Л. с.: "Мы очень желаем ответить тем же, однако нам представляется необходимым, чтобы по этим вопросам его величество отправил своих послов к господину магистру, чтобы его милость совместно с господами прелатами, советниками, рыцарством и городами смог это рассмотреть и направить его величеству ответ".
Д. с.: "Его королевское величество полагает ненужным направлять послов, но желает, чтобы вы взяли с собой такого рода послание для предоставления господину магистру и незамедлительно доставили его королевскому величеству его ответ. Вы также желаете знать, как велика должна быть помощь, как и в какие сроки она будет предоставлена, так это зависит от господина магистра; как только он даст по этому поводу удовлетворение (sich derbuyt), его королевское величество сделает то же самое".
Л. с.: "Ввиду того, что его королевское величество не оставляет нам ничего, что мы должны были бы доставить [магистру], просим, чтобы все нам [сказанное] предоставили в письменной форме".
Д. с.: "В этом нет нужды, пусть все будет на полном доверии (volickomen gloven heddenn); но мы желаем, чтобы вы сообщили господину магистру, чтобы он поскорей сообщил его королевскому величеству в письме, думает ли господин магистр заключать союз и, если он также к этому склонен, прислал бы свое полномочное посольство в Копенгаген ко дню св. Мартина, за 14 дней до или после него".
Л. с.: ". однако его королевское величество должен себе представлять, что, поскольку дело такого рода важное и тяжелое, мой милостивый господин магистр в нем не властен без обсуждения его со всей страной, для чего потребуется много времени. С другой стороны, он обязан обо всем этом в надлежащее время письменно сообщить его королевскому величеству"»[1169]. Датская сторона согласилась с этим вариантом, обратив внимание послов, что письменное уведомление о перспективах датско-ливонского союза магистр Плеттенберг должен был представить датскому королю как можно скорее — это позволило бы Юхану избежать внушительных расходов на содержание большого (в 50–60 человек) московского посольства, прибытия которого ожидали в Копенгагене. Обменявшись изъявлениями приязни, участники переговоров расстались.
Послы сдержали слово. Отчет о стокгольмской встрече попал к магистру Плеттенбергу, после чего он провел совещание с гебитигерами и объявил о созыве ландтага, чтобы оценить перспективу заключения военно-политического союза с Данией 8 сентября 1499 г. Задолго до этого срока, в июле, Плеттенберг занялся подготовкой нового посольства в датскую столицу. В послании к верховному магистру он высказал сомнение в целесообразности предприятия, а также сожаление по поводу больших и неоправданных расходов на его осуществление[1170]. Ливонскому магистру хотелось разделить бремя ответственности с главой Немецкого ордена, а потому отметил, что его послы проследуют в Данию через Пруссию и, если верховный магистр почтит их своим вниманием, они смогут подробно проинформировать его о развитии датско-ливонских отношений и выслушают его рекомендации. Зная о неопытности верховного магистра, Плеттенберг настоятельно просил его в ожидании ливонских послов проконсультироваться с имперскими князьями, прежде всего с герцогом Саксонским, и по своим каналам разузнать о возможных происках датчан. Если о том станет известно, верховный магистр в ответ на просьбу Плеттенберга должен был удержать ливонских послов от продолжения пути[1171].
В ответном письме Фридрих Саксонский, ссылаясь на мнение герцога Саксонского, одобрил решение своего «старшего гебитигера» и постарался внушить ему уверенность в скором разрыве русско-датских отношений, которые казались католической Европе главной помехой оформления датско-ливонского союза. Он даже подумывал о том, чтобы переслать в Копенгаген и Москву послание папы Александра VI, содержащее резкие выпады по поводу «нечестивого альянса» датского государя со «схизматиком», который в недавнем прошлом доставил много бед его шведским подданным. Верховный магистр полагал, что папское послание, опубликованное в Дании, может послужить Юхану Датскому формальным предлогом для окончательного разрыва с Москвой, в вероятность которого Плеттенберг верил с трудом. В силу своего рационализма и богатого политического опыта ливонский магистр рекомендовал не спешить с оглашением папского послания, опасаясь взрыва негодования упомянутых в нем государей и последствий, которыми оно могло обернуться для Ливонии[1172].
