[485]. Оно двигалось в трех направлениях — на Мариенбург, Дерпт и на Вальк — пешим порядком (zcu fusse), на санях (sieten) и верхом. Вскоре были перерезаны все основные дороги, из-за чего, по признанию магистра, «мы не могли один другому ни помогать, как всегда это делали, ни даже направить письма или гонцов». Главная колонна, возглавляемая московскими воеводами и новгородским наместником Василием Шуйским, наступала на Вальк, чтобы нарушить сообщение северной и южной частями страны. Два других отряда обеспечивали ее продвижение с флангов — первый в Дерптской епархии, второй в округе Мариенбурга.
Магистр, собрав у Вейдена небольшое войско, двинулся на север для соединения с отрядами сильных в военном отношении орденских округов Эстонии и ополчением гаррийско-вирляндских вассалов, однако 28 февраля под Каркусом столкнулся с превосходящими силами противника и вынужден был, преследуемый отрядом князя Шуйского, вновь отступить к Вендену. На протяжении четырех недель русские войска хозяйничали в стране. 1 марта они взяли Феллин, который разграбили и обратили в пепелище. Только замок захватить не удалось, если верить русским летописям, из-за продажности московских воевод[486]. Вслед за Феллином пал замок Тарваст, хакенверки Каркуса и Руена. В своем отчете верховному магистру от 14 апреля 1481 г. магистр Борх среди округов, подвергшихся нападению русских, назвал Адзель, Вальк, Эрмес, Трикатен, Гельмет, Руен, Лаклус, Пайстель, Феллин, Мариенбург, Лудзен и Розитен, а во владениях архиепископа Рижского — Смилтен, Зубальг, Зесвеген, Кокенхузен.
В 1497 г. рижский архиепископ Михаил Гильдебрандт, вспоминая события тех дней, во всех бедах Ливонии винил магистра, не ждавшего нападения «из-за глубины снегов» («propter nimiam nivium profunditatem») той зимой[487]. Однако подлинная причина неподготовленности к отражению противника заключалась в излишней самонадеянности Борха, считавшего, что после его победоносной кампании августа 1480 г. русские способны только просить мира, и, вопреки очевидному, не хотел признать крах своей стратегии. Он питал надежду на продолжение переговоров и, даже получив известие о начале русского наступления, намеревался направить посланцев к великому князю, когда тот прибудет в Новгород[488]. Сделать это удалось только после ухода из Ливонии русских войск. Вести переговоры с позиции силы, как осенью 1480 г., при изменившихся обстоятельствах магистр не мог. Миссию в Новгороде он поручил нарвским ратману Тони Пеперзаку и фогту Иоганну Оверштеху, которые должны были узнать и доложить ему о готовности русских к ведению переговоров, но, поскольку новгородские наместники еще не вернулись из похода, начало переговоров пришлось отложить до 13 июля. После возвращения наместников послам сообщили, что переговоры начнутся, когда станет известна воля великого князя. Единственным результатом посольства стало соглашение о соблюдении перемирия до 8 сентября. Великий князь долго не давал знать о своем решении, и в Ливонии стали говорить о повторном нападении русских[489].
Магистру не оставалось ничего другого, как готовить страну к обороне. Он объявил сбор пешего и конного ополчения, а также потребовал у верховного магистра рассчитаться по старым долгам[490]. У Мартина Трухзеса денег не было, и он настойчиво рекомендовал ливонскому магистру не затягивать конфликт и подписать мир на условиях, предложенных псковичами и великим князем. По его мнению, Ливония должна была принять защиту от польского короля и просить его о посредничестве при переговорах с русскими[491]. Ганза также не была настроена оказывать помощь Ливонии. 16 сентября на ганзетаге, где был поднят вопрос о выплате шестью вендскими городами и Данцигом «сотого пфеннига» в пользу Ливонии[492], решения не приняли.
Налицо был грубый просчет Борха, который начал войну с Псковом для укрепления престижа ордена внутри Ливонии и в Европе. Но ему не удалось создать антирусскую коалицию и предотвратить выступление на стороне псковичей Новгорода и Москвы. План победоносной войны со схизматиками, которая облегчила бы инкорпорацию Рижского архиепископства в состав орденского государства и подчинение Риги, был авантюрен и не учитывал как сложность международного положения, так и ограниченность ресурсов Ливонии и ее военного потенциала. Из-за амбиций и легкомыслия Борха оказалось невозможным сближение Ливонии с Новгородом, Псковом и Московским государством, которое наметилось после подписания мирного договора 1474 г. и разрешения кризиса 1478 г. Страна оказалась ввергнутой в тяжелую войну и к концу 1481 г. мучительно ожидала решения своей участи. Спасло Ливонию лишь то, что великий князь Иван III не собирался ее завоевывать, хотя вероятность ее союза с Литвой не могла оставлять его спокойным. Такой союз представляется весьма вероятным: на рубеже 1470–1480-х гг. магистр Иоганн фон дер Борх вел активные переговоры с Литовской Радой и Казимиром IV. Да и предложение польского короля передать Ливонский орден под его покровительство и признать его «защитником» Ливонии, которое получил магистр Борх от верховного магистра Трухзеса, вряд ли пришлось по душе Москве.
