к востоку от Урала, — несопоставимо c тем, что у китайцев рядом с нашей Сибирью. Но, самое главное, что в случае, не дай бог, каких–то серьезных конфликтов, мы уже не можем рассчитывать на ядерное оружие, потому что у Китая тоже оно есть. И, в случае применения, Китай, имея вот те же самые системы средней дальности и новые, межконтинентальной дальности, может точно так же превратить в радиоактивную пыль всю нашу европейскую часть, как мы можем уничтожить Америку, а Америка может нас…
Китай экономически способен стремительно нарастить свои стратегические ядерные силы. Но китайские военные боятся американского высокоточного оружия — крылатых ракет морского и воздушного базирования. Еще больше страшит оружие будущего — частично–орбитальные и ракетно–планирующие гиперзвуковые системы, которые, как считается, уничтожат китайский ядерный арсенал прежде, чем он будет пущен в ход.
Американская система противоракетной обороны в Азии точно создается не только для перехвата северокорейских ракет, но и для сдерживания Китая. В Пекине опасаются, что радары противоракетной системы, установленной в Южной Корее, способны контролировать китайское воздушное пространство на большую глубину.
США держат в Азии сто тысяч солдат и офицеров, почти столько же, сколько в Европе, и это порождает в китайцах древний страх перед враждебным окружением. Военные союзы Америки с Южной Кореей и Японией воспринимаются как антикитайская ось.
Академик Алексей Арбатов:
— У Китая самая большая военная кораблестроительная программа в мире, масштабнее, чем у США. За исключением авианосцев. Хотя Китай планирует иметь пять, может быть, шесть авианосцев, но пока в этой сфере у Соединенных Штатов неоспоримое преимущество. По всем другим видам и типам кораблей и подводных лодок китайская кораблестроительная программа больше американской и больше, чем у любой другой страны, включая Россию. Китай ставит перед собой цель сделаться как минимум второй морской державой, развертывает свои флоты и базы и в Тихом, и в Индийском океанах. И уже совершает вылазки в Средиземное море. У Китая большие планы. Для начала — в окружающих морях, где на шельфе есть нефть, но у него территориальные споры с другими государствами. Его интересует и Индийский океан, через который проходит чуть ли не восемьдесят процентов транзита нефти из Персидского залива. Китай имеет огромные экономические интересы в Африке, куда вкладывает колоссальные средства для добычи полезных ископаемых, и хочет контролировать их перевозки.
Военно–морской флот за последнее десятилетие получил более ста военных кораблей и подводных лодок. Председатель Си объявил, что Китай — «великая морская держава». Военно–морская экспансия Китая началась после того, как страну возглавил Си Цзиньпин. Сокращая сухопутные силы, он вложил огромные средства в военный флот.
Желание Китая господствовать на море может иметь столь же разрушительные последствия для мира, как и когда–то решение кайзеровской Германии вступить в морскую конкуренцию с Англией, что закончилось мировой войной.
В апреле 2018 года первый китайский авианосец отошел от причала в портовом городе Далянь на Бохайском море. «Наш первый авианосец просто немного переместился, а Соединенные Штаты, Япония и Индия задергались», — радостно описывали китайские военные журналисты реакцию трех стран, которые Пекин рассматривает в качестве своих основных соперников.
Баланс сил в Тихом океане, где флот Соединенных Штатов действовал беспрепятственно со времен морских сражений второй мировой, изменился. Американский флот еще не сталкивался с такой угрозой.
Возглавляющий Индо–Тихоокеанское командование адмирал Филип С. Дэвидсон заявил:
— Нет никакой гарантии, что Соединенные Штаты одержат победу в будущем конфликте с Китаем.
В 2017 году китайский флот получил свою первую заграничную базу в Джибути на Африканском Роге. В Пекине объяснили, что база нужна для участия в многонациональных антипиратских патрулях у побережья Сомали. Китай планирует получить доступ к сети портов и баз по всему Индийскому океану, это облегчит долгосрочные военно–морские операции.
* * *
История редко течет по заранее предсказанным руслам. Это своенравная река. Действительно ли центр мира неумолимо перемещается на восток? Произойдет ли превращение Китая в великую державу?
А не будет ли точнее сказать, что мощный в военном отношении Китай вступает в период экономической стагнации и страшно боится распада?
Вот что заставляет задуматься. Половина разбогатевших китайцев желает эмигрировать, большинство стремится в Соединенные Штаты. Если перспективы страны столь радужны, как уверяют в Пекине (и если верить официальной китайской статистике), отчего же самые удачливые сыновья и дочери Китая видят свое будущее в другом месте и при первой возможности перебираются за границу?
