Таким образом, план Изенбурга образца 1500 г. предусматривал создание нового тройственного союза с Литвой вместо Швеции. Приверженность верховного маршала к подобного рода конструкциям не была ни данью случаю, ни продуктом однажды захватившей его иллюзорной идеи — напротив, она базировалась на глубоком осмыслении реальных ситуаций и событий. Логика построения трехчленной модели антимосковского альянса с Ливонией в качестве одного из элементов предопределялась слабостью ее политического потенциала, что исключало состояние равноправия и доверия в случае двусторонних отношений этой страны с какой-либо из более сильных держав. Присутствие же третьего участника усложняло композицию и создавало возможность для маневрирования, которое при благоприятных обстоятельствах могло обеспечить союзу устойчивость. Дания и Литва имели к Ливонии вполне определенные претензии, но не хотели допустить усиления друг друга и нарушить шаткий политический баланс Балтийских государств, существовавший вследствие их равновеликости.
Противопоставление католических государств Москве, которое предложил Изенбург, было призвано ослабить противоречия внутри союза (договор датского короля с Иваном III его не смущал). Возможно, он не верил в прочность русско-датских отношений и предполагал, что их расторжение по инициативе датской стороны — вопрос времени. Король Юхан явно не хотел возвращать великому князю Московскому обещанные в 1493 г. три карельских погоста, да и династические браки между представителями датского и московского домов, намеченные в начале года, не состоялись. Опыт недавнего общения с датским монархом не позволял ливонскому магистру разделять подобные надежды, но новый «план Изенбурга», гарантировавший ему понимание и поддержку в кругу высшего руководства Немецким орденом, позволял без оглядки на верховного магистра активизировать переговоры с Литвой.
Александр, со своей стороны, решил в первую очередь найти подход к верховному магистру (возможно, это было подсказано ему Плеттенбергом). В начале 1501 г. он направил в Кенигсберг представительное посольство из 60 человек во главе с маршалом Станиславом Глебовичем, который от имени «наисветлейшего Александра, милостью Божьей великого князя Литвы, Руси и Жемайтии» должен был просить Фридриха Саксонского оказать тому военную помощь в войне с Иваном III. Осторожность и нежелание лишний раз раздражать московского государя вынудили верховного магистра отказаться от прямого общения с литовским послом. Обращение посла, высказанное канцлером Ватта, а затем изложенное на бумаге, 4 января было передано верховному магистру; 7 января тем же путем через канцлера последовал ответ. Глебович жаловался на безосновательное нарушение великим князем Московским договора о дружбе и вечном мире, который тот и его зять Александр Казимирович некогда скрепили крестоцелованием, а также на бесчинства русских войск, занявших значительную часть владений Александра. Посол выразил просьбу «во имя давней дружбы и доброго соседства» Литвы с Немецким орденом оказать великому князю Литовскому «помощь и спасение» (произнося эти слова, литовский посол не допустил ни тени иронии). При этом литовцы обещали в случае нужды в свою очередь оказывать ордену всяческую поддержку. Фридрих Саксонский в ответном слове приказал передать, что крайне опечален тяжелым положением дружественной Литвы и намерен укреплять с ней мирные отношения, как это делали его предшественники, и принял от литовского посла богатые дары, поднесенные в знак дружбы и приязни[1227].
Впрочем, торопиться с оформлением союза верховный магистр не собирался, намереваясь первоначально обсудить этот вопрос с прусскими гебитигерами и скоординировать свои действия с руководством Ливонского ордена. И хотя либерализация политики верховного магистра в отношении Литвы в первую очередь обусловливалась несостоятельностью расчетов на посредничество Максимилиана I, позиция магистра Плеттенберга также сыграла далеко не последнюю роль. К началу 1501 г. глава Ливонского ордена окончательно покончил со своими колебаниями и взял курс на заключение военно-политического союза с Александром Ягеллоном. Другого пути у него просто не было. Большая война, полыхавшая близ границ Ливонии, уже опаляла ее своим огнем. Провокации следовали одна за другой, вследствие чего магистр в течение одного 1500 г. дважды — в январе и июле — вынужден был объявлять сбор ополчения и тратить большие средства на его содержание, равно как и на вербовку наемников. При этом финансовой поддержки он не получал. С надеждой на поступление крупных денежных сумм от продажи «крестоносных» индульгенций также пришлось распрощаться, поскольку решение об их публикации в 1500 г. еще не было принято. Что же касается папской милости, дающей право на получение десятины от доходов церковных вотчин, то ею была облагодетельствована не Ливония, а Польша.
Союзников у Ливонии по-прежнему не было, а потому предложение о заключении договора, последовавшее от великого князя Литовского, предоставляло Ливонии единственный шанс в предстоящей войне не оказаться в полной изоляции. Все эти соображения, а также поддержка некоторых высокопоставленных орденских чинов позволили Плеттенбергу произвести атаку на верховного магистра, чье сопротивление проекту литовско-ливонского альянса к тому времени уже было поколеблено невниманием императора Максимилиана I к прусским и ливонским проблемам. В ответ на очередную серию увещеваний и рекомендаций отказаться от союза с Литвой Плеттенберг задал верховному магистру прямой вопрос: какую помощь он, верховный магистр, собирается предоставить Ливонии в случае начала войны? Ответа не последовало, но отныне у ливонского магистра руки были развязаны.
