Тяжелыми последствиями восстания прежде всего была гибель людей. Были убиты 2325 чел., пропали без вести 1384 чел. из числа «европейского» населения (в основном, женщины). Западные исследователи считают, что погибли до 100 тыс. казахов и киргизов[933]. За активное участие в восстании были приговорены к смертной казни 347 чел.[934].
Восстание вызвало волну беженцев. К середине октября 1916 г. из киргизских земель в Китай ушли до 25 волостей, в каждой до 3 тыс. мужчин[935]. Всего в Китай эмигрировали от 266 до 300 тыс. казахов и киргизов (по мнению Н.Н. Аблажей, казахов из них было не менее 100 тыс. чел.)[936]. Рано наступили холода, и скот беженцев из-за отсутствия подножного корма почти весь погиб, и они пришли в Китай нищими[937]. Там беженцы, чтобы выжить, распродали оставшийся скот и даже детей. Многие из них вернулись на родину в 1917 г., однако после возвращения их судьба была незавидной[938].
Восстание сильно ударило по экономике «кочевых» регионов и прилегающих к ним оседлых районов. У русских переселенцев погиб почти весь скот и урожай[939]. Были разорены почти 10 тыс. хозяйств, из них 2315 сожжены[940].
Русское и другое «европейское» население было озлоблено на повстанцев[941]. Хотя до того российские власти далеко не всегда поддерживали переселенцев, после восстания администрация стала на путь содействия русскому населению. Были выдвинуты предложения о конфискации земель участников восстания площадью до 2,5 млн дес. на побережье Иссык-Куля и в долинах рек Чу и Текес. Было предложено создать там русские поселения, а участвовавшие в восстании волости расселить в другие местности, в том числе в пески Прибалхашья и горный Нарынский регион[942].
Что касается итогов отправки на тыловые работы, которая стала триггером восстания, то после восстания из Туркестана были мобилизованы около 123 тыс. чел.[943]. Мобилизованные, зачисленные в рабочие дружины, попали в непривычные для них климатические условия запада России, находились в тяжелых условиях. Это привело к их высокой заболеваемости и смертности[944]. В начале 1917 г. мобилизованные стали возвращаться[945].
Следует отметить, что подобная мобилизация была проведена и в других частях Российской империи с «инородческим» населением. Однако там она не вызвала таких массовых волнений[946]. Так, в Сибири к июлю 1916 г. было собрано 10 тыс. чел., однако в прифронтовую зону они отправлены не были. Правительство признало невозможным перевезти такую массу людей в район действующей армии. Мобилизация была перенесена на более поздний срок, а сами мобилизованные распущены по домам. В Якутской области по ходатайству товарищества «Лензолото» мобилизация якутов была вовсе отменена. В дальнейшем сибиряков – в основном бурят – все-таки направили на работу в Архангельск – с августа 1916 г. по март 1917 г. туда был доставлен 6131 чел.[947]. Конечно, отдельные проявления недовольства и сопротивления отмечались среди бурят, эвенков (не только из-за мобилизации, но и из-за введения дополнительных налогов)[948] и алтайцев[949].
На традиционно непокорном Кавказе горцы повеление о привлечении на тыловые работы встретили протестами и вооруженными выступлениями, которые были отмечены в Кабарде, Балкарии, Чечне, Дагестане. Однако здесь не было, в отличие от Туркестана и Степного края, осознанных антирусских погромов. Во-первых, на горный Кавказ не шло такого массового переселения, как в Среднюю Азию. Во-вторых, горцы давно занимались отходничеством в центральную часть России. Поэтому с психологической точки зрения они были знакомы с особенностями быта, климата и прочими факторами жизни в других частях страны и не испытывали сильного «культурного шока»[950] от перспективы мобилизации.
Таким образом, в начале ХХ в. в «кочевых» регионах России произошло обострение ситуации, которое выразилось в расшатывании кочевой цивилизации, усилении отчуждения между кочевниками и государством, а также ухудшении отношений между кочевым и оседлым населением. Конфликты у кочевников начались не только с русскими и другими «европейскими» переселенцами, но и с оседлым населением из числа своих же соплеменников.
Реакция кочевников на ухудшение ситуации выразилась в откочевках, в том числе за границу, и восстаниях. Туркестанское восстание 1916 г. было наиболее острым проявлением недовольства политикой России по интеграции и модернизации Средней Азии. В «кочевых» регионах это восстание можно считать прямым столкновением кочевой цивилизации с «оседлым» государством.
«Кочевые» регионы в период Великой российской революции и Гражданской войны
В период революции и Гражданской войны, ввиду военных действий и общего хаоса в государстве, многочисленные властные структуры, возникшие на территории бывшей Российской империи, какой-либо особой стратегической политики по отношению к кочевникам не проводили. Тем не менее в «кочевых» регионах происходили отдельные значимые события, на которых мы и остановимся.
