В целом историческая перспектива практически всегда оставалась за земледельцами, которые «сжигали» кочевников в своем «ассимиляционном котле». П.П. Толочко считал, что «этническое преимущество оседлых народов объясняется их органическим единством со своей землей»[268]. Кроме того, когда кочевники попадали под власть «оседлого» государства, к последнему переходило и право верховного суверенитета на «кочевые» земли, вследствие чего стала возникать частная собственность на землю[269], которая является атрибутом оседлой, а не кочевой цивилизации. Это было первой ласточкой неминуемой ликвидации или как минимум кардинального сокращения кочевничества в рамках «оседлого» государства.
Отношения между Россией и кочевниками
Одним из спорных вопросов до сих пор является воздействие кочевников на развитие Древней Руси. Во-первых, есть мнение о противостоянии кочевых народов степей и Руси и отсутствии «симбиоза» между ними (особенно между Русью и Золотой Ордой). П.П. Толочко сделал вывод, что «если суммировать приобретения и потери от тысячелетнего взаимодействия славян и Руси со своими степными соседями, окажется, что потери были неизмеримо бóльшими»[270].
Во-вторых, существует «центристская» точка зрения о полезности накопленного восточными славянами опыта взаимодействия с кочевниками, который «позволил им пережить монгольское нашествие и ордынское иго»[271]. Ю.В. Любимов отмечал, что Россия всегда желала «видеть кочевников своими постоянными союзниками или, по крайней мере, предсказуемыми и верными соседями»[272].
В-третьих, историки говорят о близком сотрудничестве кочевников и Руси и даже преемственности России от Монгольской империи Чингисхана[273]. Они отмечают наличие «схожих черт кочевых империй и империи Древнерусской», у которых были «тесное соседство и взаимодействие, ментальная близость, схожесть социально-экономического развития». Эти аспекты позволили «Древней Руси достаточно быстро адаптироваться к политической системе Золотоордынского государства». В период зависимости от Орды у Северо-Восточной Руси усилились «черты, свойственные именно кочевым цивилизациям», что, как считает Т.В. Любчанская, и позволило исследователям говорить о Московии как о «неомонгольском» государстве[274].
Спорным вопросом остается оценка присоединения «кочевых» территорий к России. П.Н. Савицкий считал этот процесс положительным, поскольку, «пережив в начальные века развития влияние степных народов как влияние внешнее, ныне народ российский сам как бы охватывает степь»[275], т.е. фактически приобщился к кочевой цивилизации. По мнению Ш. Мухамединой, Россия сыграла «решающую роль… в переходе кочевого мира на новый уровень цивилизационного развития», а «кочевой мир стал органической частью многонационального российского общества»[276]. Н.Б. Нарбаев отмечал, что, присоединив к себе Степь, Россия осуществила «процесс формирования единого евразийского географического и административно-правового пространства страны»[277].
Историки, разделяющие такую точку зрения, отмечают, что, например, вхождение Казахстана в состав России привело к «установлению относительной (в сравнении с предшествовавшими эпохами) внешнеполитической стабилизации»[278], т.к. усилиями российского самодержавия была обеспечена государственная централизация казахского номадного социума[279]. Присоединение Казахстана к России спасло казахов «от массового порабощения отсталой Джунгарией… положило начало разложению в казахских степях родового быта и переходу казахов от кочевой жизни к оседлости, приобщило их к передовой европейской культуре и науке»[280]. Ряд казахских ученых и политиков отмечают, что если бы казахи полностью попали под власть не России, а Бухарского эмирата и Кокандского ханства, то они прекратили бы свое существование как этнос[281].
Многие ученые разделяют точку зрения, что присоединение «кочевых» территорий было неизбежной необходимостью для России. Ее развитие они рассматривали как историю страны, которая постоянно колонизируется (выражение В.О. Ключевского), и основным содержанием этой колонизации считали длительную борьбу русского народа с кочевыми народами[282]. Г.В. Вернадский сделал вывод, что «урок, который извлекли русские из монгольского ига, состоял в том, что безопасность от кочевого Востока может быть обретена лишь через контроль над всей Евразией»[283].
С этой точкой зрения связано мнение о цивилизаторской миссии России. А. Тойнби высоко оценивал «поход» России на Степь, который «позволил впервые за всю историю цивилизаций оседлому обществу не просто выстоять в борьбе против евразийских кочевников и даже не просто побить их… но и достичь действительной победы, завоевав номадические земли, изменив лицо ландшафта и преобразовав в конце концов кочевые пастбища в крестьянские поля, а стойбища – в оседлые деревни»[284]. В. Остафьев считал, что «колонизация степи нашими русскими переселенцами-крестьянами бесспорно имела громадное влияние на всю внутреннюю жизнь степи и на самого кочевника» как «одна из самых разумных мер культурного влияния на дикую природу и на не менее дикое население»[285]. В. Вощинин писал, что Туркестан будет «освоен» русскими, как ранее была освоена Сибирь[286]. По мнению М. Ларюэль, на основе таких воззрений среди русского населения Казахстана возник «миф о первопроходцах» (аналог с подобными мифами в США и французским мифом об освоении Алжира): «Своим пóтом и кровью поселенец превратил бывшую пустыню в цивилизованную страну. До его появления степные территории считались покинутыми и безлюдными»[287].
