В зарубежной историографии мнение о жесткой политике России по отношению к кочевникам наиболее заметно. М. Пейн писал о «зловещем царском режиме и его презрении к кочевникам»[298]. М. Гаммер отмечал «бóльшую беспощадность России по сравнению с другими европейскими державами (а также некоторыми, хотя и не всеми… азиатскими)». Он считал, что «основная причина этой беспощадности заключается в том, что… российское отношение (в отличие от политики) к кочевникам – московское, имперское и советское – было почти одинаково негативным»[299].
В настоящее время некоторые казахские историки отчасти разделяют точку зрения об «абсолютном зле». Они считают, что казахские ханы «желали только оборонительного союза с русскими, их действия не имели поддержки со стороны народа и основной массы казахской знати». Потеря суверенитета казахами трактуется как вынужденное решение, принятое аристократией, а не народом, и мотивированное исключительно наличием еще большей внешней угрозы со стороны Джунгарского ханства[300].
Постановка проблемы
История России, которая с древности взаимодействовала с кочевой цивилизацией, предоставляет большие возможности для исследования ряда дискуссионных вопросов, которые были обозначены нами выше. В рамках этой книги мы, во-первых, определим особенности кочевой цивилизации, проявившиеся в рамках ее взаимоотношений с Российским государством (во всех его формах с IX в. по начало XX в.).
Во-вторых, на примере контактов между Россией и кочевниками выясним, насколько возможным является сосуществование («симбиоз») «оседлого» государства и кочевых народов.
В-третьих, оценим переход кочевников на оседлость как аспект взаимоотношений между ними и «оседлым» государством (Россией).
В-четвертых, проанализируем отдельные спорные вопросы в истории взаимоотношений дореволюционной России и кочевых народов.
Глава IIВзаимодействие с кочевниками в IX—XVIII вв.
Древняя Русь, Московское государство и кочевники (IX – первая половина XV в.)
Этническая территория славян издревле граничила с Великой евразийской степью, которая простирается от Румынии до Китая. По степи, которая в течение нескольких тысячелетий была колыбелью кочевничества[301], кочевники с востока волна за волной приходили в Европу. Характерно, что взаимодействие славян с первыми известными кочевниками – гуннами, аварами и булгарами – характеризовалось скорее не враждой, а сосуществованием, «симбиозом», которое в том числе проявлялось в соседском, чересполосном расселении[302]. На Балканах этот «симбиоз» выразился еще сильнее, приведя к формированию славянского болгарского этноса – из местных славян и пришедших с востока тюрок-булгар.
В южной части Руси, непосредственно граничащей с Великой степью, появление славян точно можно датировать VIII в.[303] В IX в. их земли подверглись набегам венгров, которые перекочевывали с Урала в Центральную Европу. В этот же период Хазарский каганат – могущественное государство, созданное кочевниками-тюрками, пришедшими из Центральной Азии[304], – подчинил себе ряд восточнославянских племен (полян, северян, радимичей, вятичей), живших в юго-восточной полосе земель от Киева до Мурома. В этих пограничных регионах появились поселения, в которых жили как славяне, так и представители кочевых народов[305].
После захвата Киева варягами в конце IX в. юго-восточная полоса славянских земель была освобождена от хазарской зависимости. Однако угроза со стороны Хазарии оставалась сильной, до тех пор пока в 965—969 гг. князь Святослав Игоревич не разгромил это государство[306]. Хотя нельзя полностью согласиться с мнением Г.В. Вернадского, что после этого «Русь распространила свой контроль на Крым, Азов, Дон и Нижнюю Волгу»[307], некоторая часть этих территорий действительно попала под русское владычество. Хазарская крепость Саркел, расположенная на Дону, в 400 км от южной границы Руси, была включена в состав Русского государства как удаленный эксклав под названием Белая Вежа. На обеих берегах Керченского пролива – месте, где сходятся Крым, Кавказ и Великая степь, – было создано русское Тмутараканское княжество. Это был первый опыт столь далекого выхода Руси в Степь.
Однако, как часто бывает, это событие имело противоречивые последствия. Разгром Хазарии, сдерживавшей кочевые орды, идущие из глубин Азии, отдал прилегавшую к Руси часть степи в руки кочевников[308]. Сначала там появились тюрки-огузы – печенеги (с ними Русь впервые столкнулась еще в 915 г.), торки и берендеи. Затем, в середине XI в., огузов теснит новая тюркская волна – кипчаки (половцы)[309]. Идут постоянные набеги кочевников на Русь, вооруженные конфликты с ними. Русь постепенно утрачивает контроль над Степью – так, в конце XI в. была оставлена Тмутаракань.
Соседство с кочевниками, конечно, были отягчающим обстоятельством в жизни Руси. Постоянные набеги со стороны юго-востока подтачивали ее силы. Однако для международных отношений это препятствие не было непреодолимым, и Русь через земли кочевников поддерживала отношения с христианскими государствами Закавказья и Сирией[310].
