Весьма красноречиво обрисована роль чеченской диаспоры в Москве на этом этапе ичкерийского движения: «Финансирование первых номеров взяли на себя московские ребята во главе с Хожей Нухаевым [1052]. Завоз тиража в республику осуществлялся при самом активном содействии студентов московских вузов, а также коммерческой диаспоры…» Результатом этого сотрудничества стало появление в Москве чечено-ингушского культурного центра «Даймокх», который Яндарбиев именует «общественно-политическим штабом демократических сил».
Учреждалось общество «Даймокх» на съезде диаспоры, прошедшем в актовом зале МГУ. Председательствовал сам Яндарбиев, который с высокой степенью откровенности пишет: «Мы сознавали всю важность наличия для своей деятельности «московской крыши», ибо судьба Чечни решалась не только в Грозном. Основной деятельностью была заявлена культурно-просветительская. О чисто политической стороне деятельности создаваемого центра мы были намеренно сдержанны, чтобы не создавать дополнительных неудобств себе и московским товарищам» [1053].
Наращенную с тех пор мощь «московской крыши» уже успели показать две чеченские кампании; что же до «Даймокха», то уже в 1991 году он не считал себя обязанным проявлять какую-либо сдержанность, и в ноябре [1054] один из его лидеров заявил журналистам, что, если он получит от президента Дудаева указание о начале боевых действий, чеченцы без колебаний развернут «знамя священной войны против россиян».
Рассматривая же вопрос исключительно с точки зрения политических технологий, не приходится отрицать, что действия на этом первом и столь важном этапе были очень грамотными и закономерно увенчались новым успехом, знаменовавшим переход всего процесса в новое политическое качество.
18 февраля 1990 года на митингах в Шали и Урус-Мартане [1055] было объявлено о создании Вайнахской демократической партии. Учредительный съезд прошел 5 мая 1990 года, на нем присутствовало 97 делегатов и около 50 гостей. Были приняты Устав и Программа партии, а также резолюции и декларации. Яндарбиев характеризует ее как первую в Чечне политическую партию, альтернативную КПСС, и подчеркивает, что она открыто поставила своей целью создание независимого национального государства; а потому говорить в этом контексте о какой-то «советской ностальгии» первой волны ичкерийских лидеров просто нелепо. Вся идеология и лозунги ВДП явственно обнаруживали связь с «Империей Кремля» Абдурахмана Авторханова [1056], едва ли не известнейшего из чеченских коллаборантов периода Великой Отечественной войны, и такая связь прослеживается даже в лексике Яндарбиева: съезд ВДП, по его словам, знаменовал «начало конца советской власти в Чечне, и на Кавказе, и в Советской империи».
Такую ориентацию требовалось заявить публично, что и было сделано 6 ноября 1990 года, когда, накануне празднования очередной Октябрьской годовщины, ВДП провела митинг-марш открыто антикоммунистического характера. О том, насколько союзное руководство еще могло удержать ситуацию под контролем, говорит то, что от участия в митинг-марше отказались все остальные неформальные организации Чечни.
ВДП поддержала только партия «Исламский путь», да и та не в полном составе. Немалая часть населения была просто шокирована, но Горбачев, в очередной раз, предал тех, кто, по сути, оставался верен Союзу, тем самым обеспечив огромный морально-политический выигрыш для ВДП. И уже 7 ноября последняя с утра блокировала традиционную демонстрацию, выставив пикеты на пути продвижения колонн и заставив, иронизирует Яндарбиев, «некоторых участников чествования Великого Октября покинуть колонны «трудящихся, верных ленинским заветам»…»
Настало время решительного шага — проведения Общественного съезда [1057] чеченского народа [1058] в декабре 1990 года, на котором председателем сформированного съездом Исполкома был избран генерал Джохар Дудаев, будущий лидер военного мятежа.
Съезд готовился загодя, и самые тщательные усилия прилагались к тому, чтобы — об этом свидетельствуют записи в московских дневниках Яндарбиева, относящиеся еще к 1988 году, — ни в коем случае не позволить провести его как съезд всех народов, проживавших в тогда еще Чечено-Ингушетии. Иными словами, не-вайнахи были сразу выведены за рамки процесса и лишены какого-либо права влиять на ход событий, от которых зависела теперь их жизнь, — как показало недалекое будущее, даже в самом прямом смысле слова. Это вполне соответствовало тому своеобразному пониманию демократии как селекции, которое в это время бурно распространялось на пространстве всего СССР и откровенно, несмотря на кричащий этнократизм Народных фронтов, поощрялось Западом.
Такая ориентация, между тем, вызвала протест и в самом чеченском обществе, так что на втором этапе съезда, 8 июня 1991 года группа умеренных, или центристов [1059] покинула зал заседаний. На съезде была принята декларация о провозглашении независимости Чеченской Республики «Нохчийчо» [1060], а заключительное слово произнес прибывший на съезд из Тарту первый советский генерал-чеченец Джохар Дудаев, которого после этого уже знала вся республика. Разумеется, появился он в республике в роли лидера не спонтанно, а в итоге длительной подготовительной работы, причем на нескольких уровнях.