Многие ученые опровергают ленинское утверждение о том, что Россия была «тюрьмой народов». Н.В. Михайлова и В.А. Михайлов сделали вывод, что к XVII в. в России сложилась четкая система взаимоотношений с вошедшими в состав страны народами, которая основывалась на проявлении гибкости в отношении местного населения, предоставлении привилегий правящей верхушке, пресечении межнациональной и религиозной розни. В России никогда не ставилась задача истребления народов. Уникальным явлением, по сравнению со многими империями Запада, было инкорпорирование в правящую элиту страны элиты присоединенных или завоеванных народов. Ни одна из империй Европы не могла сравниться с Россией в толерантном отношении к другим народам, которым был открыт достаточно широкий по меркам того времени доступ в органы власти и управления. Россия не только не считала свои национальные окраины источниками дохода, а, напротив, тратила на их развитие деньги, заработанные в Великороссии[288].
В то же время, присутствуют и критические мнения о политике России в отношении кочевых народов. Еще до революции Д.А. Клеменц порицал российскую власть за изъятие лучших земель у кочевников в пользу переселенцев, указывая, что «подобный способ действий… чужд нашим понятиям и традициям равенства права на жизнь всех русских подданных»[289].
Советская оценка дореволюционного процесса колонизации «кочевых» регионов была, в основном, отрицательной (особенно в 1920-е – 1930-е гг.). Этот процесс называли «переселенческой вакханалией», а его методы и цели обрисовывали как «эксплуатацию… колонии», «оттеснение, выселение в пустыню», «ограбление», которые привели к тому, что, например, у казахов «скотоводческое хозяйство неизбежно падало, а земледельческое не могло развиваться»[290]. П. Погорельский утверждал, что в «кочевых» районах России шли процессы, очень напоминавшие те, что происходили в США, «где воинствующий капитализм фермеров также сгонял с земель и уничтожал аборигенов, расчищая себе почву». Правда, он признавал, что Россия не проводила политику уничтожения коренных народов, однако пытался объяснить это «приграничностью районов, слабостью царского правительства» и тем, что «оно не закончило еще завоевательного наступления дальше на Восток»[291].
Советские ученые также, в основном, отрицательно оценивали процесс оседания кочевых народов в Российской империи. Они считали, что тогда шло искусственное сдерживание, торможение оседания[292] (оно в СССР считалось благом и проявлением прогресса). С другой стороны, ученые признавали, что «царизм своей колониальной политикой отчасти способствовал стихийному оседанию кочевников»[293] из-за их «земельного утеснения»[294].
Интересно, что в советский период борьба мнений о политике России в «кочевых» регионах вылилась в дискуссию об «абсолютном» или «относительном (меньшем) зле». В 1920-е гг. «главный историк СССР» М.Н. Покровский придерживался позиции, что присоединение национальных регионов к России было «абсолютным злом». Такое же мнение в 1930-е и в начале 1940-х гг. разделяла группа историков, объединившаяся вокруг А.М. Панкратовой. Этот подход нашел отчетливое выражение в труде «История Казахской ССР», изданном в 1943 г.
Однако представители другой группы ученых во главе с Е.В. Тарле говорили о необходимости пересмотра концепции «абсолютного зла». Власть поддержала их и подвергла жесткому осуждению позицию А.М. Панкратовой. В докладной записке Комиссии партконтроля от 30 января 1944 г. говорилось, что книга «История Казахской ССР» «пользы не принесет», а также «может стать оружием в руках казахских националистов», т.к. «взаимоотношения казахского и русского народа выглядят только как враждебные». В мае 1944 г. секретарь ЦК КП(б) Узбекистана У.Ю. Юсупов подверг авторов «Истории Казахской ССР» критике за то, что они «рассматривают колонизацию Казахстана как абсолютное зло», «приукрашивают и идеализируют экономическое и культурное развитие казахского народа до завоевания Казахстана царской Россией»[295].
В постсоветский период ряд ученых продолжают критиковать дореволюционную политику. С.Г. Кляшторный и Т.И. Султанов, притом что они отмечали положительные стороны присоединения Казахстана к России, говорили и об отрицательных последствиях этого процесса, в том числе о «трагическом разрушении устоявшегося общественного строя и порядков… резком ухудшении благосостояния казахского народа… заметном уменьшении численности коренного населения Казахстана»[296]. Е.Н. Черных отмечал, что Казахстан и Средняя Азия сказали «нет» Советскому Союзу и отпали от него, т.к. «поверженный всегда испытывает отвратное чувство униженности, и оно поселяется в нем надолго»[297]. (Это мнение является весьма спорным, т.к. инициаторами роспуска СССР, как известно, были не эти республики, а власти России, Украины и Белоруссии.)