Уже выросло первое поколение китайцев, которые не имеют ни братьев, ни сестер. Такого образованного поколения в Китае еще не было — они владеют компьютером, знают английский язык, играют на пианино, рисуют… Они хотят учиться, но не приспособлены к самостоятельной жизни. Из ста детишек в детском саду, как выяснилось, девяносто играют на пианино, но только десять в состоянии самостоятельно завязать шнурки на ботинках.
Дети вовсе не страдают от того, что у них нет брата или сестры. Им бы пришлось с ними делиться, а так все достается одному. Китайцы считаются самыми бережливыми на земле. Но так ли это? Молодые китайцы расточительны. Они сыты по горло прежними лозунгами о пользе спартанской жизни. Китайцы безудержно тратят деньги, компенсируя себе нехватки прошлых десятилетий.
Молодые китайские родители, выросшие в нищете, хотят, чтобы дети получили все то, чего они сами были лишены. Китайские дети толстощекие, плотные — видно, что их закармливают. Городские дети получают все, что может иметь ребенок в любой стране. В результате они эгоцентричны, им трудно будет привыкнуть к необходимости сотрудничать с другими и делиться с ними. Они не хотят ездить в школьные летние лагеря, где надо работать руками, и удивляются, почему в студенческих общежитиях не предоставляют отдельных комнат. Им нравится беззаботная жизнь, потому что есть родители, которые о них заботятся.
С января 2016 года политика «одна семья — один ребенок» отменена. Семьи могут заводить и второго… Власти испугались, что скоро некому будет работать…
Ли Юэфу купил вместо телевизора и стиральной машины бульдозер. Вкалывал свои восемь часов за баранкой грузовика, а потом пересаживался в жесткое кресло бульдозериста и работал еще восемь часов.
– Молодой был, сил много, — вспоминает Ли. — С удовольствием работал. Зато семью стал хорошо кормить. А как еще заработать деньги?
Социалистическое общество — это общество потребления, которому нечего потреблять. Китай опроверг эту аксиому. Конечно, если попрежнему считать Китай социалистической страной. Китай сегодня — это гигантское общество потребления, которое желает получить компенсацию за нищету, полуголодное существование, лишения и унижения всей предыдущей жизни. Этот реванш осуществляется самым естественным путем — путем зарабатывания денег. Никакая работа не считается зазорной.
– Для нас воскресений не существует, — объяснил мне Ли.
Благодаря тому, что Ли купил когда–то бульдозер, он со временем заработал и на все остальное. Худой, быстрый, подвижный, он с радостью доказывал мне, что его дом — полная чаша. Выскочил во двор. На улице дул холодный ветер, который пришел сюда из Сибири, но Ли скинул пиджак, оставшись в одной белой рубашке.
Он был какой–то возбужденный, и я сначала решил, что он где–то выпил. — Ваш муж любит выпить? — поинтересовался я у его жены.
– Конечно.
– И много может выпить?
– Два бокала пива или стакан вина.
Пьяных я в Китае не видел. Девушек в баре, куда деревенские парни собираются по вечерам на танцы, тоже спросил:
– Что ребята пьют?
– Пиво, — девушки отвечали спокойно и равнодушно.
Даже немного обидно — у нас на иностранцев и то больше внимания обращают. — И много?
– Одну–две баночки.
– А драки бывают?
– Нет. У нас вообще редко дерутся. Зачем драться–то?
Ли открыл мастерскую по изготовлению мебели для служебных помещений. Сами искали покупателей, показывали образцы, получали заказы. Хорошо зарабатывает и его жена. Познакомились они с помощью сватов — так принято. У ее дяди есть друг, который хорошо знает семью Ли. Словом, у вас товар, у нас купец… Она работала водителем грузовика — по совету мужа. Социалистическая эмансипация, как водится, вылилась в умение заставить женщину делать то, что и не всякому мужчине под силу. Когда сын подрос, самостоятельно выучилась бухгалтерии, перешла в счетоводы.
Прощаясь, все вместе вышли из дома. Хозяева заперли калитку. Иероглифы на калитке складывались в изречение: «Когда человек талантлив, а земля плодородна, урожай получается богатым».
Ли пошел к соседям. Его жена на велосипеде поехала в контору.
Я с завистью смотрел, как она весело крутила педали.
В Китае все ездят на велосипедах, бесстрашно лавируя между машинами. Не знаю, что я стал бы делать, если бы жил в Китае. Когда мне исполнилось одиннадцать лет, самая популярная западногерманская гадалка Маргарете Консантье, которую все называли фрау Бухела, между делом нагадала моей маме, что ее сыну следует остерегаться велосипеда. Рассказ о предостережении фрау Бухелы я встретил смехом, обидным для профессионального достоинства гадалки. Но с того времени мой «Орленок» почему–то застрял в чулане…
Отовсюду только и слышно: «Китайский путь! Китайский путь!». И обязательно с укоризной: «Надо было все делать, как в Китае». А как это делают в Китае?
Родители Го Шученя — робкие, тихие люди, навсегда напуганные «культурной революцией». Они пытались остановить сына, занявшегося бизнесом:
— Не влезай ты в это дело. Сиди тихо. Сегодня разрешили, завтра опять запретят и все отберут.
