ь [о том] уведомление». В этом письме есть также, как в вышеприведенной корреспонденции, упоминания о запрещении вывозить товары из Ревеля в места, где осуществлялась «необычная торговля». «Поскольку вы [ревельцы] не желаете давать разрешение на вывоз из вашего города товаров, — жаловались граждане Дерпта, — а именно соли, грядущей осенью мы можем испытать в ней недостаток, а посему мы предполагаем ввести запрет на продажу русским соли и думаем соблюдать его в городе повсеместно вплоть до той поры, пока не получим ответ ваших милостей. Достопочтенные господа и добрые друзья, наша дружеская просьба состоит в том, чтобы вы, в соответствии с решениями, принятыми, одобренными и утвержденными в Ваве и Вендене нашими представителями во благо пленных послов и купцов, а также ради общего благополучия, как о том мы уже писали любекцам, отнеслись к ним благосклонно и свободно пропускали товары, чтобы можно было бы осуществлять торговлю вплоть до того времени, когда понадобится принять другое решение»[834]. Из приведенного следует, что запретительные меры Ревеля были направлены на снижение предпринимательской активности конкурентов из числа ливонских городов. В то же время последние по причине сокращения подвоза товаров из ревельского порта вынуждены были ограничивать русский экспорт.
Соль являлась важной статьей ганзейского экспорта в русские земли. Значительная ее часть предназначалась Пскову, поскольку Новгород обеспечивал свои потребности за счет солеварен Старой Руссы. Собственные запасы не исключали интереса новгородских купцов к закупкам соли из Европы. Русская соль была грубой и с примесями, в то время как соль люнебургской Салины или с берегов Травы отличалась белизной, тонким помолом и отсутствием инородных добавок. Новгородская элита предпочитала именно ее и была готова платить за это значительные суммы[835]. Важную роль, которую соль играла в торговле Великого Новгорода, подтверждается тем, что условия ее продажи стали предметом серьезных разногласий с ганзейцами в 1488–1489 и 1493–1494 гг. Требование русской стороны о ее завешивании вызвали протест поставщиков, а руководство Ганзы приняло решение о недопустимости торговли на таких условиях.
Сокращение легального вывоза способствовало распространению контрабанды. Как-то на русском берегу у стен Ивангорода были повешены трое рыбачивших на Нарове ливонцев, что привело в негодование крестьян и горожан на ливонской стороне. «В тот самый момент, — докладывал фогту Нарвы замещавший его на тот момент хаускомтур, — приблизился к валу один новгородский купец, у которого было 4 ласта соли, 18 пфеннигов и немного серебра, а крестьяне напали на русского и сразу же захотели изрубить его на мелкие кусочки. Я почувствовал опасность и запретил им это под страхом смерти. Отпустить его крестьяне не хотели и доставили в замок. Я забрал его у крестьян, чем и спас его шею»[836]. В том же письме тема соляной торговли была продолжена: «…сюда прибыл один шкипер, который ездил на Неву с солью и прочим товаром из Ревеля» — эти слова хаускомтура Нарвы указывают на еще одно место продажи прибыльного товара — на Неве, вероятно, в каких-то торговых местечках, хорошо известных шкиперам ливонских кораблей.
Из документа видно, что должностные лица Ливонского ордена реагировали на «необычную торговлю» спокойно и не препятствовали ей. Фогт Нарвы Штрик писал магистру: «Спустя некоторое время я тоже позволил другому русскому вывезти из города в Россию повозку с солью». И далее: «Поскольку крестьяне за валами снова схватили какого-то новгородского купца, прошу Вашу честь написать мне, что мне надлежит делать с ним и его добром, если крестьяне за валами не расправятся с ним, что я им, впрочем, запретил под страхом смерти»[837]. Нападения ливонских крестьян на новгородских купцов, особенно тех, кто торговал контрабандно, были вызваны жестокими расправами с ливонскими рыбаками-браконьерами. Остановить браконьерство было трудно, поскольку до постройки на берегу Наровы Ивангорода ливонские и русские крестьяне, имевшие довольно неопределенное представление о границе, рыбачили относительно свободно на реке. Власти новой русской крепости жестокими мерами пытались пресекать подобную практику. Орденское руководство также наказывало за браконьерство, но гораздо мягче, что казалось ливонским крестьянам несправедливым и порождало самосуд.
