[1115], несколько десятков танков, БТР, БМП, а также равноценное этому количество артиллерийских орудий различных калибров с несколькими [1116] боекомплектами к ним [1117].
Иными словами, ценой огромных жертв [1118] нерешенной осталась едва ли не главная задача первой чеченской кампании — уничтожение чеченских арсеналов. Разумеется, не перекрытыми остались и каналы их пополнения, что в полной мере обнаружило себя в ходе второй чеченской кампании, но о чем наиболее проницательные наблюдатели предупреждали еще за несколько лет до ее начала. И это — одна из многочисленных странностей тянущейся уже почти 10 лет войны, в которой периоды активных боевых действий в итоге оказываются лишь одним из инструментов дальнейшего разрыхления ситуации на Кавказе и усугубления общей нестабильности на южной дуге с включением в нее Северного Кавказа.
Выход талибов на Пяндж в конце сентября 2000 года, одновременное заявление Ахмад Шаха Масуда о существовании крупного лагеря по подготовке чеченских боевиков на севере Кандагара, информация о чеченских инструкторах в лагере боевиков на Памире [1119], работающих в связке с радикальной узбекской Партией вооруженного ислама [1120], вынашивающей планы создания единого исламского государства, в которое вошли бы все среднеазиатские республики Средней Азии и мусульманские регионы России, включая Северный Кавказ; наконец, бесспорность присутствия афганских моджахедов в Чечне спустя уже почти год после начала второй чеченской кампании дают новые основания в пользу этого вывода.
Старая истина о том, что война есть продолжение политики иными средствами, конечно, сохраняет свою силу и в наши дни; однако соотношение их может быть далеко не столь хрестоматийно простым, как мы привыкли полагать до сих пор. Чечня показала, что объявленные явные цели войны [1121], исходя из которых и действует армия, могут не только не совпадать с необъявленными, тайными политическими целями, но прямо противоречить им, что превращает армию в трагическую заложницу политики. Весь ход событий в Чечне и вокруг Чечни, начиная с 1991 года, к сожалению, дает немало доводов в пользу этой гипотезы, и в связи с ней получают объяснение, обнаруживают хотя бы подобие логической связи бесчисленные странности Кавказской войны рубежа тысячелетий.
Одной из самых больших и, главное, устойчиво прослеживаемых на протяжении всего конфликта таких странностей является бросающееся в глаза нежелание — или неумение? — российской стороны создавать и упорно, методично наращивать опору себе в местном, автохтонном населении. Между тем при всей своей жесткости это умел делать Ермолов; огромный положительный опыт такого рода был накоплен русской армией при завоевании Средней Азии. Да и Красная армия, при всей жестокости войны с басмачами, уделяла такой работе огромное внимание и вела ее достаточно эффективно. Размывание традиции стало сказываться лишь в Афганистане, но две военные кампании в Чечне продемонстрировали уже едва ли не полный разрыв с ней, утрату всяких навыков такого рода и, что еще хуже, даже понимания необходимости подобной работы.
Более того, со зловещей закономерностью стала обнаруживать себя приобретенная постсоветской Россией склонность особую жесткость проявлять именно по отношению к потенциальным союзникам; необычную, на грани заискивания, снисходительность проявляя, напротив, к потенциальным и даже реальным врагам. Как объяснить, что российская авиация в январе 1995 года наносила удары по населенным пунктам Шатаевского района, хотя старейшины села дали «добро» на беспрепятственный проход российских войск через этот район? Зато ни одна бомба, по свидетельству участников боев, не упала в это же самое время на тренировочные лагеря и базы боевиков под Бамутом и Ведено. Кстати сказать, в качестве таковых чаще всего тогда использовались бывшие пионерские лагеря. Зато ОМОН занялся в первую очередь разоружением тех групп чеченцев, которые вели активную борьбу против Дудаева, поставив их в самое двусмысленное да и просто трагическое положение.
То же самое повторилось и во вторую чеченскую кампанию. В традиционно пророссийских районах, рассказывает осведомленный наблюдатель, в ходе зачисток изымались даже охотничьи ружья, а уже в центральной Чечне зачистки велись по «мягкому варианту», при этом обнаружилось, что даже владельцы автоматов АКМ нередко имели разрешение на их хранение, подписанное не кем иным, как спецпредставителем российского руководства в Чечне Николаем Кошманом. Ну, а «те мероприятия, которые проводились на юге республики, называть зачистками вообще нельзя», — пишет Борис Джерелиевский в «Солдате удачи» [1122]. В Аргуне вообще не заходили в дома, ограничиваясь проверкой документов на улице — всего лишь на предмет наличия прописки.
