[893]. Приведенный пассаж явно свидетельствует о желании ливонцев произвести приятное впечатление на русские власти.
В конце марта 1495 г. Плеттенберг объявил о созыве ландтага, на котором предполагалось обсудить проблемы русско-ливонских отношений. 29 марта собрание начало работу в Валке, куда прибыл Иоганн Хильдорп из Москвы. 1 апреля ландтаг заслушал его отчет, после чего в Любек было отправлено следующее послание: «Спешим довести до вашего сведения, что высокочтимый господин ливонский магистр в День св. Екатерины [25 ноября 1494 г.] срочно направил по этому делу к великому князю Московскому свое посольство, которому уважаемый совет Ревеля передал также свое прошение относительно пленных послов и купцов. Оно [посольство] потом долго находилось в пути и добиралось, так что мы не могли получать известий. По этому поводу мы все это время много раз высказывали свою большую озабоченность, а на этом ландтаге даже возносили скорбную молитву. Почтенные господа, по предписанию всех ландсгерров, — государей прелатов и высокочтимого и могущественного господина ливонского магистра, — в День вхождения в Иерусалим [29 апреля] в Вальке по поводу русской проблемы был созван общий ландтаг, и в тот же день из Москвы возвратились отправленные туда послы и наряду со многими другими известиями, о которых будет сказано ниже, сообщили всей стране, что великий князь Московский намерен соблюдать скрепленный крестоцелованием десятилетний мир… Потом оно [посольство] еще сообщило о пленных купцах, что по приказу высокочтимого и могущественного господина магистра очень усердно старалось выхлопотать у великого князя освобождение вышеназванных купцов вместе с их товарами. В этом им не удалось преуспеть, однако особо было замечено, что ради высокочтимого и могущественного господина магистра купцы были избавлены от тяжелого заключения, ходят ногами [не закованы] и переведены на чужое подворье, откуда не могут выйти, чтобы самим обеспечивать себя всем необходимым. Молодые ученики переданы на поруки их хозяевам из числа горожан. А вот имущество пленных купцов все еще находится под арестом в церкви… Кроме этого, со стороны грозных рыцарей и верных вассалов было внесено предложение: чтобы достичь успеха в деле немецких купцов и сделать великого князя более покладистым, почтенным советам городов Риги и Ревеля следует передать пленных русских купцов в руки высокочтимого господина магистра. Мы на то не были уполномочены, однако сразу же сообщили о том нашему руководству и предоставили высокочтимому господину магистру ответ. Обсудив между собой все, что содержится в вашем письме к великому князю, мы в качестве наилучшего признали, что нет необходимости идти на такой шаг. От выше упомянутых послов мы также узнали, что все купцы в настоящее время здоровы и живут сносно»[894].
3. Фегезак предположил, что благосклонность, с которой встретили в русской столице посольство Хильдорпа, была вызвана обилием дорогих даров, врученных от имени магистра русскому государю[895]. По счету на их оплату, который три года спустя известный своей рачительностью Плеттенберг переслал ревельским властям, цена была немалой[896]. Думается, что сказался сам факт обращения магистра Плеттенберга к Ивану III, желавшему вести переговоры с государем «Лифляндской земли». Магистр Ливонского ордена воспринимался русскими как государь всей Ливонии, именовавшейся в летописях «мистровой землей». Ни ливонский епископат, ни тем более города не казались Ивану III достойными диалога.
Доклад Хильдорпа на ландтаге должен был внушить некоторый оптимизм, хотя недоверие к русским и страх перед их угрозой после событий 1494 г. так до конца и не исчезли. Об этом можно судить по письму Плеттенберга, отправленному вскоре после ландтага: «Мы хотим сообщить о действиях, недавно предпринятых русскими, а именно о том, что в прошедшую зиму ливонские государства находились в состоянии значительной опасности, из-за чего эти государства с большим ущербом [для себя] собрали ополчение (uffrastinge). Не считаясь с большими тратами и денежными расходами, мы направили посольство к великому князю Московскому, которое потом долго не возвращалось. Но поскольку мы ожидали его возвращения из Москвы, то на четвертое воскресенье Великого поста [29 марта] мы созвали ландтаг. Туда-то и прибыли наши послы, сообщившие нам и всем ливонским землям помимо прочего, что великий князь Московский приказал им сказать о том, что новгородцы и псковичи обязаны соблюдать мир, для чего к нам будет направлен их епископ; но поскольку великий князь чрезвычайно коварен, а его действия крайне обманчивы, то от лица всех сословий [ливонским] государствам было предписано проявлять доверие к этому [заявлению] и собираться с силами и возможностями [для организации обороны]. И хотя эти государства не могли выказать подозрений, однако от лица всей страны и всех ее сословий было решено от имени господ прелатов, гебитигеров, рыцарства и городов прямо сейчас направить за солдатами и обеспечить их содержание, а кроме того, позаботиться о пушках, боеприпасах, лошадях и вооружении. Таким образом эти государства подготовятся к оказанию серьезного сопротивления великому князю, о чем мы уже писали его милости [верховному магистру]»[897]. Неверие Плеттенберга в добрые намерения Ивана III было искренним и обусловленным безосновательным, с точки зрения ливонцев, нарушением договоров. Решения ландтага касались организации обороны Ливонии, но не наступательных операций.
