Из-за русской и немецкой колонизации калмыки постепенно утрачивали свои пастбища. В 1718 г. Царицынская линия связала Волгу и Дон и «закрыла» калмыков в регионе Нижней Волги. Линия перерезала летние миграционные пути на север, которые одновременно были одним из возможных путей отхода калмыков в случае нападения их традиционных врагов, кубанских ногаев[478]. Все эти изменения воспринимались болезненно, у значительной части народа крепло убеждение в бесперспективности дальнейшего пребывания в пределах России[479], что и вылилось в откочевку большей части калмыцкого народа с Убаши в 1771 г.
Политические последствия откочевки калмыков заключались, в первую очередь, в ликвидации Калмыцкого ханства. После этого здесь стала формироваться новая система управления[480]. При астраханской губернской канцелярии была создана Экспедиция калмыцких дел. В улусы были направлены приставы под названием «переводчиков» с калмыцкого языка и «учеников». Часть улусов была переведена в казенное ведомство[481]. Однако калмыки сохранили самоуправление и традиционное деление на улусы, аймаки и хотоны[482]. Был осуществлен также фактический переход на российскую систему права. Несмотря на то что калмыцкий суд зарго имел право решать судебные дела по местным обычаям (большинство которых, правда, было утрачено), по преимуществу он пользовался нормами российского законодательства, уже более знакомого населению, чем правила калмыцкого Судебника (Цааджин-Бичиг), изданного в 1640 г.[483]
Во второй половине XVIII в. с усилением давления со стороны России столкнулись казахи. Во-первых, они оказались в той же ситуации, что и ранее калмыки, в плане ограничения миграции. Оренбургская и Сибирская линии обозначили северную границу возможного кочевья. Для предотвращения стычек казахов с калмыками правительство запретило первым мигрировать на запад и дало указание яицким казакам контролировать соблюдение этого запрета, предотвращая пересечение казахами Яика. Во-вторых, в 1780—1790-х гг. в казахской степи правительство вводило новый инструмент контроля – систему туземных и пограничных судов (в свою очередь, казахские властители считали их слишком навязчивыми и подрывающими традиционную основу власти)[484].
Однако в русской политике все еще оставалась гибкость, что говорит о сохранении курса «мягкой силы». Администрация Павла I на рубеже XVIII и XIX вв. восстановила Калмыцкое наместничество. Также был воссоздан суд зарго, состоявших из представителей от зайсангов и духовенства. Приказано было предоставить калмыкам во владение те земли, на которых они кочевали ранее. С этого времени калмыки вошли в непосредственное подчинение правительства. По всем вопросам, кроме земельных, они действовали через своего пристава, который назначался Коллегией иностранных дел[485]. У казахов институт ханства был сохранен и в Младшем жузе, и в Букеевской Орде[486].
Таким образом, в период до начала XIX в. Россия осуществляла по отношению к кочевым народам политику «мягкой силы». В обмен на то, что верховная власть была передана России, местные властители получили большие права. «Кочевые» регионы включились в процесс интеграции в общее политическое и экономическое поле страны. Конечно, этот процесс был очень медленным. Можно согласиться с мнением Ш. Мухамединой, что «проделанная по устройству кочевников разносторонняя многослойная управленческая работа была пока еще недостаточна для полного интегрирования кочевых аулов в российское общество»[487]. Однако, с другой стороны, очень трудно даже за несколько десятилетий переделать, «переформатировать» то, что складывалось веками.
На рубеже XVIII и XIX вв. Россия усиливает политическое давление на «кочевые» регионы. Следует сделать вывод, что общей тенденцией российской политики было усиление такого давления примерно через 100 лет после присоединения той или иной территории. Очевидно, именно за такой срок этот регион более-менее интегрировался в общее пространство страны, там начиналась колонизация выходцами из Центральной России, происходило ограничение земель кочевания земледельческими территориями и пограничными линиями. Таким образом, в XVIII в. с давлением столкнулись башкиры и калмыки, вошедшие в состав России столетие назад (в XVII в.), что вызвало в том числе усиление их недовольства, вылившееся в восстания или массовую откочевку за пределы страны.
Глава IIIРоссия и кочевники в XIX в.
Усиление централизации Российской империи и кочевники
В XIX в. Россия продолжала присоединение «кочевых» территорий. Прежде всего были приняты меры для включения всех казахских степей в состав страны. Важную роль здесь сыграло стремление противодействовать экспансии Великобритании в Среднюю Азию. Кроме того, Россия намеревалась вовлечь в орбиту своего политического и экономического влияния страны этого региона – Бухарский эмират, Кокандское и Хивинское ханства[488].