Первый — регулярные контакты с ВДП и Яндарбиевым, который, когда ситуация созрела, лично прибыл в Тарту просить генерала выйти в запас и окончательно вернуться на родину, дабы возглавить борьбу за независимость.
Второй — контакты с прибалтийскими Народными фронтами, «мозговой штаб» которых, центр по выработке их идеологии, а также и центр связей с аналогичными штабами за рубежом находился именно в Тарту, с его университетом и сосредоточением резко антисоветской и ориентированной на Запад интеллигенции.
И, наконец, третий уровень, на который в своей статье «Простой советский офицер» [1061] намекает Алихан Ахильгов: «Я думаю, что кому-то в Москве было выгодно, чтобы Джохар вернулся в республику и в довольно тихом мирном регионе развернул национально-освободительную борьбу». Этот уровень и сегодня можно вычислять только дедуктивным путем; и с удивлением, вновь и вновь задаваясь вопросом о том, где же был при всем этом вездесущий и всеведущий, как утверждалось, КГБ, прочла я в воспоминаниях подполковника запаса этого ведомства В. Чугунова почти идиллическое описание Чечни лета 1991 года: «В июле 1991 года я сам отдыхал в Чечне. Меня принимали русские, ингуши и чеченцы, возили по республике, и все там было хорошо» [1062].
Видимо, Чугунов не встречался со своими коллегами в Чечне, которые далеко не столь благодушно-успокоенно взирали на ситуацию. И он даже не замечает противоречия, когда продолжает: «А уже в начале августа этого же года приехал один из начальников КГБ ЧИ АССР с запиской на имя председателя КГБ СССР Владимира Крючкова. В ней председатель госбезопасности республики Игорь Кочубей просил помочь в стабилизации обстановки или, по крайней мере, разрешить руководству автономии вскрыть некоторые военные склады, чтобы вооружиться и противостоять зарождающимся бандитским элементам во главе с Дудаевым. Эта записка территориального органа осталась без внимания высшего руководства. В результате произошел вооруженных захват власти в Грозном».
Неудивительно, что уже тогда многие заговорили об инспирировании процесса влиятельными лицами в российской политике и бизнесе.
Как оказалось, они были правы. Буря грянула, как и во многих других республиках умирающего Союза, после 19 августа 1991 года. Вернее — в тот же день, после того, как Яндарбиев с двумя бизнесменами прибыл к Дудаеву. «Джохар сказал, что нужно срочно созвать Исполком ОКЧН. Назначили срок к 12 часам дня. Я предложил немного иной план: я немедленно вывожу ВДП на митинг и занимаюсь разъяснением людям случившегося и позиции ОКЧН, ВДП и других демократических сил, а Исполком занимается по плану Джохара. Так и договорились».
С этого момента в действие вступает многодневный митинг — форма действия, уже опробованная и в Армении, и в Азербайджане, и в Молдавии, и в Литве. Скоро к ней обратятся и в Таджикистане, последствием чего станет жесточайшая гражданская война. Однако и в Грозном «митинг» взял планку, которой до этого не брал нигде в Союзе. С 21 августа Яраги Мамадаев, крупный предприниматель, возглавивший в то время в республике кооперативное объединение, и другие сторонники Дудаева начинают рассылать гонцов в горные села для агитации — то есть сознательно приводится в движение самая взрывная часть Чечни. Это — прелюдия к тому круглосуточному зикру на площади Шейха Мансура, который спустя три года вся страна будет наблюдать по телевидению.
И, разогретый за счет постоянного притока сельских жителей из горных аулов, митинг, ставший круглосуточным, идет на захват Грозненского горкома партии, в котором устраивает свой штаб. Символически, в понятиях советской властной системы, — это настоящий переворот, а чтобы придать ему должный масштаб, Бислан Гантамиров, тогда сторонник Дудаева, ведет толпу, с ядром из национальных гвардейцев, на захват здания КГБ.
И далее — на многое проливающие свет подробности из воспоминаний Яндарбиева, которому сразу сникший Игорь Кочубей предложил поговорить по телефону с Баранниковым, тогда председателем КГБ РСФСР.
«Что и было сделано незамедлительно. Баранников в достаточной мере владел информацией из Чечни. Он тоже заверил, что КГБ дано четкое указание в политические процессы не вмешиваться. Единственная просьба была, не разгонять ведомство. Согласие было достигнуто на том, что внутри здания КГБ будет наш постоянный пост, архивы будут немедленно опечатаны, деятельность КГБ немедленно прекращается до особых распоряжений, но в здании они остаются. Вывески на здании они уже успели разбить»