Происходили вещи и еще более странные: так, в Шалинском районе при одной из зачисток в больнице были обнаружены тяжелораненые боевики, однако команды на их арест не последовало; вскоре они благополучно выписались и исчезли. В одном из пунктов не разрешили ликвидировать обнаруженный спецподразделением МВД подпольный цех по кустарному производству минометов, гранатометов и противотанковых ружей. И есть даже сведения, что во многих уже зачищенных пунктах продолжают удерживаться заложники и рабы.
Все подобные странности этой сверхстранной войны [1123] складываются уже в некую закономерность, за которой не будет преувеличением предположить некий зловещий умысел. Иначе придется говорить о полной неадекватности действий Российской армии: вероятно, нечто о происхождении столь странных приказов и распоряжений известно и российскому генералитету в Чечне. И хочется надеяться, что когда-нибудь и кто-нибудь из «осведомленных людей» все же приподнимет завесу над этой тайной.
Однако и того, что доступно наблюдающему и сопоставляющему факты аналитику, довольно, чтобы сделать обоснованный вывод о кричащем несовпадении объявленных [1124] и скрытых [1125] целей обеих чеченских кампаний, которые не случайно так и не были названы войной и вообще не получили внятного правового определения. Это несовпадение, следствием своим имеющее нарастающее разрыхление ситуации в Чечне, и образует ось, вокруг которой вращаются события обеих странных войн; события, оборачивающиеся прямым абсурдом при любой попытке подойти к ним, объяснить их с позиций логики классической войны.
Приведение Москвой к власти Дудаева и масштабное его вооружение было первым этапом подобного разрыхления. Следующим можно считать циничную игру Москвы с антидудаевской чеченской оппозицией. Сегодня нет никаких оснований сомневаться в том, что массированность и аутентичность этой оппозиции давали Кремлю возможность, если бы то входило в его намерения, вообще избежать войны, либо же, в крайнем случае, предельно минимизировать ее. Это показало первое вхождение сил оппозиции в Грозный 15 октября 1994 года, когда колонна весь путь от Знаменского до Грозного прошла вообще беспрепятственно [1126], да и к президентскому дворцу вышла с необыкновенной легкостью, при общем числе потерь семь человек. Город был практически взят, однако руководство оппозиции [1127] внезапно получили приказ оставить Грозный.
Это было масштабное продолжение той циничной игры с ней, которая началась еще после первой конфиденциальной беседы Геннадия Бурбулиса с Джохаром Дудаевым, за которой последовал описанный выше разгон Верховного Совета ЧИР. Результатом следующей конфиденциальной встречи, в которой на сей раз участвовал и Полторанин, стал разрыв Дудаевым достигнутого на переговорах с Хасбулатовым соглашения о новых выборах в Верховный Совет. Они-то [1128], по предположению одного из активистов антидудаевской оппозиции Исы Алеро, и «предложили Дудаеву иной сценарий…»
Сегодня, по прошествии стольких лет и после двух войн, не разрешивших, но еще больше запутавших ситуацию в Чечне, есть основания думать, что замысел этого сценария в значительной степени и состоял в устранении такой оппозиции с политической сцены Чечни. В противном случае невозможно объяснить то «добро», которое Дудаев явно получил на кровавое подавление в июне 1993 года многомесячного митинга оппозиции на Театральной площади Грозного. Инициаторами его 15 февраля 1993 года выступили профсоюзы, выдвинувшие социально-экономические требования; однако очень скоро они сменились политическими, массовость его превзошла все ожидания, появились отряды самообороны из Надтеречного района. В качестве лидеров выдвинулись Умар Автурханов и Бислан Гантамиров, в начале мая того же года перешедший на сторону оппозиции. Напряжение возрастало, Дудаев выступал с открытыми обещаниями устроить «Варфоломеевскую ночь» участникам митинга на Театральной площади, а в это время из Москвы поступали для него огромные денежные суммы — притом через ЦБ под руководством В. Геращенко.
У событий того лета есть, однако, аспект еще более зловещий. Из разрозненных свидетельств следует, что по каким-то каналам, связанным уже с российскими спецслужбами, Москва пообещала участникам оппозиционного митинга снабдить их в экстремальной ситуации оружием. По некоторым данным, оно было сосредоточено в районе бывших обкомовских дач, однако, когда в роковой день 4 июня за ним направилась группа из чеченских оппозиционеров и вовлеченных в процесс российских офицеров, оружие оказалось вывезенным буквально за считанное время до их прибытия, что заставило офицеров с ожесточением говорить о чьем-то предательстве.