В 1824 г. 14 султанов казахского Старшего жуза и их подчиненные были приняты в подданство России (кроме тех казахов, которые находились под властью Коканда)[489]. К 1865 г. Россия завоевала Кокандское ханство, которое в 1876 г. было ликвидировано. Таким образом, в состав России вошли земли казахского Среднего жуза и территории, населенные киргизами. В 1868—1873 гг. были подчинены Бухарский эмират и Хивинское ханство, на территории которых в том числе кочевали казахи, каракалпаки и туркмены. Бухара и Хива были объявлены протекторатами России, при этом значительная часть их земель была включена непосредственно в состав империи.
Однако земли туркмен, которые номинально подчинялись Хиве, России пришлось покорять отдельно. Хивинские ханы не вмешивались во внутреннюю жизнь подчиненных им туркменских племен и довольствовались тем, что те несли военную службу и платили налоги[490]. Таким образом, туркмены сумели сохранить полунезависимость от Хивы[491]. Их земли были завоеваны Россией к 1885 г., включены непосредственно в состав империи, так что ее границы сошлись с границами Персии[492] и Афганистана.
Покорение Россией Средней Азии завершилось в 1895 г., когда был закреплен раздел сфер влияния России и Великобритании на Памире, где в том числе кочевали киргизы.
Кроме того, в период с 1813 по 1828 гг. Россией у Персии был завоеван Северный Азербайджан, где часть населения вела кочевой образ жизни. Так, в к концу 1850-х гг. в Шемахинской губернии проживали более 100 тыс. кочевников, что составляло 21,3 % населения этого региона[493].
К концу XIX в. была в целом покорена последняя оставшаяся не подвластной России территория на севере – Чукотка. Чукчи – кочевники, миграции которых составляли до 150—200 км. Из всех народов Севера они в наименьшей степени подвергались русскому влиянию. Оленные (т.е. кочевавшие в глуби материка) чукчи состояли в сношениях с русскими, сознавали свою принадлежность к России, платили ясак. Однако носовые (береговые) чукчи оставались фактически независимыми[494], хотя вся территория Чукотки формально входила в состав Российской империи.
Таким образом, во второй половине XIX в. Россия покорила значительную часть Великой степи и «кочевых» территорий севера Евразии. Как писал Г.В. Вернадский, «русские преуспели в объединении под своей властью большинства территорий, где раньше правили монголы»[495]. Характерно, что этот процесс занял у России 400 лет, тогда как монголы завоевали территории Великой степи в течение нескольких десятилетий. Таким образом, процесс покорения степных территорий был для «оседлого» государства более трудным, чем для кочевого, что закономерно. С другой стороны, Россия и не форсировала завоевание Великой степи, т.к. в XVI—XVIII вв. у нее были более важные внешнеполитические задачи в Европе.
Восприятие кочевой цивилизации в России в XIX в. существенно изменилось. Русские политики и ученые лучше узнали кочевников. Постепенно складывалось понимание, что кочевой образ жизни связан не с каким-то «низким» уровнем развития общества, а является формой адаптации к природным условиям. Стало фигурировать позитивное отношение к кочевникам и прагматическое представление о возможности получения выгод от них для экономики страны[496]. Так, в феврале 1844 г. оренбургский военный губернатор В.А. Обручев выступил за «предоставление некоторых выгод» казахам при кочевании их около Оренбургской линии с целью предоставить им возможности для развития скотоводства[497].
В целом в начале XIX в. в России сохранялся императив о ненасильственности и неспешности в политике по отношениям к кочевникам. Один из видных деятелей Российской империи, глава департамента государственной экономии в Государственном совете Н.С. Мордвинов высказывался за необходимость ненасильственной интеграции казахов в имперские структуры. Он отмечал, что при всей «своей степени дикости» они вреда России не наносят, поэтому «нельзя их отвращать от империи» военными средствами. Тем более что в казахской степи России «завоевывать нечего». М.М. Сперанский – один из ближайших сподвижников Александра I – полагал, что подготовка к реализации его проектов, связанных с управлением иноэтничным населением России, должна проходить достаточно продолжительное время[498].
М.М. Сперанский при участии Г.С. Батенькова разработал «Устав об управлении инородцев», который был принят в России в 1822 г. Этот документ стал значимой вехой в истории кочевых народов России. Важным было официальное обоснование деления всех обитавших в Сибири «инородных племен» на три разряда: оседлые, кочевые («занимающие определенные места, по временам года переменяемые») и бродячие, или ловцы, «переходящие с одного места на другое по рекам и урочищам». Деление это было произведено на основании выявленных отличий кочующих и бродячих «инородцев» от оседлых: «непостоянство их жительства», «степень гражданского образования», «простота нравов», «особые обычаи», «образ пропитания», «трудность взаимных сообщений», «недостаток монеты в обращении» и пр. Многие из этих характеристик, с точки зрения государства, должны были затруднять управление кочевыми народами.