асколе продолжение прерванной Петром I истории народной России: «…Отдав царю свою службу…, свою кровь…, народ унес свою душу, свою социальную веру в раскол»{378}. Сотрудник Герцена В. Кельсиев начал в 1860 году публиковать собрание русских правительственных документов о старообрядцах, что должно было способствовать объединению усилий во имя революции. В предисловии Кельсиев писал, что в одном лишь существовании старообрядчества заключена великая гарантия будущего развития России{379}.
Среди старообрядцев-поповцев в самой России выделялся Иван Шибаев, который в 1862 году высказал свою горячую веру в то, что грядущая в скором времени революция приведет к восстановлению старой веры. За это Шибаеву пришлось отсидеть два года. Другие молодые староверы, связанные с Кельсиевым, были публично осуждены своей иерархией. И все-таки два «раскольнических» издателя, Д. Е. Кожанчиков и К. Т. Соддатенков, вероятно, субсидировали Кельсиева{380}.
С 1862 года выходило специальное приложение к «Колоколу», предназначенное для старообрядцев, — «Общее вече», основным автором которого был друг Герцена Н. П. Огарев{381}. В первом номере Огарев писал, что революционную интеллигенцию и старообрядцев объединяет стремление создать царство правды на земле{382}.
Уже в конце пятидесятых годов девятнадцатого столетия политическая программа Герцена привлекала многих старообрядцевпоповцев. Специалист по старообрядческому движению Н. Субботин, стоявший на православно-монархических позициях, недоумевал, каким образом эти люди оказались готовы примирить самый крайний радикализм в политической и религиозной области со своими старообрядческими воззрениями. И хотя они считали Герцена врагом всякой религии вообще и православия в особенности, они, тем не менее, были готовы видеть в нем поборника старой веры{383}. Старообрядцы — почитатели Герцена, которых имел в виду Субботин, поручили своему епископу Пафнутию встретиться с Герценом в Лондоне и установить с ним связь. Предполагалось, используя помощь Герцена, создать в Лондоне старообрядческий монастырь, собор, типографию и даже старообрядческое епископство. Сообщения о встрече Пафнутия с Герценом не лишены комических деталей[31].
Во время встречи Герцен говорил о времени, когда он мог бы изучить церемонии и обряды староверов, и о том, как он, революционер из революционеров, одетый в старомосковский кафтан, принимал бы раскольничью иерархию{384}. Тем не менее, своей цели Герцен не достиг — и скорее всего, не из-за филиппик Пафнутия по поводу его, Герцена, «агностицизма», как утверждали монархические публицисты той поры{385} (мировоззрение Герцена было заранее хорошо известно тем, кто направил к нему Пафнутия), а в силу консервативных убеждений самого Пафнутия. Уже в то время он, видимо, начал отдаляться от старообрядчества. А вскоре ему предстояло порвать со «старой верой» и присоединиться к государственной церкви{386}. Он принадлежал к тем кругам в иерархии половцев, представители которых склонялись к примирению с православием; их манифестом стало появившееся в 1862 году «Окружное послание», где говорилось, что старообрядцы должны быть верноподданными государя и призывались проклятия на голову безбожников-революционеров{387}. Однако значительная часть беспоповцев осудила это послание{388}.
Иерархия поповцев, местопребыванием которой была Буковина[32], признала послание. До этого, в 1848 году один из ее монахов вместе с Бакуниным участвовал в революционном славянском конгрессе, проходившем в Праге, и сражался на пражских баррикадах против войск князя Виндишгреца. (Правда, остальные члены Белокриницкой иерархии уже тогда осудили революцию и конституционные проекты.) Однако еще в 1861 году «опасались выступления гребовских, моздокских и кизлярских казаков…. преимущественно… раскольников». С другой стороны, в том же году ходили слухи, что Царь Освободитель, «Сам государь… желает перейти в раскол»{389}.
Старовером был Антон Петров, вдохновитель крестьянского выступления в селе Бездна Казанской губернии — против царского манифеста об освобождении крестьян без земли (1861 г.). Петров утверждал, что «истинная воля» запечатана двуперстным старобрядческим крестом, — и был расстрелян по приказу царя-Освободителя. Антоний «мученической святой кровью запечатлел… Он верил в волю вольную, в волю истинную для русского земледельца и… пал за тебя», — писал А. И. Герцен{390}.