Процветание незаконной торговли солью в Ливонии свидетельствовало о широком спросе на нее в Новгороде и других русских городах. Можно предположить, что велась она на основе «старины», т. е. без предварительного завешивания, на чем продолжали настаивать новгородские власти — в противном случае факты завешивания были бы отмечены в ганзейской переписке. О том, что русская сторона не собиралась уступать, когда речь шла о порядке соляной торговли, свидетельствуют документы конца 1497 — начала 1498 г. связанные с подготовкой к переговорам в Нарве. Городской совет Любека потребовал от сограждан, направлявшихся в Нарву, не отступать от старины при обсуждении порядка соляной торговли[838].
Ганзейская деловая переписка сообщает о цветных металлах, которые через ливонские города ввозились «заморскими» ганзейцами в Новгород. Их импорт имел большое значение для развития новгородских ремесел[839]. Современные исследователи выяснили, что только небольшая часть меди и олова поступала из русских пределов (с Камы)[840].
Ливонские ландсгерры запретили вывоз металлов в Россию. Это произошло еще до закрытия Немецкого подворья, поскольку в письме 1495 г. говорится, что запрет действовал в Дерпте на протяжении длительного времени. Можно предположить, что его ввели в 1492 г., когда из-за строительства Ивангорода русско-ливонские отношения дали трещину. Граждане Дерпта указывали, что «русским не разрешается продавать медь (capper), свинец (blіі), металлическую посуду (grapengudt) и проволоку (drat) или… подобное, что может причинить вред христианству». Помимо нужд церкви цветные металлы шли на производство оружия и при обострении отношений подлежали исключению из экспорта. Заявив о готовности прекратить их поставки, дерптцы просили ратманов Ревеля прояснить вопрос о продаже олова (tiine), вывоз которого продолжал осуществляться[841].
Цветные металлы поступали в Россию в виде лома и готовых изделий. В декабре 1497 г. члены дерптского рата сообщили ревельским корреспондентам: «…мы в нашем городе запретили русским продавать медь, старую и новую, а также всякого рода металлическую посуду, свинец, порох, селитру, серу, клавант (elavant) или железную проволоку, пушки, вооружение (harnisch), доспехи (pantezer), коней и всякого рода оружие и конскую сбрую (resscopp), чтобы можно было защитить христианство; однако разрешили олово и оловянные кувшины, латунный лом (geslagen missinck), латунные котлы, противни и маленькую латунную проволоку (cleiin missinges drath)»[842].
Продажа верховых лошадей в русские земли возбранялась решением ливонского ландтага от 30 марта 1495 г.[843] Запрет на продажу оружия действовал в Ливонии постоянно, но при этом поток его контрабанды никогда не прекращался. О торговле оружием и боеприпасами, к сожалению, мало известно[844], поскольку она производилась без излишней огласки и оставляла лишь слабый след в ливонской документации. О ней можно узнать из инструкции, которую вручили своей делегации в мае 1498 г. на ганзетаг в Любек члены городского совета Данцига. Его представители должны были заявить, что из-за «нападений великого князя Московского» и ввиду «просьб ливонского магистра» «дело не может быть изменено так, чтоб купцам разрешили торговать мушкетами до тех пор, пока обстоятельства не приобретут другой вид». При этом оговаривалось, что граждане города могут осуществлять их продажу в Литве, коронных польских землях и «нашей земле» в Любеке[845]. Инструкция подтверждает, что ранее ручное огнестрельное оружие попадало на вооружение войска Ивана III из Данцига через ливонские города и Новгород.
Тем же путем поступала и сера для изготовления пороха. В Ревеле поставками занимался и бургомистр Иоганн Ротерт. В 1500 г. он рассказал членам ревельского совета, будто в 1494 г. поручил своему приказчику Тидеману Больтену отвести в Нарву 8 бочонков серы (swevels), которые тот передал гражданину этого города Гансу Кохелену. Из 8 бочонков 4 отвез в Новгород Герман Зварте, «когда торговля этим и прочими товарами, ныне запрещенными, еще была свободной». В числе обитателей Немецкого подворья Зварте был арестован новгородскими властями, а спустя годы оказался одним из четырех ревельцев, которых продолжали удерживать в заключении после освобождения большинства пленников. В тюрьме он умер, а четыре бочонка оставались в Нарве у Ганса Кохелена. После смерти последнего, когда в связи с подготовкой к войне поездки в Новгород прекратились, бургомистр Ротерт дал распоряжение Хайцу Паттинеру забрать эти бочонки у вдовы Ганса. Об этом узнали фогт и нарвский рат, которые изъяли у Паттинера серу, но одновременно пошли разговоры, что Паттинер эти 4 бочонка собирался продать русским. Это и заставило бургомистра объяснять совету их происхождение[846]. Правдивость повествования трудно и подтвердить, и опровергнуть; неоспоримым является наличие канала доставки в Новгород стратегического сырья.