В-третьих, политико-демографические причины. Государственная программа переселения оседлого населения в «кочевые» регионы была связана с проблемой военной опасности. Более плотное заселение этих территорий «надежными» и «советизированными» выходцами из центральных регионов страны, с точки зрения властей, могло помочь в улучшении обороноспособности страны. Колонизация решала также и экономические задачи освоения этих земель[1001]. С повышением обороноспособности был связан и внешнеполитический аспект политики государства в «кочевых» регионах, который заключался в обрубании связи кочевников с «заграницей» путем полной ликвидации трансграничного кочевания.
План модернизации «кочевых» территорий в СССР был основан на потребительском отношении к природе. В частности, власти игнорировали предупреждения о недопустимости распашки степи. Конечно, здесь присутствовал скорее не злой умысел, а иллюзии и нежелание понимать реалии (хотя это нисколько не извиняет те ошибки, которые были допущены по отношению к природе).
В целом курс властей на ликвидацию кочевой цивилизации не имел этнических причин. Хотя особенностью всех «кочевых» регионов СССР было то, что их титульное население было «нерусским», «неевропейским», считать ликвидацию кочевой цивилизации борьбой с национальными традициями нельзя. Образ жизни народа не тождествен его национальной идентичности (тем более что у большинства традиционно кочевых народов Советского Союза кочевание вели уже далеко не все). Оттого, что буряты, казахи и калмыки перешли на оседлость, они не перестали быть бурятами, казахами и калмыками. Просто их идентичность приобрела другие особенности. Власти боролись против не кочевых народов как таковых, а, с их точки зрения, «устаревшего», «непригодного» кочевого образа жизни и родового строя. Модернизация «кочевых» регионов соответствовала общему курсу «наступления» Советского государства на сельское население – точно так же власти по всей стране сгоняли крестьян в колхозы, боролись с русскими, украинскими, белорусскими, татарскими и др. кулаками.
Этнический аспект в обоседлении кочевников можно найти только в косвенном плане – «освобождение» ранее занятых кочевниками земель дало возможность государству переселять на эти территории рабочих и колхозников из других регионов СССР (соответственно они в своей массе были представителями других этносов). Кроме того, программа модернизации «кочевых» регионов косвенно затрагивала национальный вопрос еще в двух аспектах. Во-первых, перевод кочевников на оседлость способствовал созданию в стране единой политической нации (этот процесс в усеченном и противоречивом варианте был начат еще до революции и продолжен в Советском Союзе с середины 1930-х гг. также в противоречивом варианте – создание советской политической нации происходило в условиях политико-административного деления страны по национально-территориальному признаку). Во-вторых, оседание кочевников и их вливание в ряды оседлых собратьев способствовало консолидации соответствующих этносов.
Советская модернизация «кочевых» регионов прошла те же стадии, что и коллективизация сельского хозяйства в других частях СССР: сначала этот процесс шел в умеренном режиме, затем произошло резкое форсирование, и после – снижение его накала (осознание «головокружения от успехов»). Однако процесс модернизации отличался от аналогичного в «оседлых» областях, во-первых, тем, что у кочевников менялся не просто порядок владения имуществом (частный или родовой – на колхозный/совхозный), но и весь сложившийся веками образ жизни: они должны были перестать быть кочевниками.
Во-вторых, методика коллективизации (изъятие у кочевников скота для передачи в колхозы) одновременно решала и вопрос перевода кочевников на оседлость, т.к. именно разорение обычно приводило их к оседанию. Здесь также были связаны политический и экономический аспекты – ликвидация власти и конфискация имущества «родовых авторитетов», которые одновременно являлись наиболее зажиточным слоем кочевников, фактически провоцировали прекращение кочевания всего рода.
Кроме того, следует отметить, что процесс коллективизации в «кочевых» регионах можно было реализовать проще, чем в «оседлых», т.к. родовые аулы или артели (на Севере) фактически уже являлись своеобразными «колхозами». Однако власти основной части «кочевых» регионов в период форсирования не стали применять такой подход (хотя позже в ряде регионов к нему и пришли).
Форсированная модернизация «кочевых» регионов СССР была осуществлена в 1930—1932 гг. в рамках программы советской модернизации сельского хозяйства (массовая коллективизация, раскулачивание и пр.). В условиях коллективизации, которая должна была в перспективе покрыть 100 % сельского населения СССР, и притом что коллективизация кочевников проводилась только при условии перехода на оседлость, кочевая цивилизация была обречена. Утверждение М. Шаумян, что «процесс оседания совпал с процессом коллективизации»[1002], является неверным, т.к. «оседание» кочевников в данном случае являлось не стихийным явлением, а было принудительно организовано властями для облегчения коллективизации.