«Христолюбивое воинство наше», — объявил Кельсиев в 1864 году казакам-старообрядцам — «пойдет на Москву, выборных от народа на Земский Собор скликать… за землю святорусскую, за народ… Божий… Чтобы досталась народу Земля и Воля… Чтобы царствовала своя правда, а не чужая кривда… Ибо за ближних своих душу покласть… Казенная мироедная власть проходит, мирская народная приходит, иностранная <т. е. петербургская — М. С.> исчезнет, свято-русская наступает…». Это воззвание Кельсиев зачитал на территории Добруджи (входившей в состав Османской империи)[33]{391}. Там старообрядческие поселения особенно пострадали, когда эта область перед началом Крымской войны была присоединена к России{392}.
Еще в 1854 году здешние старообрядцы-некрасовцы готовили покушение на русского царя{393} — на что революционеры-интеллигенты отважились лишь спустя десятилетие.
В Добрудже конный казак-старовер Разноцветов вторил идее Кельсиева о походе за Русь Святую, провозглашая себя членом (первой) «Земли и Воли»{394}. Проекты опорных точек «Земли и Воли» географически совпадали с местами концентрации староверческого населения. Первая «Земля и Воля» была создана по аналогии с первой церковной организацией староверов-поповцев — т. е. с одним центром в Российской империи, вторым же — за границей, в Лондоне, вокруг Герцена{395}.
Эмиссары Герцена пытались включить архидиакона поповцев в первый революционный союз «Земля и воля». Однако австрийские власти воспрепятствовали этому, прибегнув к запугиванию. К тому же, в 1863 году от Герцена, поддержавшего тогда восстание поляков-католиков, даже с их территориальными претензиями, отвернулись, среди многих других, и старообрядцы. Спустя год руководство Белокриницкой иерархии прокляло революцию и революционеров. На страницах «Колокола» рассказывалось о том, как старообрядцы помогали императорским войскам ловить скрывающихся повстанцев.
И так старообрядцы не оправдали революционных надежд, которые на них возлагали Герцен и Кельсиев{396}. Причиной тому послужило, с одной стороны, позитивистское обрамление революционной идеологии, с другой же — то обстоятельство, что революционная эмиграция вообще имела дело не с радикальными старообрядческими группировками (т. е. беспоповцами и в первую очередь странниками-бегунами), но с поповцами, чьи торговые интересы давно уже вошли в острое противоречие с унаследованной от прошлого антигосударственной направленностью.
Тем не менее, союз со старообрядцами продолжал оставаться важным пунктом, в программе революционного народничества. Как рассказывает в своих мемуарах Вера Фигнер, мысль о сотрудничестве со старообрядцами и сектантами с семидесятых годов не покидала революционеров. Каждому из них надлежало прочитать всю доступную литературу о староверах. Фроленко и Аносов (принадлежавшие к кружку Чайковского) сбились с ног в поисках странников-бегунов — и все безуспешно{397}. Ведь странники не составляли централизованной организации — и потому были неуловимы.
Вторая программа «Земли и воли» (она была принята в 1878 году) содержала специальный пункт, где шла речь о соединении с «религиозно-политическими» движениями, в частности, со странниками (бегунами) и даже слиянии с ними{398}. Примечательно, что в другом пункте народовольческой программы говорилось о «Небесной канцелярии» для подделки паспортов, в чем революционеры явно подражали странникам.
Александр Михайлов поселился в Саратовской губернии, среди беспоповцев. Свято веря в революционные возможности и перспективы старообрядчества, он не только сделался даже внешне неотличим от своих новых собратьев, усвоив их образ жизни и мировоззрение, но также снабжал коллег-революционеров старообрядческими текстами, чтобы тем было откуда черпать аргументы{399}. В 1877–1879 годах в беспоповской деревне под Саратовом возникла даже революционная ячейка; правда, впоследствии, после арестов в столице землевольцам стало не до староверов, и им не пришлось увидеть плоды своих начинаний.