Власти Ревеля старались обуздать предпринимательскую активность Дерпта в «незаконной» торговле. Подобную же политику ревельцы проводили и в отношении Нарвы. Его считали «русскими воротами» Ревеля, но к концу XV в. этот небольшой пограничный городок (stedeke) стал быстро развиваться и претендовать на самостоятельность, с чем не мог смириться его «старший брат». Нарва не входила в Ганзу, и на нее не распространялись запреты, из-за чего она стала главным центром «необычной» торговли, но и не могла рассчитывать на участие союза в разрешении споров с Ревелем. Помощь пришла с другой стороны: ограничивая нарвскую торговлю, Ревель ослаблял ее обороноспособность, чего не мог допустить магистр Плеттенберг. «Бургомистр и совет города Нарвы с горечью уведомили нас письмом, — писал он в Ревель в октябре 1495 г., — что вы запретили гражданам Нарвы торговлю в вашем городе, которую жители Нарвы имеют обыкновение вести, чтобы [себя] содержать и поддерживать, сообщив нам, что таким запретом жителям Нарвы причиняется заметный ущерб, и если дело и далее так пойдет, то такое отношение приведет к упадку этого городка (stedekes)». Нарва была нужна как крепость, и магистр принял меры, чтобы ее граждане, лишившись доходов от торговли, не покидали город и не лишали его защитников[847].
Политика ревельского руководства была связана с тяжелым положением, в котором к началу 1496 г. оказался сам город. Таможенная книга Любека за 1492–1496 гг., в которой регистрировались все проходящие через его порт корабли, свидетельствует о резком сокращении плаваний ганзейских кораблей (и грузопоставок) в Ревель[848]. Г.-Ю. Фогтхер подсчитал, что если в 1495 г. общая стоимость вывезенных из Любека в Ревель товаров исчислялась в 15 538 марок, то годом позже она равнялась лишь 2594 маркам[849]. Немецкий историк предполагает, что более чем пятикратное сокращение грузопотока в Ревель было связано с поразившей город чумой и Русско-шведской войной 1495–1497 гг.[850] Однако сами ревельцы объясняли это введением экстраординарной пошлины с поступающего в Ревельский порт импорта. По расчетам руководства Ганзы, полученные средства должны были покрыть расходы на переговоры магистра Плеттенберга с Иваном III об освобождении ганзейских купцов.
Введение пошлины привело к тому, что «заморские» ганзейцы, привозившие в ливонские города товары, изменили маршруты следования и стали пользоваться портом Риги, из-за чего Ревель оказался на голодном пайке. Граждане Ревеля не раз заявляли о своем недовольстве ситуацией. «Кроме того, — говорится в письме ревельских ратманов, направленном в Дерпт в конце мая 1497 г., — что касается слишком большого убытка, ущерба и денежных расходов из-за пошлины, взимаемой с купеческих товаров для пересылки [средств] пленным купцам, о чем вы и посланцы прочих вендских городов недавно писали нам, то лишь Господь Благословенный в силах избавить [от этого]. Как вам не безызвестно, происходит и еще будет происходить так, что дерптские товары, которые провозят через всю страну в Ригу, а из Риги в ваш город (Дерпт. — М. Б.), должны освобождаться от этой пошлины, о чем сообщается в Ваших письмах, чем мы, вроде бы, должны быть довольными, однако нам подобное представляется недопустимым, учитывая то, что мы у себя в городе, в соответствии с предписанием купеческой шры и справедливостью, сами, неся немалые убытки, в отместку за плененных немецких купцов, продолжаем вызывать недовольство русских купцов, не допуская их [в город], и сами же первыми оказываемся в дураках, поскольку в то же самое время они и ваши [граждане] из того, что вы разрешаете русским приезжать в ваш город, полной мерой извлекаете прибыль и пользу. А поскольку мы еще и требуем пошлину с купеческих товаров, мы тем самым… отваживаем от себя купцов и уступаем их Дерпту, и в результате там торговля с русскими осуществляется в гораздо больших размерах, нежели в Нарве; ведь чтобы уберечь товары от пошлины, их без огласки отсылают оттуда через всю страну в Ригу. Это приводит к ущербу и убыткам не только для нас одних, но и для всего купечества, из-за чего также, вероятно, происходят дурные и ложные представления, будто бы пошлина дорого обходится, а посему желательно, чтобы купцы вместе с вами приняли решение по поводу [вашего] города, который вместе с нами должен быть обложен пошлиной»[851].
Когда в феврале 1497 г. магистр Плеттенберг дал ревельскому руководству указание направить в Нарву людей для защиты, ревельцы ответили, что для них это «совершенно невыносимо, поскольку мы с городом Нарвой имеем дел не больше (nicht mer to to donde hebben), чем другие купцы, которые через своих приказчиков (gesellen) ведут там гораздо большую торговлю, чем мы». Они полагали, что к оказанию помощи Нарве следует привлекать также Ригу и Дерпт. Ревельцы жаловались, что в их городе в настоящее время «торговля всяким товаром между русскими и немецкими купцами ослаблена»[852]. Сведения Таможенной книги Любека подтверждают достоверность этих слов.