В апреле 1917 г. в Чите состоялся первый общебурятский съезд. Его работой руководили видные представители местной интеллигенции М. Богданов, Э-Д. Ринчино, Б. Барадин, В. Егоров. На съезде была сделана попытка начать конструирование бурятской политико-административной автономии во главе со вновь созданным ЦИК Бурят-монголов Восточной Сибири (Бурнацком). Однако эта инициатива не нашла поддержки со стороны Временного правительства, местные представители которого признали за бурятами право лишь на культурно-национальную автономию[951]. В июне 1917 г. Временное правительство издало закон о введении в Сибири земского управления, который не предполагал наличие каких-либо автономных правительств.
Во время Гражданской войны Бурнацком занял позицию «нейтралитета». В ноябре 1918 г. этот орган был переименован в Бурят-монгольскую народную думу (БНД). В январе 1919 г. в Забайкалье была установлена диктатура «Правительства Забайкальской области» атамана Г.М. Семенова, который хотел заручиться поддержкой бурят и поэтому признал БНД в качестве автономного правительства. Однако попытки БНД и правительства Г.М. Семенова организовать призыв бурят на военную службу вызвали недовольство населения. Тем не менее часть бурят все-таки приняли участие в Гражданской войне, причем львиная доля участвовавших сражалась на стороне белых. Так, в Агинском регионе значительная часть населения, включая буддийское духовенство, участвовала в борьбе против Красной армии и советских партизан[952].
Уникальным событием стало возникновение в Бурятии т.н. балагатского движения. В мае 1919 г. в Хоринских степях собрание делегатов местного населения провозгласило создание буддийского теократического «государства» (наподобие Тибета). Его руководителем был объявлен авторитетный лама Л.-С. Цыденов. Манифест об образовании «государства» был вручен Г.М. Семенову и БНД. Территория «государства» была поделена не на хошуны (уезды), как было прежде принято в бурятских землях, а на «балагаты»[953] (поэтому это движение и называют балагатским).
Характерной особенностью «балагатского государства» было полное отсутствие каких-либо полицейских и военных сил (в соответствии с буддийским учением). Лидеры БНД надеялись ликвидировать это «государство» мирным путем, для чего дважды посылали к теократам своих представителей. Однако они наотрез отказались идти на переговоры, заявив, что не подчинятся никакой власти, кроме хана-ламы Л.-С. Цыденова[954]. Балагатское движение повлияло на развитие противостояния в бурятском обществе, расколов местных жителей, включая лам, на уверовавших в учение Л.-С. Цыденова и противников его[955].
Белые жестко выступили против балагатского движения. Г.М. Семенов направил отряд казаков в ставку теократов. Л.-С. Цыденов, его министры и другие должностные лица были арестованы и помещены в верхнеудинскую тюрьму. После месячного заключения они были выпущены на свободу, и так повторялось несколько раз. Тем самым белые пытались продемонстрировать утопичность и нежизнеспособность балагатского государственно-теократического проекта[956]. Причиной отрицательного отношения белых к деятельности Л.-С. Цыденова было то, что он на территории своего «государства» претендовал на всю полноту полномочий, а не только на духовную власть.
После установления власти красных их реакция на балагатское движение также была негативной. Член правительства Дальневосточной республики (ДВР) Д.С. Шилов, командированный в Бурятию, в августе 1921 г. заявил, что лама Л.-С. Цыденов – «фанатик-буддист», и на его стороне выступили другие «фанатики», которые «уверовали в него как в царя», а «дальнейшие преследования его различными властями только усилили его авторитет как мученика». В то же время Д.С. Шилов сделал вывод, что «теократическое движение… начинает совершенно утрачивать свою боевую остроту и переходит [к] мирным “конституционным” формам безобидного буддийского сектантства». Рассмотрев выводы Д.С. Шилова, правительство ДВР приняло решение «бурят, арестованных в связи с балагатским движением… освободить» и принять меры «по возвращению имуществ, отобранных одной частью бурятского населения от другой» в период существования балагатского государства[957]. Тем не менее в январе 1922 г. Л.-С. Цыденов был вновь арестован представителями советской власти и в мае того же года умер в тюрьме в Новониколаевске[958].
Еще один аспект жизни Бурятии в годы Гражданской войны – усиление панмонгольских идей. В феврале 1919 г. на читинском съезде панмонголистов было провозглашено создание независимого государства на территории Бурятии, Внешней и Внутренней Монголии[959]. Было создано «правительство» во главе с одним из высших лам Внутренней Монголии Нэйсэ-гэгэном Мэндэбаяром. Бурятские и монгольские панмонголисты пользовались поддержкой Японии и атамана Г.М. Семенова. Однако барон Р.Ф. Унгерн, хотя и выполнил приказ атамана Г.М. Семенова о расквартировании «панмонгольского правительства» на станции Даурия, реальной помощи панмонголистам не оказал: будучи монархистом, он не поддерживал их республиканские устремления[960]. Панмонгольское государство в реальности создано не было. После победы красных в начале 1920 г. они пресекли деятельность панмонголистов – и в Советском государстве, и в Монголии.