Ивану III не следовало доводить ливонцев до состояния безнадежности, которая могла подтолкнуть их к объединению с его злейшим врагом. Выдержав длительную паузу, великий князь отдал приказ новгородским и псковским наместникам заключить договор о перемирии с Ливонским орденом, который был подписан в Новгороде 1 сентября 1481 г. Русскую сторону представляли Новгород и Псков, ливонскую — магистр Борх, от лица которого выступали вассал ордена Эвальд Майдель и бургомистр Нарвы Антон Пеперзак, а также посланцы епископа Дерптского Иоганн Вязов и Иоганн Кортенаке. Как и в 1474 г., было подписано два договора — ордена с Псковом и Пскова с Дерптом. Сохранился текст только последний[493], из которого известно, что стороны обязались соблюдать мир в течение десяти лет на условиях соглашений 1474 г. В Дерпте должны были также отпустить на свободу русских купцов, арестованных в 1478 г. Для урегулирования взаимных претензий предполагалось на Рождество 1481 г. провести встречу сторон в Нарве, а потом — еще две встречи, чтобы не позднее 1 сентября 1483 г. покончить со спорами. Если же к этому сроку противоречия останутся неразрешенными, то договор утрачивал силу, что было равнозначно возобновлению войны.
Ливонцы продемонстрировали готовность к выполнению условий. Об освобождении пленников дерптцами известий нет, но выплата 120 рублей серебром в счет изъятого у тех имущества магистром была произведена 1 сентября 1481 г. в русском Ямгороде при посредничестве Майделя и Пеперзака[494]. Видимо, и пленники к тому времени уже оказались на свободе, в противном случае переговоры в Нарве вряд ли состоялись. Они прошли без особого успеха: представители прибыли в Нарву с твердым намерением ни в чем не уступать оппонентам. Было решено вновь собраться для принятия окончательного соглашения 15 августа 1482 г.[495] Между тем Ливония ожидала новое русское вторжение. Прошел слух, будто Псков медлит с утверждением мирного договора, пытаясь убедить великого князя в необходимости новой военной кампании в Ливонии[496]. От лазутчиков и купцов гебитигеры приграничных округов знали о том, что в Пскове всерьез поговаривают о подготовке войны[497].
Опасность грозила Ливонии и с другой стороны. Переговоры в Нарве привлекли внимание Казимира IV, не желавшего укрепления связей Ливонии с Московским государством. Для него не являлось тайной, что Иван III создает систему межгосударственных альянсов, призванную облегчить победу над Польско-Литовским государством[498]. Вероятно, московский государь действительно предполагал воспользоваться поражением Ливонии и зависимостью от него, чтобы привлечь к антиягеллонскому союзу. В ливонских и русских источниках упоминается посольство во главе с доверенным лицом магистра Эрнстом Вольтусом, которое 22 августа 1482 г. по пути к великому князю посетило Псков, а 11 марта 1483 г. вернулось в Нарву[499]. Из посольского отчета явствует, что при дворе великого князя о заключении русско-ливонского союза прямо не говорили, но намекнули о «пока неопределенном деле», по поводу которого Иван III намеревался направить магистру послов. О таком посольстве известий нет, но сам факт поездки Вольтуса в Москву свидетельствовал о заинтересованности великого князя в сближении с Ливонией.
О пребывании ливонцев в Москве польский король услышал от верховного магистра Немецкого ордена Мартина Трухзеса, который, возможно не без нажима со стороны Казимира IV, указал Борху на ошибочность избранного им курса[500]. Трухзесу следовало демонстрировать лояльность польской Короне, поскольку он вызвал недовольство, попытавшись завязать дипломатические отношения с врагом Казимира венгерским королем Матвеем Корвином. Опасаясь присоединения Немецкого ордена к антиягеллонскому блоку, Казимир IV не преминул выразить свой гнев, и Орденская Пруссия, еще не оправившаяся от поражения 1470-х гг., вновь оказалась на пороге войны с Польшей. Верховному магистру оставалось лишь постараться умиротворить сюзерена.
Он отправился на заседание Литовского сейма в Тракай, куда должен был прибыть и польский король. По приказу Казимира IV верховного магистра продержали в Вильно 18 недель, а потом потребовали держать ответ за предательство — общение с венгерским королем и великим князем. На Тракайском сейме была затронута тема сношений Ливонского ордена и Москвы, которая рассматривалась в связи с созданием враждебной коалиции. Казимир IV, как и его противник Иван III, остерегался сильно давить на Ливонию, поэтому он выразил готовность предоставить Ливонии гарантии установления линии литовско-ливонской границы, соблюдения мира 1435 г., отказа короля от поддержки партии рижского архиепископа. Все это подлежало исполнению лишь при условии соблюдения Ливонским орденом дружеского нейтралитета в отношении Польско-Литовского государства и его отказа от контактов с Москвой. Чтобы не спровоцировать Ивана III на возобновление конфликта с Ливонией, ливонским ландсгеррам не разрешалось пропускать через свои владения «мастеров и всякие приспособления, которые могут быть использованы во время войны» из Европы в Москву. Верховный магистр от лица своего «старшего гебитигера» в Ливонии должен был подтвердить исполнение всех этих предписаний