На Европейском Севере положение для Руси было намного более благоприятным, и она смогла присоединить ряд «кочевых» территорий. С XIII в. были номинально подчинены Новгороду часть земель саамов и Югра, где кочевали ненцы[311]. Кочевники, охотники и собиратели «северных окраин» редко угрожали оседлому миру Руси и, по выражению Ю. Слезкина, в российской истории по большей части «оставались невидимыми»[312].
В целом киевский период истории Руси характеризовался разобщенностью среди кочевников и их относительной слабостью. Страдая от половцев, русские, тем не менее, в этот период не подвергались реальной опасности быть побежденными ими. В начале XII в. князья Святополк Изяславич и Владимир Мономах разгромили половцев и вытеснили их за Дон и Волгу. Постепенно, к рубежу XII и XIII вв., происходит некоторое сближение Руси и половцев. Заключаются династические браки, некоторые половцы принимают православие, возникает определенный русско-половецкий «симбиоз». Тем не менее в итоге Русь все равно была вынуждена отступить обратно в лесостепную и лесную зоны[313]. Последний русский оплот внутри Великой степи – крепость Белая Вежа – был покинут в 1117 г. после набега половцев.
В то же время часть печенегов, торков и берендеев, гонимая половцами, в конце XI в. приняла вассалитет Руси и переселилась на ее территорию, где стала переходить к оседлости. Они получили название «черные клобуки» (В.И. Марков назвал их «тюркские конфедераты Руси»)[314]. В следующие десятилетия переход на Русь из степей становится массовым (интересно, что подобный процесс оседания печенегов, торков и берендеев происходил также в Венгрии[315] и Византии[316]). С.А. Плетнева видела причины их оседания на Руси во влиянии древнерусского населения пограничья[317]. С другой стороны, очевидно, что из-за давления половцев печенегам, торкам и берендеям просто стало негде кочевать.
Характерно, что и сами половцы, которые долгое время в захваченной ими степи кочевали круглогодично, тоже стали переходить к оседлости. В конце XI в. у них происходит «стабилизация», появляются становища, Степь делится на участки[318]. В Придонье и на Нижней Волге половцы частично перешли на оседлый земледельческий труд[319], появились их поселения[320]. А.Ю. Якубовский сделал вывод, что к смене образа жизни половцев подвигло непосредственное соприкосновение с земледельческими регионами Нижнего Поволжья, Придонья, Крыма, Приднепровья и Волжской Булгарии[321]. С.А. Плетнева выявила, что причиной оседания половцев было появление среди их земель ремесленных поселков с этнически иным населением. В этих поселениях оставались на лето обедневшие, не имевшие возможности кочевать половцы, и с каждым годом их становилось все больше. Однако процесс оседания был сильно замедлен из-за грабежа Руси, который не давал основной массе половцев беднеть и соответственно переходить на оседлость[322]. В целом соседство кочевников и Руси стало основополагающим для формирования у первых государства, а также привело не только к их оседанию, но и к возникновению совместных поселений и началу ассимиляции славянами[323].
Однако у кочевников, которые вошли в контакт с Русью и стали оседать в ее пределах, кочевой образ жизни не терял свою силу. И торкам, и печенегам еще долго ничего не стоило подняться в один час и перекочевать со всеми своими семьями и стадами куда угодно. Осознавали они и свое родство с половцами, оставшимися в Степи, за пределами Руси, вследствие чего между «русскими» и «степными» тюрками завязались кровные связи[324].
Отсутствие контроля над Степью в числе прочих причин обусловило неготовность Руси к приходу наиболее сильных кочевых завоевателей – монголов. Как справедливо отмечает Г.В. Вернадский, если бы русским удалось контролировать все течение Волги и южные степи, они оказались бы гораздо лучше подготовлены к встрече с монголами[325].
В XIII в. Русь пережила самое тяжелое нашествие в своей истории, которое впервые – и фактически единственный раз – привело к ее политической и экономической зависимости от другого государства[326] (точнее сказать – от властителя, ведь в Средние века подчинение, в основном, ассоциировалось не с государством или этносом, а с конкретным сюзереном). С востока на Русь надвинулось монгольское государство Чингисхана – последняя кочевая империя в истории человечества[327], в экспансии которой воплотилась кульминация, последняя великая волна миграции евразийских кочевников[328]. Площадь Монгольской империи составляла до 30 млн кв. км[329], что было сравнимо с размерами самой крупной известной империи – Британской (31,8 млн кв. км). Однако территория последней не была цельной, а располагалась кусками по всему миру. Монгольская же империя с географической точки зрения представляла собой монолит.
Именно с этой империей, которую А. Тойнби назвал «неожиданным», «сокрушительным напором со стороны кочевников Великой степи»[330], в самом финале продвижения ее по Евразии, столкнулась Русь, заслонив собой европейские народы от опустошительных вторжений кочевников[331].