Может быть потому, что демократия, верховенство закона, конкуренция, прозрачность, низкий уровень коррупции в правительстве, независимые источники новостей, свобода мысли, совести и слова — необходимая часть жизни, которой в Китае нет и не предвидится. Если говорить о силе притяжения, а не принуждения, то Пекин — с его обещанием тотально контролировать всех граждан, — не так уж привлекателен. Превращение в высокотехнологичное полицейское государство делает страну менее конкурентоспособной и подрывает перспективы роста.
Фантастический успех Дэн Сяопина объяснялся счастливым стечением обстоятельств. В тот момент, когда на рынке труда предложило свои услуги огромное молодое население Китая (в годы Мао Цзэдуна искусственно отрезанное от мира), богатое западное общество располагало большими деньгами и готово было платить за товары, произведенные в Срединной империи. Ныне китайская рабочая сила стремительно стареет и дорожает. В менее развитых странах — Вьетнаме и Бангладеш — рабочим платят меньше. А западные кошельки опустели из–за кризиса.
Работоспособное население Китая уже достигло своего пика и начинает сокращаться. К 2030 году в сельской местности число работоспособных сократится вдвое. К 2050 году половина населения Китая будет старше 45 лет, а четверть населения — старше 65 лет. Кто же тогда станет локомотивом экономического успеха?
Многие государства в свое время — как это было с Португалией, Голландией, Англией — становились на короткий срок государством номер один в мире, но быстро лишались своего первенства.
«XIX век был британским веком. ХХ стал американским. XXI будет японским». Я прочитал это пророчество американского футуролога Германа Кана в тот год, когда начал учить японский язык, и когда все были зачарованы японскими экономическими достижениями. Перспектива стать специалистом по стране, которой суждено превратиться в государство номер один, прибавляла сил в единоборстве с иероглифами.
Я никогда не сожалел о времени, потраченном на изучение Японии, хотя Герман Кан подвел меня. XXI век не стал японским, и Япония не будет великой державой. Не окажутся ли столь же нереальными нынешние восторженные прогнозы относительно Китая? И Китай завязнет в своих столь же масштабных проблемах? И кто–то другой вырвется вперед?
Впрочем, все эти рассуждения могут показаться чрезмерно мрачными. Как насчет не знающих себе равных небоскребов в городе Гуанчжоу? А фантастические успехи студентов шанхайских университетов? А то, что сотни миллионов китайцев в этой нищей стране разбогатели?
Прежде мои друзья на Дальнем Востоке любили на несколько дней съездить в Китай и отдохнуть. Теперь им это не по карману. Зато китайских туристов все больше. В универмагах Владивостока и других городов они, не спрашивая о цене, скупают золотые украшения. И наши молодые люди отправляются в Китай учиться, остаются там, хорошо зарабатывают и очень довольны; объясняют родителям: «Здесь ценят умелых работников».
Си Цзиньпин не похож на лидера страны, переживающей политический упадок или экономический застой.
Конечно, подъем Китая — это не мираж. Но важно будущее, а не прошлое. Может ли государство, построенное на ограничении возможностей, инициативы и свобод, превзойти страны, построенные на защите и расширении этих свобод?
Китай создает сегодня новую империю страха и делает ставку на национализм. Си Цзиньпин не устает напоминать, что партия сражается за восстановление исторической роли Китая в международных делах:
— Наша великая нация пережила неисчислимые лишения и страдания. Но коммунистическая партия открыла новые горизонты для великого обновления.
Считалось, что революция, вождем которой был Мао Цзэдун, покончила с жалким прошлым старого Китая. Си отбросил эту интерпретацию истории. Теперь политика компартии есть часть долгой истории Китая. Китай пережил немало взлетов и падений. Последняя империя пала столетие назад, не справившись с трудными внутренними проблемами.
Империю погубили гражданская война, восстание мусульман, слабая экономика, внешнеполитические унижения и ощущение, что императоры утратили «мандат небес»… Сегодня мы бы это назвали идеологической пустотой.
Политики и эксперты озабочены сегодня тем, как справляться со стремительно растущим Китаем. Но не пора ли задуматься над тем, что будет означать упадок Китая? Воспримут ли руководители Китая перспективу своего собственного упадка философски, если они уже убедили себя в быстром восхождении к мировому первенству? Сомнительно. Из этого и надо исходить. А раненый тигр редко бывает миролюбивым.