[708]. Иван III ответил отказом, заявив, что у него есть свои переводчики, но ливонцы к их услугам прибегнуть не решились. В результате обращение Ганзы было передано лишь в письменной форме.
Грамота с жалобами состояла из 18 пунктов, впоследствии воспроизведенных в отчетах послов: «Во-первых: твои наместники и купцы в Новгороде хотят, чтобы отпускали по весу, что не соответствует обычаю, скрепленному крестоцелованием. — 2. Мед тоже отпускать по весу, а не как по старине, поскольку у них есть свои мера и вес. — 3. Они не хотят по старине позволять колупать воск. — 4. Также они не хотят давать наддачи к горностаю, ласке, кожевенным изделиям, как это соответствует крестоцелованию, поскольку нам нельзя покупать miit redenn, как и по другим пунктам. — 5. Когда ваши с нашими торговали и между ними вышел спор, они представляют маклера (mekeler), а именно приказчика подворья к начальству (vor en hovet), и тот, в соответствии с крестоцелованием, должен подтвердить, каждый со своим главой (hovetmanne). — 6. Когда наши с вашими пришли искать правды к наместникам, на них напали, бросили в тюрьму, заковали в цепи, наместники же их ограбили, что совсем не соответствует крестоцелованию. — 7. Наше подворье (unse have) должно оставаться среди свободного пространства, как следует по старине. Их же обстраивают вокруг, что противоречит твоему скрепленному печатями указу — 8. Когда наши корабли в русле Наровы выбрасываются на берег, то приходят твои крестьяне, обрубают канаты и прорубают корабль, забирают груз и не хотят по старине брать законные "охранные деньги" (barchgel). — 9. Когда наши и русские купцы совместно везли свои товары на одном корабле и корабль затонул, то русские захотели забрать весь товар, который удалось спасти. — 10. Когда затонул один корабль в Нарове и удалось спасти 6 ластов сельди, которую перевезли в Новгород, то Яков (Захарович) не по праву взял 2 ласта. Осталось 150 ластов соли, около 70 ластов соли, меда, квасцов, а также тимиана, большую часть которых забрали и припрятали крестьяне. — 11. Один из наших людей вез в Новгород 10 ластов соли; по дороге он продал (их) русским, но те деньги не отдали. — 12. Приставы, извозчики и носильщики обирают наших, а не берут по старине. — 13. Приказные (hovetlude) в Нишлоте [Ямбурге] с одной баржи из Ревеля забрали 2 лодки с рожью, пленили людей и устранили (их), чтобы никто не узнал, где они остались. — 14. После чего этот же приказной забрал у наших на Нарове и присвоил 2 прекрасных жеребца. — 15. Эти boiiegeiide наместнику должны были выплатить и мы в размере 6 гульденов, прежде чем мы могли пуститься в дорогу, что не соответствует старине, ведь послы должны иметь свободный путь по крестоцелованию. — 16. Наши старейшины из городов написали тебе письмо, а Яков [Захарович] его скрыл и не дал хода. — 17. Кроме того, последующие 2 пункта касаются самого господина Готшалька и другого человека по имени Матиас. Господин Г[отшальк] пожаловался на Якова и настоятеля Юрьевского монастыря, поскольку тот участвовал в этом наряду с другими. — 18. А Матиас [принес жалобу] по поводу своего брата, который тогда был брошен в тюрьму и ограблен»46. Это лишь то, что Реммелингроде и Шрове смогли вспомнить по памяти.
Заметна разница между характером преступлений, совершаемых в Ливонии в отношении русских купцов, и деяний, жертвами которых становились приезжавшие в Россию ливонцы. В первом случае это были почти исключительно разбои и грабежи, а во втором преобладали обирательство, взяточничество и превышение власти, совершаемые должностными лицами, начиная с мытников и приставов и заканчивая новгородскими наместниками. Каждая из жалоб ливонской стороны вполне конкретна, причем по двум эпизодам истцами и свидетелями выступали участники посольства — сам Готшальк Реммелингроде и его спутник Матиас Хинкельман.
За прочтением приведенного документа последовало вручение великому князю даров. «От [ганзейских] городов 3 куска прекрасного английского сукна, а господин Готшальк от своего имени передал 2 красивых серебряных кувшина, сплошь покрытых прекрасной позолотой и рисунком, ведро вина и один большой ларец, наполненный сладостями; Матиас предоставил один кусок английского сукна, 10 коробов фиников и прекрасное зеркало; я, Томас, передал кусок английского сукна, ведро вина и 5 лиспунтов (ливонских фунтов. — М. Б.) конфет», — значилось в отчете Шрове[709]. Ответные дары великого князя были гораздо более практичными: «В знак уважения к городам он послал нам один говяжий бок, двух овец, 20 куриц, две бочки меда, семгу и осетра, 4 вязанки сена и 2 меры овса, и каждому из нас беличий мех, в общей сложности до 5000 шкурок»[710]. Щедрый дар. Но, как писал Г. Гильдебрандт, «нам все же не следует прославлять царское великодушие, прежде чем мы узнаем, что наши друзья со своими сокровищами благополучно пересекли границу»[711].
