Действительно, в некоторых районах казахской степи оседлость получила существенное развитие. Так, в 1911 г. в четырех уездах Семиреченской области. 25,2 % всех казахских хозяйств были оседлыми и вели земледелие[810]. Тем не менее в целом в Казахстане оставалось 200 тыс. чисто кочевых хозяйств (от 800 тыс. до 1 млн чел.)[811]. В разных областях от 40 до 72 % казахов были в той или иной степени кочевыми (хотя и преобладали полукочевые хозяйства)[812].
Причин оседания казахского населения было несколько. Во-первых, традиционная причина – обеднение[813] (больше всего оседлых давали хозяйства, где было не больше трех единиц скота[814]).
Во-вторых, на процесс оседания большое влияние оказало изъятие земли в пользу казаков и переселенцев, повлекшее резкое сокращение площади пастбищ[815]. Кочевое и полукочевое население часто просило о наделении их землей хотя бы в пределах переселенческой (т.е. земледельческой) нормы. Они понимали, что лучше сохранить в своих руках хотя бы небольшой клочок земли, чем формально пользоваться большой площадью, но не иметь гарантии сохранения ее за собой. Казахи осознали, что в сложившейся ситуации дальнейшее кочевание стало значительной проблемой для них[816]. Интересно, что в советское время А. Турсунбаев писал, что, наоборот, колонизация и перевод всех «кочевых» земель в государственную собственностью были препятствием для оседания[817]. Очевидно, что с этим мнением согласиться нельзя.
В-третьих, оседанию способствовал рост численности населения. Вхождение Казахстана в состав Российской империи способствовало быстрому росту численности коренного населения, что привело к концу ХIХ – началу XX вв. к перенаселенности. Дальнейший естественный прирост в рамках кочевого хозяйства стал невозможным, что объективно привело к переходу значительного числа казахов к поиску более интенсивных форм хозяйственной деятельности[818], т.е. оседлости и земледелия.
В-четвертых, наблюдалось влияние русских и украинских крестьян-переселенцев[819], которые внедряли в степи оседлый образ жизни и земледельческую культуру.
В-пятых, сказалось развитие капиталистических отношений в экономике. Некоторые разбогатевшие в новых условиях баи были сторонниками перехода на оседлость. Однако большинство их все же сопротивлялись оседлости, т.к. она лишала их степного простора, необходимого для экстенсивного скотоводства, и даровой рабочей силы[820] (в виде кочевников-сородичей).
Проблема заключалась в том, что казахи хотели селиться на севере региона, где территория более благоприятствует оседлому хозяйству, а не «у себя в южных пустынях». Однако на севере бóльшая часть земель была уже занята – «все, что было наиболее ценного… а именно долины рек и речек, сплошь захвачено оседлыми»[821]. Кроме того, отмечалась неустойчивость оседания: обедневшие кочевники, перейдя на земледелие, «по мере поправления дел опять брались за скотоводство»[822].
У калмыков зачатки оседлости наблюдались во всех улусах, но преимущественно в тех, которые прилегали к русским поселениям. В центральных районах в этом отношении успехи были очень слабыми[823]. В 1909 г. 19 811 калмыцких хозяйств (или 88,2 % от их общего числа – 22 458) оставались кочевыми и полукочевыми[824]. Единственными полностью осевшими были донские калмыки-казаки, а также калмыки оренбургские и из Ставрополья-на-Волге.
Неудача в достижении массового оседания калмыков, по мнению экспертов того времени, имела несколько причин. Калмыки «приглашались» к оседлости посредством улусных попечителей, не имевших доверия в народной среде. Пособие от казны в 15 руб. выдавалось только бедным калмыкам, которые не могли вести хозяйства. Не было надлежащего инструктирования по вопросам земледелия «со стороны русских крестьян», и поэтому калмыки, испугавшись первых неудачных опытов, потеряли к земледелию интерес. Смешение калмыков с русскими крестьянами в одном поселке приводило к отрицательным результатам, т.к. они «не могли ужиться». Кроме того, против обоседления выступали калмыцкие владетели и буддийское духовенство[825].
Интересное отличие Калмыкии и Бурятии в сфере оседания заключалось в том, что в этих регионах начали оседать не бедняки, а мощные хозяйства, вовлеченные в рыночные отношения. Они стали строить дома европейского типа, обрабатывать землю и создавать небольшие кустарно-промышленные предприятия. Маломощные же хозяйства, зависимые от родовых владетелей, оставались в полуоседлом положении[826].
Киргизы, земли которых входили в Кокандское ханство, с XVIII в. имели контакты с местными оседлыми народами – узбеками и таджиками. Среди них началось распространение земледелия. В первой половине XIX в. появились очаги оседлости в отдельных пунктах предгорной зоны, прилегающей к Ферганской долине. Однако во многих случаях оседание было вызвано, как обычно, обеднением части кочевников. После вхождения киргизов в состав России у них усилились предпосылки к оседанию. Этому, как и в Казахстане, стало способствовать переселение русских и украинских крестьян (в регионе возникло более 150 переселенческих сел). В конце XIX – начале XX вв. возникают первые киргизские оседлые населенные пункты – Таш-Тобе и Чилаказакское в Пишпекском уезде и Бош-Учук в Пржевальском уезде. К 1914 г. 22,4 % киргизского населения вело оседлый образ жизни[827]. Среди оставшихся кочевников преобладали полукочевые хозяйства[828].
