Не умаляя трагических последствий обоседления и коллективизации кочевников, в то же время следует отметить, что голод и смерть людей не были запланированы ни центральными, ни местными властями СССР. После поступления информации о голоде кочевникам была оказана существенная продовольственная и иная помощь.
Реализация в СССР программы форсированного обоседления и коллективизации кочевников встретила сильное сопротивление (такая же ситуация наблюдалась и в оседлых регионах, где широко развернулось сопротивление коллективизации, реквизициям и раскулачиванию). Косвенное сопротивление состояло в распространении антисоветских слухов и настроений, а также в сохранении традиционных «несоветских» родовых структур после перехода на оседлость и коллективизации.
Активное сопротивление включало уклонение от сдачи скота и зерна государству и возвращение реквизированного скота. Наиболее сильными его формами стали восстания и участие кочевников в басмаческом движении, которое получило «второе дыхание» после начала коллективизации (это движение имело одновременно и политическую, и уголовную направленность). Фактически в начале 1930-х гг. во многих «кочевых» регионах продолжилась Гражданская война. Активное сопротивление проявилось также в массовых откочевках и эмиграции. Кочевники уходили с мест из-за голода, в поисках средств к существованию, чтобы избежать реквизиций скота и другого имущества.
Реакция местных властей на откочевки и эмиграцию была слабой. Они не ожидали такого поворота событий и оказались к нему не готовы. Прибытие беженцев в другие регионы вызвало обострение социальных и межэтнических отношений. Сами откочевники находились в очень уязвимой ситуации, что всегда характерно для вынужденных мигрантов.
Во второй трети 1930-х гг. власти прекратили форсирование модернизации «кочевых» регионов и перешли к умеренному режиму политики («переформатированию»). Они прекратили повышение темпов, «штурмовщину» и в целом отказались от прежних нереальных планов. Было принято решение о сохранении отгонного скотоводства и даже кочевания в некоторых районах. Причиной этого шага был не пересмотр стратегического плана ликвидации кочевой цивилизации в СССР, но осознание трагических последствий предыдущей деятельности в этой сфере, которая привела к голоду, гибели людей, падежу скота, откочевкам и восстаниям.
Свои ошибки власти признали уже в то время, хотя и пытались «свалить» трагические последствия своих действий на «происки врагов» (в духе того времени). Тем не менее фактически никто из власть имущих не озаботился вопросом: возможно, весь процесс форсированной модернизации «кочевых» регионов изначально был ошибочным?
После прекращения форсирования модернизации «кочевых» регионов власти СССР – как центральные, так и региональные – провели значительную работу по прекращению откочевок, постепенному возвращению беженцев в регионы «исхода», а также по устройству их на «новых» местах. Хотя этот процесс двигался непросто и вновь были допущены ошибки, проблема откочевок была решена относительно благополучно.
Важным аспектом внешней политики СССР в начале 1930-х гг. была борьба за откочевников с сопредельными странами – Персией, Афганистаном и Китаем. Хотя эти государства стремились задержать, оставить у себя граждан СССР, эмигрировавших в период форсированной коллективизации и обоседления, многие беженцы из-за границы вернулись.
К концу 1930-х гг. программа перевода кочевников на оседлость и их коллективизации в большинстве регионов (кроме Севера) была завершена, однако в некоторых случаях такое «оседание» осталось весьма условным. Некоторые представители региональных властей понимали нереальность или ненужность обоседления и коллективизации кочевников и поэтому уклонялись от решения этой задачи. Ее выполнение затянулось, а планы – даже умеренные – не были реализованы полностью.
Так как кочевников, хотя бы частично или формально, на бумаге, худо-бедно «привязали» к каким-то контролируемым точкам на земле, власти больше не ощущали, что кочевая цивилизация опасна, и могли позволить себе вновь частично «разрешить» кочевание. К властям пришло также понимание невозможности не только земледелия, но и стойлового скотоводства на бывших «кочевых» территориях. Создание колхозов в степи часто было фикцией. Поэтому кочевая цивилизация в СССР сохранилась в некоем «урезанном» виде, хотя форсирование, голод и другие события, связанные с реализацией политики обоседления, сильно ударили по ней.
С 1940-х гг. начался современный период истории «кочевых» регионов, который характеризовался относительно умеренной политикой. Власти постепенно проводили коллективизацию и частичное обоседление кочевников на Севере и в Туве, вошедшей в состав СССР в 1944 г. Политика государства по отношению к кочевникам Севера отличалась от политики в южных «кочевых» регионах. Оседание здесь изначально не имело смысла, т.к. в условиях Севера заниматься земледелием невозможно. Поэтому в этом огромном по размерам регионе власти чрезмерно не форсировали обоседление. Советизация и модернизация северных регионов в целом была трудной из-за того, что там было редкое, разбросанное население, о котором власти почти ничего не знали. Северяне чувствовали свою отчужденность от государства, у них была сильна власть «родовых авторитетов».