Оседание кочевников в СССР (как минимум, значительной их части) было неизбежным (в ХХ в. оно происходило во всех странах мира, где было кочевое население). Предпосылками этого процесса были рост населения, стремление властей установить полный контроль над кочевниками (в том числе с помощью усиления пограничного режима), «зажимание» «кочевых» земель оседлыми поселениями и пахотными землями, развитие промышленности в «кочевых» регионах и пр. Политика СССР в отношении кочевой цивилизации была обусловлена тем, что было невозможно сохранить огромные по площади и стратегически значимые «кочевые» регионы в прежнем виде в условиях создания индустриального, модерного общества (тем более – живущего в условиях огосударствленной экономики и авторитарного политического режима).
С одной стороны, модернизация «кочевых» регионов СССР имела много положительных последствий – в том числе улучшился доступ населения «кочевых» регионов к системам здравоохранения, образования, социальной защиты.
Однако, с другой стороны, анализ этого процесса в плане решения судьбы кочевой цивилизации – это фактически перечисление ошибок, допущенных властями, т.к. практически все было сделано неправильно. (Многочисленные ошибки были допущены и во всей программе модернизации сельского хозяйства в СССР.) Не совсем понятно, какой был смысл в выжимании из крестьян и кочевников всех соков в рамках хлебо– и мясозаготовок, даже если принять во внимание острую необходимость обеспечения продовольствием городов. Фактически власть разрушала хозяйства, которые должны были производить продовольствие и в будущем. Очевидно, такое «выжимание» зачастую было инициативой местных чиновников, «эксцессом исполнителя», стремлением выслужиться перед «центром» любой ценой.
В процессе перевода кочевников на оседлость власти забыли о своей главной «классовой» идее – переделе имущества богатых в пользу бедных. Вместо этого начали конфисковывать скот у всех кочевников, и в итоге не только имущество богатых не попало к бедным, но и сами бедные лишились того, что у них было.
Процесс перевода кочевников на оседлость имел некоторое сходство с борьбой с религией в СССР. Власти сначала думали, что религия сама «отомрет», но, когда этого не случилось, форсировали борьбу с ней – и произошло это тоже на рубеже 1920-х и 1930-х гг. Борьба с религией – это борьба с потребностью человека в духовной защите перед лицом не контролируемых им событий. Борьба с кочевой цивилизацией и попытка «переделать» ее в оседло-земледельческую – фактически борьба с самой природой. Начав такую борьбу, власти проявили преступную самонадеянность.
Ошибки в процессе модернизации «кочевых» регионов СССР привели к тяжелым, трагическим последствиям. Основная вина за них лежит на местных властях, ошибочные действия которых, вкупе с неблагоприятными природными условиями, сложившимися в начале 1930-х гг. (неурожай, джут и пр.), привели к трагедии. Причиной ошибок, во-первых, было отсутствие разумного планирования, усугублявшееся недостатком знаний о кочевниках. Программа модернизации «кочевых» регионов изначально была утопичной – о ее нереалистичности говорит то, что всех кочевников планировалось перевести на оседлость за 1—2 года (разумеется, без людских и материальных потерь), – и это после тысячелетий кочевания! Р. Киндлер считает, что большевики специально довели процесс модернизации «кочевых» регионов до кризиса[1003]. По нашему мнению, кризис возник не из-за «злого умысла», а из-за спешки, самоуверенности, невнимания к доводам оппонентов. Именно это чаще всего бывает причиной неудач многих реформ и проектов в разных странах мира (такое явление описывает известный принцип, именуемый «Бритва Хэнлона»[1004]). Кроме того, модернизация «кочевых» территорий была основана на потребительском отношении к природе (в частности, власти игнорировали предупреждения о недопустимости распашки степи). В СССР превалировала слепая вера в силу человека и созданной им техники, в «победу над природой».
Во-вторых, если центральные власти пытались ускорить процесс модернизации, то местные еще и слишком усердствовали в реализации этой программы. Известно, что форсирование, «штурмовщина» – это типичный советский метод работы, и местные руководители почти всегда стремились «перевыполнить план». Власти торопились осуществить обоседление и коллективизацию любой ценой и как можно быстрее, при этом отбрасывая вдумчивый, научный подход. Они не хотели проводить апробацию своих идей, тратя на это годы или даже десятилетия.
Наиболее сильными форсирование и соответственно его трагические последствия были в Казахстане – фактически в этом регионе проводилось даже не обоседление кочевников, а их «сгон» с традиционно занимаемых территорий. Причинами «лидерства» Казахстана в этом процессе было, во-первых, то, что это самый большой по площади и населению «кочевой» регион, который имел важное стратегическое положение и обладал значительными территориями для освоения под земледелие. При этом кочевое население здесь было практически «недостижимо» для властей и «не советизировано». Во-вторых, на решение «кочевой проблемы» во второй половине 1920-х – начале 1930-х гг. наложились личные амбиции руководителей этого региона.