Фридриху Саксонскому ничего не оставалось, как негласно санкционировать предстоящее соглашение Ливонии и Литвы. 9 января, через день после окончания переговоров со Станиславом Глебовичем, из Кенигсберга в Ливонию выехал фогт Бранденбурга Ганс фон Габелентц[1228]. От лица верховного магистра он должен был переговорить с Плеттенбергом до открытия ландтага и доверительно передать тому, что верховный магистр не возражает против его союза с Александром, но просит использовать расположение литовского государя и склонить к сотрудничеству с Пруссией, которое будет служить гарантией от проявлений враждебности со стороны Польши.
17 января 1501 г. в Вольмаре начал работу ландтаг. Представители Риги и Ревеля, чьим ландсгерром являлся Ливонский орден, были приглашены в замок, где их принял магистр в окружении наиболее влиятельных гебитигеров. Плеттенберг представил собранию проект договора о союзе с Александром[1229] и при этом указал указал на незначительную степень надежности литовско-ливонских соглашений в годы правления отца Александра Казимира IV. Вместе с тем он попросил собрание оценить опасность настоящего положения. Московские войска оказались на ближних подступах к южной ливонской границе, глубоко вклинившись в территорию ВКЛ. Одновременно разведка заметила большое стечение войск близ Пскова, откуда вскоре они начнут выдвигаться в сторону Дюны (Даугавы). Наступление противника сразу с двух операционно-тактических направлений, как и полное поражение литовцев, может иметь для Ливонии самые тяжелые последствия, а потому магистр предлагал ради блага страны одобрить проект договора и санкционировать вступление Ливонии в войну с «московитами» на стороне великого князя Александра.
На вопрос о полномочиях, позволявших представителям бюргерства решить этот вопрос, рижане ответили утвердительно, в то время как верные себе ревельцы допустили оговорку: при условии сохранения городских привилегий. Ответ заставил Плеттенберга измениться в лице (in vorkerden antiate annam), а присутствовавшие там же гебитигеры обрушили на ревельцев лавину гневных реплик: «Самое время сейчас, когда страна и христианство на пороге гибели, ссылаться на старые привилегии!», «Раз нет полномочий, так и сидели бы дома!». Вероятно, более резкие выкрики не вошли в протокол. Решение отложили на следующий день[1230].
Утром представители городов собрались в доме посланцев Дерпта, чтобы прийти к единому мнению. Опять начались препирательства, поскольку никто не хотел соглашаться на выплату военного налога, и только необходимость союза с Литвой возражений не вызвала. В итоге порешили одобрить предложенный магистром проект договора, но указать, чтобы города облагались военными повинностями соразмерно их возможностям, ибо, если «деньги и добро растратятся, дважды умереть никто не сможет»[1231].
В то же самое время вассалы ливонских ландсгерров, обсудив перспективу грядущей войны, постановили, что примут в ней участие лишь в том случае, если военные действия будут вестись в пределах псковских земель. Воевать с русскими в Литве они наотрез отказались. Затем «сословия» собрались вместе, чтобы выслушать речи архиепископа Рижского и магистра. Михаил Гильдебрандт, который открыл совместное заседание, указал на скорое начало военных действий и потребовал определить точную дату поступления военного налога. С развернутой программой действий от лица магистра выступил его секретарь Иоганн Хильдорп. Он был предельно конкретен: «Не может быть и речи о том, чтобы уже этой зимой заключить с литовцами союз и начать войну, поскольку страна еще не имеет опыта и не готова[1232]. Однако войну нельзя откладывать долее, чем до лета, иначе следует опасаться, что литовцы потерпят окончательный разгром. Вендские города, хотя и пообещали помочь, вряд ли окажут большое содействие, а потому все самое тяжелое придется выносить самим. Как ни гадай, но без иноземных солдат начинать войну нельзя. Если принять на службу от двух до трех тысяч человек, помесячная оплата обойдется слишком дорого, так как их следует содержать, по меньшей мере в течение года. Целесообразнее всего было определить годовое жалование, а именно по 10–12 рейнских гульденов, продовольственный паек и право на добычу для каждого. Теперь надо бы обсудить, не будет ли слишком дорого вербовать всю эту команду через Любек и вести оттуда в Ливонию. Не лучше ли будет в приморских городах держать наготове корабли, а наемников по мере их прибытия отправлять на них группами 100–300 человек. Также не следует, чтобы в Ливонию они прибывали все вместе. Их следует разделять и распределять всякому по его возможностям. На Якоба (25 июля) было бы хорошо собрать их воедино и вместе с ними двинуться во вражескую страну. Магистр предполагал начать военные действия в августе, поскольку тогда во вражеской стране можно было в избытке найти продовольствие и корм для лошадей»