Киргизы, кочевавшие на Памире, регулярно страдали от джута, который повторялся периодически каждые 5—10 лет. Так, сильный джут случился вскоре после присоединения Памира к России – в 1897—1898 гг. Зажиточных кочевников в этом регионе было мало. Большинство хозяйств были бедными или среднего достатка. Бедные кочевники не соблюдали четырехразовый цикл перекочевок из-за малочисленности скота и оставались на тех местах, где зимовали, или перекочевывали на недалекие весенние пастбища. Многие из них вообще прекратили кочевание[829]. Таким образом, началось постепенное оседание, но на Памире оно шло «естественным путем», т.к. здесь не было переселенцев и не проводилось изъятие земель у кочевников.
У туркмен также происходило оседание. Часть текинцев перешли на земледелие, хотя для этого были трудности. В Хивинском оазисе[830] туркменам пришлось селиться на участках, мало пригодных для земледелия, т.к. все земли были заняты оседлыми узбеками, которые пришли сюда раньше[831]. Хотя власти Закаспийской области отмечали, что в регионе «вполне оседлых туземцев нет: есть лишь полуоседлые и полукочевые», тем не менее, они «при первой возможности возвращались к кочевому образу жизни»[832].
На севере часть якутов стали переходить к хлебопашеству уже в первые десятилетия после появления русских в Ленском крае. В середине XIX в. переход якутов и части эвенков к земледелию усилился[833]. Однако на Ямале в начале XX в. для коренного обитателя только кочевание было достойным и желанным образом жизни. Оседлость у ненцев рассматривалась как маргинальное и временное состояние: такая семья стремилась, накопив оленей, вернуться в тундру. Потерявшие оленей имели возможность сохранить привычный кочевой образ жизни и перспективу возрождения своего стада благодаря традиционной системе «страховки» и «кредитования»[834], т.е. поддержки со стороны своего рода. Таким образом, на севере переход к оседлости происходил не во всех регионах. Здесь не было больших возможностей для земледелия, а оленеводство и охота были мало совместимы с оседлым образом жизни.
Цыгане начали оседать в Молдавии со второй половины XIX в. Хотя принудительный перевод их на оседлость не удался, они начали делать это самостоятельно. Причиной было изменение экономической жизни, рост ярмарок. Таборы периодически стягивались вокруг крупных сел, ярмарок для сбыта изделий, мены лошадей и в поисках случайного заработка. Постепенно осело более половины цыганского населения. Оседание цыган началость также в Белоруссии, на Украине и Смоленщине[835]. Оседлые цыгане Украины и Молдавии имели и возделывали земельные участки[836].
Распространение в «кочевых» регионах земледелия наиболее характерно рассмотреть на примере самого большого из них – Казахстана. Еще в 1875 г. власти Западной Сибири отмечали, что у казахов «попытки перехода к земледелию остались почти только те, которые были введены китайским правительством»[837], т.е. развитие в этом направлении не шло.
Однако к началу ХХ в. казахи в северной части региона стали практиковать земледелие[838]. Распространение его шло от оседлых поселков и торговых пунктов к отдаленным степям. С 1906 по 1916 гг. рост земледелия в Северном Казахстане составил 55 %[839]. По данным А. Букейханова, в Актюбинском уезде 94,4 % казахов были «заправскими земледельцами», и на каждого человека здесь приходилось 6,6 дес. обрабатываемой земли[840].
Земледелие затронуло и некоторые районы в центральной части Казахстана. В начале 1890-х гг. в Перовском уезде им занималось более 2/3 казахского населения (15 тыс. из 21 тыс. кибиток), в Казалинском уезде – не менее 2/5 хозяйств (причем земледелие здесь было поливным)[841]. В земледелие так или иначе были вовлечены 63 % казахских хозяйств[842]. Постепенно масштабы посевов зерновых культур в казахских хозяйствах возрастали[843]. Земледелием занимались все группы казахов – от баев до бедняков (последние по большей части работали на баев)[844].
Интересная закономерность: с одной стороны, земледелие способствовало оседлости (где был больше посев, там было больше и оседлых). С другой стороны, земледелие совсем не мешало скотоводству. Наоборот, чем больше было скота в хозяйстве, тем больше был его посев[845]. Занятие земледелием не влекло за собой сокращения скота, число же бедных малоскотных дворов значительно уменьшалось[846].
Еще одна особенность – переход к земледелию не означал автоматического оседания. Кочевники засеивали часть территории и, получив урожай, продолжали дальше кочевать. А.И. Левшин писал о сборе урожая зерна кочевниками: «Сжав его и обмолотив, они берут с собой нужную часть оного, а остальную зарывают в землю до будущего посева и уходят в другие места». Закономерно, что земледелие у кочевников было экстенсивным. Член-корреспондент Вольного экономического обществ