Во время визита Дэн Сяопин всячески демонстрировал свое расположение к Соединенным Штатам.

   – Мы приехали, — говорил Дэн, — чтобы выразить дружбу китайского народа к американскому народу, и здесь, на вашей земле, мы ощущаем ваше дружеское отношение к нашей стране.

Одновременно Дэн Сяопин не упускал случая пройтись насчет Советского Союза. На одном приеме Дэн прямо обвинил Москву в агрессивности и вероломстве. Да и в самом Китае, когда приезжали американцы, звучали зловещие тосты:

   – Долой нашего общего врага полярного медведя!

Дэн говорил журналу «Тайм»:

   – Если мы хотим остановить полярного медведя, надо объединяться. Недостаточно полагаться только на мощь США. Недостаточно рассчитывать на мощь Европы. Вот если мы объединимся, то обретем вес…

Дэн Сяопин выговаривал Збигневу Бжезинскому:

   – Зачем вы торгуете с русскими? Вы тем самым помогаете русским преодолеть их слабость.

С Дэном беседовал и президент Джимми Картер.

Картер вел себя нарочито скромно. Сам носил свой портфель, отправил дочь Энн в муниципальную школу, продал президентскую яхту, уменьшил количество служебных автомобилей в гараже Белого дома и сократил своим сотрудникам зарплаты на десять процентов. Он на всем пытался сэкономить. Он устраивал совещания с лучшими экономистами и банкирами страны, но ничем не угощал и даже не предлагал воды. Президент «Бэнк оф Америка» ходил в ванную, чтобы напиться из–под крана. На завтраках с руководителями конгресса Картер приказал ограничить меню печеньем и кофе. Законодатели взбунтовались и потребовали включить в меню яйца. Президенту пришлось пойти им навстречу.