Политика по отношению к кочевому населению Тувы имела главную особенность: все процессы там происходили позднее, чем в СССР, и в этой республике до 1944 г. фактически не было такого форсирования коллективизации и обоседления кочевников, как в Советском Союзе. В том числе поэтому кочевой образ жизни не исчез в Туве и к настоящему времени.
Перевод цыган на оседлость, который был начат в 1930-е гг. (тогда он почти не дал результата), был завершен после 1950-х гг. – в основном с помощью административных мер.
В судьбе «кочевых» регионов переплелись многие важнейшие для сталинского периода события: коллективизация, индустриализация, культурная революция, голод, репрессии, внешнеполитические проблемы, а также массовые депортации населения по социальному и этническому признаку.
После «освобождения» от кочевников бывшие «кочевые» регионы в 1930-е и 1940-е гг. стали объектом нового освоения при помощи принудительно ввезенных контингентов населения – ссыльных, заключенных и спецпоселенцев. Массовые депортации населения СССР, осуществленные в 1930-е и 1940-е гг., напрямую и непосредственно коснулись «кочевых» регионов. Казахстан, Киргизия, Хакасия, Алтай, Бурятия стали местом спецссылки, а калмыцкий народ сам подвергся депортации.
Спецпоселенцы и их потомки, по замыслу властей, должны были стать новым населением этих регионов, призванным заново их «освоить». Для этого власти принимали меры по «закреплению» спецпоселенцев на новых местах. Однако, в результате восстановления законности, освобождения народов из ссылки, восстановления большинства национальных автономий, а также эмиграции в постсоветское время, основную массу спецпоселенцев в бывших «кочевых» регионах «закрепить» не удалось.
Планы «преобразования природы» в «кочевых» регионах (высадка лесополос в степи), реализованные в СССР, являются спорными с точки зрения оценки их целесообразности и достижимости. Если бы программа высадки лесополос была реализована во всех степных регионах, возможно, удалось бы избежать ветровой эрозии земель в результате освоения целинных земель в 1950-е – 1960-е гг. Целинная эпопея привела к противоречивым результатам. Идеи о повороте и направлении в Среднюю Азию стока сибирских рек, которые не были реализованы в советское время, продолжают иногда муссироваться в СМИ.
В процессе взаимодействия СССР и кочевой цивилизации проявились те же тенденции, что и в отношениях между Российским государством и кочевниками в дореволюционный период:
Во-первых, усиление давления государства на кочевников с течением времени. После революции советская власть применяла мягкий вариант политики, но в начале 1930-х гг. перешла к жесткому варианту – форсированной модернизации. Затем, после осознания трагических последствий форсирования, произошел откат к умеренному варианту политики. Однако этот умеренный вариант был жестче, чем советизация 1920-х гг.
Во-вторых, наиболее сильное противостояние оседлой и кочевой цивилизаций было отмечено в Казахстане. Там же в 1920-е гг. наблюдалась и самая интересная идеологическая борьба в отношении судьбы кочевой цивилизации.
Что касается преемственности политики Российской империи и Советского Союза, реализованной в «кочевых» регионах, то в 1920-е гг. политика СССР была фактически продолжением дореволюционной и находилась в заданных до 1917 г. пределах, однако в начале 1930-х гг. она за эти пределы вышла. Так, программа переселенческой колонизации в Советском Союзе была продолжена, однако теперь решено было не просто изъять «излишки» территории у кочевников, но и «посадить» их на землю, тем самым во много раз сократив площади, занятые под скотоводство, с целью отдать их под земледелие. Характерно, что власти СССР в определенной степени учитывали дореволюционный опыт, хотя одновременно и провозглашали, что до революции почти все делалось «неправильно».
Современное состояние «кочевых» регионов России и стран Ближнего Зарубежья
В итоге реализации программ обоседления и коллективизации кочевников уже в 1930-е гг. в «кочевых» регионах СССР сложился новый тип хозяйства – не до конца оседлый, но уже и не «полностью» кочевой. Комиссия ВЦИК определила его как «полукочевое животноводческое земледельческое хозяйство». Так, если ранее в некоторых местностях кочевание имело радиус 150—200 км, то к середине 1930-х гг. он сократился до 35—50 км. Причем миграции стали происходить и для того, чтобы кочевники могли использовать свое подсобное земледелие.
После Великой Отечественной войны произошла ограниченная реабилитация кочевничества на государственном уровне. Для скотоводов была создана социальная инфраструктура. Их семьи стали производственными единицами («бригадами»), причем многие колхозы тоже строились по родовому принципу (так, в 1950 г. у казахов были отмечены «пережитки родового расселения»). В оленеводстве Ямала сложился своеобразный «симбиоз» государственной и частно-семейной форм собственности, когда основу совхозных оленеводческих бригад составляли несколько родственных семей или одна большая семья владельцев личных оленей[1005]. На Алтае на плато Укок был создан животноводческий колхоз, но фактически местные казахи продолжали кочевать, перебираясь из одной избушки в другую по пути перекочевок.