Распространение в Ливонии «незаконной торговли», не поддающейся контролю и регламентации, волновало руководство Ганзы. Успех переговоров в Нарве, которые должны были начаться 2 февраля 1498 г., мог привести к ликвидации торговых санкций и восстановлению легальной торговли, однако они закончились провалом. После этого ганзетаг в Любеке в мае и июне 1498 г. принял решение в ближайшем будущем рассмотреть возможность переноса ганзейской конторы из Новгорода в другой город. Предполагалось также распространить запрет торговли с русскими на Ригу, Дерпт и Ревель, которые попустительствуют «необычной» торговле и тем самым ослабляют позиции Ганзы в отношениях с русскими[853]. Решение по столь важному делу полагалось принять после его внимательного рассмотрения в советах всех вендских городов, но до этого не дошло. Возможно, причина в позиции Плеттенберга по отношению к «заморским» ганзейцам: вместо многочисленных просьб об оказании Ливонии финансовой и военной помощи в его корреспонденции обозначились жесткие условия. «Господин ливонский магистр, — писали в связи с этим власти Любека, — те [ганзейские города], которые не окажут стране [Ливонии] помощи, утешения и содействия, возможно, обложит тяжелой пошлиной»[854].
Вопросы русской торговли рассматривались и на ливонском ландтаге июля 1498 г. в Валке. На нем был установлен перечень запретов на продажу русским, включавший цветные металлы и изделия из них, повторявший наименования 1495–1496 гг., но с добавлением: «Малый латунный прут (cleiin missinges drath) не запрещен, однако не следует купцам разрешать продавать его в Нарве»[855]. Тогда же выяснилось, что металлами торгуют не только граждане Нарвы, но и рижане, которые, вопреки запрету, сбывали малые партии меди псковичам[856]. В рецессе июльского ландтага 1498 г. содержится еще одно любопытное замечание: «Если у русских с датским королем дела будут обстоять так же [хорошо], то русские из его земель (uth synen landen) получат достаточно меди»[857]. Здесь содержится намек на поставки цветных металлов из Дании, но, к сожалению, более подробных свидетельств существования «датского» канала поставок вооружения и стратегического сырья ливонские документы не содержат.
Вопрос о вывозе из Ливонии в Россию цветных металлов поднимался еще раз на собрании представителей ливонских городов 10 сентября 1499 г. Среди запрещенных товаров вновь фигурировали «медь, старая и новая, котлы, металлическая утварь, старая и новая, свинец, железная проволока, доспехи (panser), оружие (harnisch), пушки (bussen), самострелы (armburste), порох, сера и все прочее вооружение»[858]. Один из пунктов рецесса посвящен лошадям, которых, вопреки запрету 1495 г. «продают в Нарве, Риге и Ревеле и вывозят из Вика (северо-западной части Эстонии. — М. Б.) чем ослабляют страну»[859]. Повторяемость запретов на вывоз из Ливонии лошадей, вооружения и сырья, используемого для его изготовления, является доказательством несостоятельности подобных постановлений. Можно добавить, что еще один запрет такого рода присутствует в рецессах январского ландтага 1501 г.[860], собравшегося накануне войны с Россией.
Даже Ревель, который ранее выступал ярым сторонником политики запретов, под воздействием резкого сокращения подвоза товаров из Германии к концу 90-х гг. втянулся в «необычную торговлю». После неудачных попыток блокировать нарвскую торговлю в 1495–1496 гг. ревельцы перешли к открытому сотрудничеству с нарвскими бюргерами, чтобы вместе с ними столкнуться с новой проблемой. Участившиеся нападения русских вооруженных отрядов на ливонскую территорию и отсутствие реакции новгородских властей заставили магистра Плеттенберга запретить торговлю в Нарве. Чтобы представить себе вынужденный характер решения, следует вспомнить, что в предыдущие годы магистр настаивал на необходимости там продолжать торговлю и призвал к порядку Ревель, вознамерившийся ее блокировать. На этот раз Ревель тоже не разделял позиции ливонского магистра. Ревельские ратманы писали Плеттенбергу в марте 1500 г: «Все купцы Немецкой Ганзы, ведущие торговлю в Нарве, пишут нам, что им там мешают торговать с русскими и чинят препятствия вопреки земскому миру, в соответствии с которым русские по всей стране в городах и селениях пользуются разрешением торговать и перемещаться. А по какой причине там [в Нарве] торговля ограничивается больше, чем повсюду в других местах страны, многим непонятно, и они не знают, что им следует предпринимать. Поэтому мы со всеми купцами почтительно просим Вашу милость позволить купцам вести торговлю с русскими в Нарве подобно тому, как это происходит в других местах»