Папское послание наряду с письмом Юхана Датского и отчетом ливонских послов, побывавших в Дании, было заслушано на ландтаге, который состоялся в Вальке 9–12 сентября 1499 г. На этот раз ливонские ландсгерры и сословия продемонстрировали единодушие и без проволочек постановили заключить союз с Данией против Московского государства на три, два или полтора года, с тем чтобы в предстоящей войне осуществлять скоординированные боевые действия: датчане (вернее, шведские подданные датской Короны) в пределах новгородских земель, а ливонцы — на Псковщине[1173].
Ведение войны на вражеской территории сводило к минимуму разорение собственной страны, деморализовывало противника, а при удаче сокращало расходы на содержание собственного войска, использовавшего трофейное продовольствие, оружие, одежду, транспортные средства. Решения ливонского ландтага не предполагали оккупацию ливонцами русских земель. В рецессе четко сказано, что в ходе предстоящей войны «должно быть возвращено только то, что было отторгнуто у господина магистра, его достойного ордена и господ прелатов»[1174], т. е. Пурнау. Не случайно в том же рецессе содержится заявление рижского архиепископа о принадлежности рижской церкви более 35 расположенных там подворий или хуторов (гезинде)[1175].
Надвигавшаяся война повлияла на настрой всех участников ландтага. Ландсгерры от своего имени и имени подданных поклялись соблюдать внутренний мир на весь срок действия датско-ливонского соглашения, чтобы смуты не мешали ведению войны[1176].
Заручившись поддержкой епископов и сословий, магистр Плеттенберг 3 октября отправил в Данию комтура Пернау Эверта Верминкхузена, своего старшего брата и вассала ордена Иоганна фон Плеттенберга и секретаря Корда Симониса[1177]. 24–25 октября они прибыли в Кенигсберг[1178], но верховного магистра там не застали. Заместитель хаускомтура Кенигсберга Бертольд фон Альтмансхофен предложил им проехать несколько миль до его резиденции в Тапиау (Гвардейске), однако послы отказались, поскольку по плохой осенней дороге могли опоздать к назначенному сроку — Дню св. Мартина (11 ноября) в Копенгаген. Да и смысла в аудиенции они не видели, все вопросы с главой Немецкого ордена уже были согласованы[1179].
Загоняя лошадей, ливонские послы спешили в датскую столицу, надеясь на хороший прием. Каково же было их удивление, когда по прибытии туда 25 ноября им от имени датского короля вручили список новых требований, о которых не говорилось на предварительных переговорах. «Во-первых, почтенным послам следует передать господину магистру, что господин магистр и вся его страна по старому обычаю и традиции обязаны признать его королевское величество защитником и хранителем (beschermer und beschulter) ливонских государств подобно тому, как это делалось в отношении его королевской милости предков, королей Дании и Швеции». В случае согласия с этим условием датский король соглашался «во имя возвеличивания святой христианской веры, помощи обеим частям королевства [Дании и Швеции], странам и народам и для общего блага, согласно просьбе (begeringe) господина ливонского магистра, принять и осуществить этот союз». Магистру также вменялось в обязанность ко Дню Иоанна Крестителя (24 июня) следующего года прислать на Готланд, в Стокгольм или Кальмар своих полномочных представителей для подписания союзного договора, предварительно уведомив датского короля письмом о своем принципиальном согласии. «И когда союз обеими сторонами вышеописанным способом будет одобрен и принят к исполнению, одна сторона обязалась другой в любой усобице (feyde), войне (krig) и конфликте (orloge), где, в каком размере и с кем они бы ни случились, всеми силами помочь оказать сопротивление. Однако одна сторона без соизволения, уведомления и согласия другой не должна ни с кем вступать в усобицу или войну или договариваться [об этом]; если кто-либо подобное совершит, другая сторона не будет обязана оказывать в том помощь или содействие»[1180].
О последовавшем мы знаем из записок прусского канцлера Пауля Ватта, с которым послы Плеттенберга встречались в Кенигсберге на обратном пути. Он подробно записал все претензии датской стороны, изложенные в королевской грамоте, которую послы везли Плеттенбергу, и с их слов добавил то, что осталось за строкой документа. После оглашения королевской воли шокированные ливонцы, вероятно, попытались напомнить королю Юхану о задолженности в 40 тыс. гульденов, которые были предоставлены Ливонским орденом Дании в «Прусскую войну»[1181] за то, чтобы датчане помогли Немецкому ордену одолеть мятежный Данциг: «Их он взял, но ничего не сделал». Расчет ливонских послов не оправдался. Датский государь не изъявил желания вернуть сумму, но заявил, что «желает столько же иметь и получать ежегодно за осуществление справедливости (