Послам оказали честь, пригласив их за великокняжеский стол.
На второй день после торжественного приема начались переговоры. «В воскресенье на Михайлов день (3 октября. — М. Б.), — продолжает Шрове, — к нам прислали двух человек из совета великого князя, а именно Федора Курицына и Андрея Майкова, которые имели при себе одного писца, и они зачитали нам наши пункты, которые мы [накануне] передали, спросив, правильно ли все записано. Мы подтвердили. После чего они начали зачитывать свои статьи и жалобы, в которых обвиняли города, расположенные как за пределами земли [Ливонии], так и внутри нее, в том, что было изложено в жалобах великому князю относительно ограбления его послов, кораблевождения и фрахта, убийств и многих других вещей, причиненных его людям, послам и купцам во всей этой земле. Поскольку давать ответы на все это нам не было приказано, мы, как это и следовало, сказали, что они должны будут направить послов в города и изложить (там) свои жалобы; так следовало добиваться управы. Это чтение длилось целый день примерно до 4 часов»[712].
На следующий день Реммелингроде и Шрове вновь были приглашены на княжеский двор к тем же двум боярам, в разговоре приняли участие посланцы из Пскова, представившие ливонцам встречный иск по поводу плохого отношения к их соотечественникам в ливонских городах. В ответ на обвинения Реммелингроде и Шрове заявили, что псковичи сами действуют не по праву и не соблюдают «крестоцелования», хотя в Ливонии пользуются гораздо большими льготами, чем в своей собственной земле, и продолжили атаковать своих оппонентов, как сказал Шрове, «со многими другими словами»[713]. Но псковичи «не пожелали ничего слушать».
5 октября ливонских послов вновь пригласили к великому князю. «Мы принесли огромную благодарность за его дары, а он благодарил нас за наши, на что мы вновь ответили благодарностью. Затем он принял наши слова, записанные на бумаге, и соизволил разобраться; он пожелал отправить документы в Новгород своим наместникам в его отчине к Якову и Петру, которым следовало дать нам ответ и придерживаться крестоцелования; то же самое надлежало делать и нашим старшинам»[714]. Получив от великого князя разрешение на отъезд и обещание дать сопровождение, Реммелингроде и Шрове более не собирались задерживаться в русской столице, но уехать сразу им не удалось. По словам Реммелингроде, их «продержали еще десять дней, до дня Св. Галла (16 октября. — М. Б.)». В этот день они получили приглашение явиться к дьяку Федору Курицыну, у которого застали Мануила и Дмитрия Ралевых, всего несколько месяцев назад по пути из Европы в Москву проезжавших через ливонские города. Теперь они принесли своему государю жалобу по поводу обид, которые во время последнего путешествия они якобы претерпели в Ревеле, где «их обобрали и обокрали, и сумма нанесенного им ущерба составляет 360 венгерских гульденов». От лица великого князя Курицын потребовал от Реммелингроде как от представителя ревельских властей компенсировать грекам моральный и материальный ущерб, выплатив им 374 венгерских гульдена, и дал сутки сроку. В противном случае с ним угрожали поступить «как с московитом», что означало, как запишет его сотоварищ Шрове, «быть избитым, закованным в цепи и брошенным в тюрьму»[715]. Никаких возражений представители русских властей слушать не стали, поднялись со своих мест и ушли.
Такой суммы у ревельского посла не было. Путешествие из-за постоянных проволочек продолжалось дольше, чем это предполагалось. Представительские расходы, подарки и взятки, плата за изготовление новых грамот взамен тех, что исчезли в Новгороде, за услуги переводчиков после того, как у послов забрали их толмача, — все это опустошило его кошелек. Если судить по счетам расходов, Реммелингроде осуществлял основные траты[716], и он не кривил душой, заявляя дьяку об отсутствии денег.
Далее рассказ Шрове детален и обстоятелен: «Поскольку мы были потрясены до глубины души (uth der mathenn) и не знали, как получить совет на нашем подворье, то послали к мастеру Альбрехту фон Веттеру и Штефану Хиллебеке и просили пересказать им все это. Они смиренно сообщили, что хотят ехать к Федору Курицыну и взять господина Готшалька на поруки и просить о его выдаче до воскресенья (19 октября. — М. Б.). Так и получилось. В пятницу (17 октября. — М. Б.) рано утром мы вместе с ним поехали к Федору [Курицыну], господин Готшальк передал ему свои подарки и, поскольку денег для выплаты у него вообще не было и он не надеялся их выплатить, а платить было необходимо, и долго просил, чтобы ему их позволили отдать в Новгороде. Он (Курицын. —