[94]. Промежуток же между двумя временными вехами — серединой XIII и серединой XVI в. — в современных отечественных исследованиях по истории русско-ливонских отношений остается фактически незаполненным.
Главной помехой этому являются несколько взаимосвязанных обстоятельств. Прежде всего — слабая изученность отечественной исторической наукой всех сторон жизни средневековой Ливонии, поэтому из-за отсутствия объективной информации используются непроверенные штампы. Отсутствие историографической школы по данному направлению выглядит парадоксально, если вспомнить близкое соседство и тесное переплетение исторических судеб России и прибалтийских республик. Однако факт остается фактом — крупных специалистов по истории Старой Ливонии, чьи имена можно было бы поставить в один ряд с именами К. Ширрена, отца и сына Арбузовых, П. Йоханзена, М. Хельмана, Н. Ангерманна и многих других зарубежных коллег, российская наука пока не имеет. Между тем определить природу русско-ливонского конфликта без точного знания состояния, в котором находилась Ливония на момент его завязки, думается, невозможно. Точно так же нельзя говорить об импульсе агрессии, исходившем якобы от Ливонского ордена, не представляя себе его типологических особенностей и характера развития в ХV–ХVІ вв. И если мы признаем, что в потоке событий рубежа двух столетий Вольтер фон Плеттенберг играл далеко не последнюю роль, то правильным будет познакомиться поближе с его колоритной фигурой, тем более что этот ливонский магистр по праву считается одним из выдающихся политических деятелей своей эпохи.
В силу того что волею судеб прибалтийские территории сначала в качестве губерний являлись частью Российской империи, а потом уже как республики вошли в состав Советского Союза, их историческое прошлое, включая и средневековый его отрезок, очень долго воспринималось у нас в качестве составной части курса «Истории России», а затем «Истории СССР». В рамках же этой исторической специальности история Прибалтики, как, впрочем, и других «национальных окраин» России, всегда занимала периферийное, далеко не престижное, а потому мало востребованное исследователями положение. Более того, все, что было связано со Старой Ливонией, в нашей стране изучали специалисты по отечественной истории, а не медиевисты, занимающиеся западноевропейским Средневековьем и обладающие более серьезной языковой подготовкой и навыками работы со средневековыми европейскими документами. Русисты же, принимаясь за изучение истории Ливонии, в первую очередь обращались к источникам русского происхождения — летописям, договорам и в меньшей степени к актовому материалу, а ливонские чаще всего привлекали в виде произвольных «стихийных» выборок, и притом не всегда репрезентативных.
Между тем русские летописи, на которые главным образом и опираются наши представления о русско-ливонских противоречиях конца XV — начала XVI в., подобно всем нарративным источникам требуют тщательного критического освидетельствования — в противном случае достоверность предоставляемых ими сведений может оказаться весьма сомнительной. Не будем также забывать, что русское летописание указанного периода осуществлялось под пристальным контролем московских государей, а потому отличалось ярко выраженной тенденциозностью[95]. Что же касается международных договоров, то надо иметь в виду, что подобного рода документы обычно фиксируют некую завершающую стадию переговорного процесса, в ходе которого тщательно отобранные факты, поданные сквозь призму восприятия договаривающихся сторон, подвергались дополнительной деформации, неизбежной при выработке компромиссных решений. В то же самое время все нюансы происходивших событий с присущим им многообразием и динамикой неизбежно оставались за строкой договорной грамоты.
Деловая документация — это своеобразное зеркало повседневной деятельности различных административных инстанций по обе стороны границы, — безусловно, могла бы осветить взаимоотношения двух стран с наибольшей степенью достоверности. Но вот беда — с русской стороны она практически отсутствует. Сетуя на это досадное обстоятельство, российские историки далеко не в полной мере воспользовались возможностями, какие предоставляет комплекс ливонской и ганзейской деловой документации, в которой многие стороны русско-ливонских отношений благодаря усердию канцелярских служб ливонских ландсгерров и городов получили довольно полное отражение.
Состояние базы источников по истории средневековой Ливонии нельзя охарактеризовать однозначно. Архив Ливонского ордена исчез уже в годы Ливонской войны. Часть входивших в него документов, в том числе и те, что касаются дипломатических сношений Ливонии с Московским государством конца XV — начала XVI в., исследователям удалось обнаружить в Государственном шведском архиве в Стокгольме, в университетской библиотеке Упсалы (Швеция) и в Государственном датском архиве в Копенгагене[96]. Объемные фонды документации сохранились в городских архивах Таллина (Ревеля)[97] и Риги[98], а также ганзейских городов. Множество документов, связанных с историей Ливонии, хранилось в Тайном Королевском архиве в Кенигсберге. В 1833 г. известный исследователь истории Прибалтийского края К. Е. Напиерский составил их каталог, который чуть позже опубликовал под названием «Индекс исторических и дипломатических документов по истории Ливонии, Эстонии и Курляндии»; документы, датированные временем правления Плеттенберга, вошли во второй том этого издания[99]. Во время Второй мировой войны Кенигсбергский архив был вывезен в Германию, сегодня находится в фондах собрания Тайного государственного архива прусского культурного наследия (Geheimes Staatsarchiv Preussischer Kulturbesitz. Berlin-Dahlem) в Берлине[100].