Во время первого посольства Иоганна Хильдорпа великий князь продемонстрировал намерение нормализовать ситуацию и даже обещал направить к магистру послов. Вскоре в Нарву прибыл гонец из Новгорода с письмом наместника Якова Захарьевича нарвскому фогту и письмами пленных в Ревель. Фогт писал магистру: «Я его спросил, разве он не знает, что теперь ревельцы и русские держат заложников друг от друга, и если ревельские купцы его не отпустят в Новгород или причинят ему вред, он придет потом жаловаться на меня, что я его, дескать, не предупредил. Но я охотно могу поклясться [в его безопасности] там, где простирается моя область». Фогт хотел узнать, что ему следует делать с этим посланцем и теми, кто еще может появиться в будущем[898]. Возможно, мы имеем дело с завязкой диалога между Ревелем и Новгородом. Магистр дал разрешение на проезд гонца до Ревеля[899], и тот, видимо, справился с поручением.
Наблюдавшееся весной 1495 г. потепление в отношении Ивана III к Ливонии, возможно, было связано с тем, что летом заканчивался срок русско-шведского перемирия 1493 г. вслед за чем следовало ожидать начало войны Московского государства со Швецией. Ливония могла выступить на стороне Швеции, и тогда перед русскими войсками, которым предстояло действовать в Финляндии, встала бы проблема ведения боевых действий на два фронта. Да к тому же в преддверии войны Иван III не мог не почувствовать нехватки металла, пороха, селитры, лошадей — всего того, что давала его государству торговля с ливонскими городами.
На переговорах зимой и ранней весной великий князь впервые четко обозначил Иоганну Хильдорпу условие предоставления пленным ганзейцам свободы: в знак доброй воли Рига и Ревель были обязаны отпустить русских купцов. Плеттенберг предполагал подобное, и зная об упорном сопротивлении ревельских властей любому внешнему давлению, еще на мартовском ландтаге попытался сделать так, чтобы русские заложники были переданы в его, магистра, распоряжение, и просил представителей ливонских «сословий» доверить ему все полномочия по ведению переговоров с великим князем. Его предложение было одобрено, только посланцы Ревеля заявили, что не пойдут на такой шаг без санкции Любека, продолжая рассчитывать на содействие великого князя Литовского[900].
Ревельцы остались в меньшинстве, и ландтаг возложил всю ответственность за ведение переговоров с Москвой на плечи магистра[901]. В ожидании великокняжеских послов Плеттенберг старался избегать резких заявлений и провоцирующих действий, способных вызвать гнев Ивана III. Видимо, по этой причине в рецессе ландтага 1495 г. нет упоминаний ни о серьезности положения, ни о мерах по укреплению обороны страны, которые, как это известно из сопутствующих ливонских документов, тогда были приняты. Мы не найдем там ни перечня запрещенных товаров (кроме лошадей), ни слов о пленных купцах. Заявление же вендских городов о временной приостановке торговли с русскими магистр Плеттенберг, как было сказано, счел несвоевременным и наряду с прочими ливонскими ландсгеррами проявлял терпимость в отношении «необычной» торговли его подданных.
28 апреля 1495 г. в Венден прибыло посольство великого князя, однако, вопреки ожиданиям тщательно подготовившихся к встрече ливонцев, решения вопросов об освобождении пленников, нормализации торговли и продлению мира между Россией и Ливонией достигнуто не было. «[Вопрос] же о судьбе ваших послов и пленных купцов они совсем не стали обсуждать и затрагивать. Когда же мы, со своей стороны, через нашего переводчика Иоганна Хильдорпа один, два или три раза пытались выяснить у послов, не имеют ли они от великого князя какого-либо указания относительно пленных купцов, чтобы купцов можно было бы освободить из тюрьмы и вернуть им их имущество и чтобы купцы с обеих сторон могли приезжать, перемещаться, покупать и продавать [свои товары], послы же велели нам сказать, что у них относительно пленных купцов от великого князя нет никакого приказания; то, по их словам, знает Бог и великий князь» — так описал встречу с великокняжескими послами магистр Плеттенберг