Го Шучень молод, высок ростом и уверен в себе. Он поверил не родителям, а Дэн Сяопину. Собрал деньги и открыл ресторан. Раньше он был таксистом — дело в Китае прибыльное. Еще раньше пел в ансамбле. У него модные часы, золотое кольцо, клетчатый пиджак, новенькие туфли. Молодые китайцы уже поняли, в чем радость жизни.
Он служил в совместной китайско–японской компании. Для него это хорошие деньги, хорошая школа, и к тому же — небывалое для Китая дело — два выходных. Выходные он проводил с пользой: в ресторане помогал жене, которая прежде была экскурсоводом. У нее красивое лицо, усталые глаза и покрасневшие натруженные руки, ногти с облупившимся лаком. Она выглядит старше мужа, хотя они ровесники.
В ресторанчике работают четыре человека. Все непрофессионалы. Они робки и неумелы. Кроме повара. Кухня рядом, за перегородкой. Это очень маленький ресторан, похожий на наши провинциальные буфеты. Только чистый, без ругани, мата и пьяных. Посуда простая, термосы (горячей воды нет) старенькие. Цены доступные.
Такие ресторанчики в Китае на каждом шагу, маленькие и крохотные, бедные и совсем бедные. Китайцы сколачивают из брошенных досок какие–то халупы, красят их и открывают ресторанчик. На худой конец вытаскивают рано утром жаровню на улицу и пекут пышки в масле. Все это дешево и вкусно.
Живет семья Го очень скромно. На троих небольшая комнатка с низким потолком и окном во всю стену. За занавеской большая супружеская кровать и детская для дочки.
Китай пока что очень бедная страна. Полтораста миллионов живут за гранью нищеты, а китайская нищета беспросветная, хуже российской. Жилье, медицина, транспорт незавидные. В самом Пекине многие живут без отопления, горячей воды и туалетов, в мороз бегают, что называется, до ветру.
Дом принадлежит родителям Го. Увидев, что никто не приходит реквизировать имущество их сына, они на старости лет открыли велосипедную мастерскую. Они живут в такой же маленькой комнате, только на их попечении внук от старшего сына. Мальчик сидит на полу и, торопясь на улицу, выводит в школьной тетрадке иероглифы без должной почтительности к древнему письму.
– Страна становится открытой, перспективы появляются. Сейчас только и работать, — говорит Го Шучень. — Креветки сами с неба не падают.
Го, несмотря на свою молодость, большой дипломат:
– Конечно, у партии были свои ошибки. Но к ней нужно относиться, как к старой матери. Мать ведь не бросишь.
Ресторан Го Шученя работает семь дней в неделю, практически круглосуточно. Если кто–то пожелает просидеть в ресторане до утра, его будут кормить и поить. Перерывов на обед и санитарный час не существует. Так работают в Китае теперь все частные ресторанчики и лавки. Они открываются чуть свет и закрываются (весьма условно), когда исчезает всякая надежда заполучить последнего клиента.
Рестораторы и владельцы лавок гоняются за клиентами. Официантки выскакивают на улицу, если видят, что потенциальный клиент сомневается: заходить или не заходить? Овес не просто ходит, а уже бегает за лошадью.
А вот как выглядела новая жизнь на селе…
Хорошо жить в таком доме. Дом двухэтажный, красивый, с большими окнами. С садиком, в котором цветут розы. Дом благоустроенный — с водопроводом, теплым туалетом, газовым отоплением. На первом этаже пол каменный, на втором паркетный.
В доме есть все, что принято иметь преуспеваю щей китайской семье: холодильник совместного японо–китайского производства, стиральная машина, цветной телевизор, видеомагнитофон, музыкальная система с караоке. Протяни руку — прямо на полу, под вешалкой стоит батарея литровых пивных бутылок.
Такие дома строят в богатых колхозах, где можно заработать, куда сам Дэн Сяопин приезжал убедиться, что его сограждане наконец стали счастливы. Тут и пенсию платят неплохую. И еду любую — рис, овощи, мясо — в колхозе дают бесплатно.
Главное, что Лю Пинноп, которой восемьдесят лет и которая живет в чудесном доме № 317, до всего этого дожила.
Ее сын выращивает в колхозе грибы и разводит рыбу. Он зарабатывает почти в три раза больше, чем городской рабочий. Ее невестка, крепкая деревенская женщина, работает теперь в колхозном Доме культуре и ходит в ярко–красном костюме с золотыми пуговицами.
Ее внука родители собираются послать после школы в университет. Если провалится на экзаменах в государственный, пойдет в частный, есть такие теперь и в Китае. Год обучения стоит примерно двадцать пять тысяч юаней — семимесячная зарплата среднего служащего. В колхозе накопить деньги сыну на образование легче, чем в городе.
Всю жизнь Лю Пинноп крестьянствовала, выращивала рис, овощи, пшеницу. И до провозглашения народного Китая, и после. Жила плохо или очень плохо. Нормальная жизнь началась с реформой, когда Дэн Сяопин разрешил зарабатывать.
В зеленом платке, синей куртке и таких же штанах, она сидит на новеньком стуле под большой фотографией Дэн Сяопина в окружении колхозных детишек. Дедушка Дэн на восемь лет старше бабушки Лю. Не знаешь, у кого жизнь была легче. Дэну всегда хватало еды, зато бабушку не позорили на весь белый свет, не выгоняли из дома и не угрожали размозжить ее «свиную голову».