Ливонские документы рассредоточены по нескольким собраниям. Стараниями немецко-прибалтийских историков XIX — начала XX в., занимавшихся поисками, изучением и публикацией источников по истории Старой Ливонии, мы располагаем представительными сводами опубликованных документов, некоторые из которых исчезли в буре революций и войн XX столетия. Невозможно представить изучение балтийского Средневековья без Собрания документов по истории Ливонии, Эстонии и Курляндии (LEKUB), составление которого продолжалась в течение 80 лет (1828–1910) на уровне лучших европейских публикаций[101].
Второй раздел LEKUВ, ответственным редактором которого был известный прибалтийский медиевист Л. Арбузов, состоит из 3 объемных томов и содержит документы по начальному периоду правления магистра Плеттенберга, к 1494–1510 гг.[102] Их публикации предшествовала кропотливая подготовительная работа в прибалтийских и зарубежных архивах. Арбузов и его помощники исследовали фонды городских архивов Ревеля и Риги, собрания Библиотеки ливонского рыцарства и Общества по изучению истории и древностей остзейских провинций России в Риге, архив эстляндского рыцарства в Ревеле и курляндского рыцарства в Митаве, остзейские частные архивы, государственные архивы в Кенигсберге, Стокгольме, Копенгагене, ганзейских городах, а также Центральный архив Немецкого ордена в Вене. Подавляющее количество документов их ливонских разделов доступно читателям благодаря LEKUВ.
Документы по истории русско-ливонских отношений представлены в нем исключительно широко. В подборку вошли: деловая переписка ливонских городов и епископов, отчеты дипломатов, рапорты, которые направляли ливонскому магистру Плеттенбергу его подчиненные, письма самого магистра, послания верховных магистров и других высокопоставленных лиц Немецкого ордена, иноземных государей и римской курии. Издание сопровождается справками о месте хранения документов, кратким описанием оригиналов, по необходимости — комментариями, а кроме того, содержит сведения об их предыдущих публикациях. Строгое соблюдение принципа хронологии позволяет не упускать из виду канву событий, к которым они имеют отношение.
Одновременно с подготовкой публикации LEKUB Л. Арбузов подготовил 3-й том полного собрания рецессов (протокольных записей) ливонских ландтагов за 1494–1535 гг. (AR)[103]. Хронологические рамки издания полностью совпадают с годами правления магистра Плеттенберга, что предполагает наличие свидетельств обострения русско-ливонских противоречий. В него включены также документы заседаний ландтагов.
Невозможно обойтись без двух многотомных изданий ганзейских источников, опубликованных в Германии в конце XIX в. В собрании «Ганзейских рецессов» (HR)[104] кроме протоколов ганзейских съездов (ганзетагов) представлены многочисленные документы, касающиеся ганзейской торговли и дипломатии, а также международной ситуации в зоне ганзейского присутствия, вкупе с западными окраинами русских земель. Интересующий нас временной отрезок с конца 80-х гг. XV и по начало XVI в. отражен в 3–5-м томах третьей серии этого издания. 11-й том «Собрания ганзейских документов» (HUB)[105] содержит документы 1451–1500 гг.
Ливонские документы времен Русско-ливонской войны опубликованы в 4-м томе журнала «Сообщения по истории истории Ливонии, Эстонии и Курляндии»[106]. Издание ливонских источников по русско-ливонским переговорам 1480–1490-х гг. осуществил Г. Гильдебрандт[107].
Комплекс ливонских и ганзейских документов, опубликованных немецко-прибалтийскими и немецкими историками XIX — начала XX в., велик, но российскими исследователями до конца не изучен. Объем представленной в нем информации, разнообразие состава ее авторов и корреспондентов, канцелярский, а зачастую конфиденциальный характер выгодно отличают ее от повествовательных памятников и заставляют относиться серьезно к содержащимся в нем сведениям. Изучение объемного документального фонда предполагает комплексный подход, который позволяет представить картину происходивших событий в динамике их развития, нежели это можно сделать с помощью отдельных документов.