В своей, на мой взгляд, не во всем добросовестной книге "Чечня: мне не дали остановить войну" (М., 1995 год) Руслан Хасбулатов пишет: "Как-то по телевидению, уже после начала военных действий, выступали сторонники Дудаева. У него их достаточно в Москве, в том числе среди официальных кругов. Один из них упомянул факт, когда на переговорах во Владикавказе дудаевский представитель якобы вынул паспорт и сказал: "Смотрите, что в моем паспорте написано: СССР. Вот если бы Союз не распался, не было бы беды и отделения республик".
Хасбулатов оставляет эту информацию без комментариев, словно соглашаясь с ней, и, надо сказать, точка зрения, согласно которой до распада СССР Чечня и не помышляла ни о каком отделении, получила довольно широкое распространение, в том числе и в кругах антиельцинской оппозиции. Она проникла и в художественную литературу: так, в романе талантливого молодого писателя Юрия Козлова "Колодец пророков" мятежный чеченский (в романе "гулийский") генерал предстает едва ли не последним защитником Советского Союза, а лидеры "независимой Ичкерии", включая самого Дудаева, умело играли на этой струне, расширяя свои возможности политического лавирования.
Разумеется, не приходится отрицать, что многие северокавказцы, в том числе и чеченцы, весьма болезненно, как и представители других народов, восприняли распад Союза. Некоторые специалисты по Северному Кавказу полагают, что здесь такая болевая реакция была выражена даже резче, чем в некоторых других регионах рухнувшей сверхдержавы. Так, историк Людмила Гатагова утверждает: "Народы Северного Кавказа испытывают ностальгию по СССР острее, чем другие, ощущая утерю имперской идентичности... Принадлежность к могущественной советской державе давала им чувство стабильности и защищенности - именно этого они лишились сегодня" ("Родина", № 1-2, 2000 год).
Однако все, сказанное о боли и ностальгии по СССР, никоим образом не относится к лидерам борьбы за ичкерийскую независимость. Их выбор был сделан значительно раньше не только Беловежья, но и 19 августа 1991 года, которое, например, Алихан Ахильгов называет "поворотным пунктом в истории Чечни и Ингушетии" ("НГ. Фигуры и лица", № 20, 10 декабря 1999 года). На самом деле уже в мае-июне 1991 года дудаевцы определили свое отношение к СССР: только выход из него по образцу прибалтийских республик, в тесной связи с Народными фронтами которых развивалось все ичкерийское движение. Об этом весьма откровенно пишет в своей книге "В преддверии независимости" Зелимхан Яндарбиев, второе лицо после Дудаева на этапе "преддверия" и первой чеченской войны.
Прелюдией, сообщает он, "было зарождение в Чечне на втором этапе горбачевской перестройки общественно-политических движений. Первое из них научное общество "Кавказ" появилось в 1987 году (курсив мой - К.М.). Это от него отпочковались "Союз содействия перестройке", "Народный фронт" и другие неформальные организации с различной степенью политизации. Их роль, при всех издержках, заложенных, отчасти, и в самих формах этих организаций, по существу являвшихся лишь производными "демократии" социалистического плюрализма, которую они так и не сумели преодолеть в Чечне, весьма существенна, как начальная стадия самоорганизации народа".
Эта, "лирическая", фаза быстро миновала, культурно-просветительные организации сыграли свою прикрывающую роль (роль "крыши" - Яндарбиев употребляет именно это слово!), и на сцену выступило первое политическое движение "Барт" ("Единство"). "Созданное, - подчеркивает Яндарбиев, группой молодых людей, будущих лидеров Чеченского государства".
"Барт" стал базой для будущей Вайнахской демократической партии; поставив одной из своих целей "политическое просвещение народа", он учредил одноименную газету, первые три номера которой были изданы в Риге, на типографской базе Народного фронта Латвии, и при активном содействии латышского писателя и общественного деятеля Артура Снипса. С газетой "Барт" связано начало карьеры Мовлади Удугова, ныне имеющего репутацию "чеченского Геббельса" - мастера пропаганды и контрпропаганды.
Весьма красноречиво обрисована роль чеченской диаспоры в Москве на этом этапе ичкерийского движения: "Финансирование первых номеров взяли на себя московские ребята во главе с Хожей Нухаевым (ниже мы еще вернемся к этому персонажу - К.М.). Завоз тиража в республику осуществлялся при самом активном содействии студентов московских вузов, а также коммерческой диаспоры..." Результатом этого сотрудничества стало появление в Москве чечено-ингушского культурного центра "Даймокх", который Яндарбиев именует "общественно-политическим штабом демократических сил".
Учреждалось общество "Даймокх" на съезде диаспоры, прошедшем в актовом зале МГУ. Председательствовал сам Яндарбиев, который с высокой степенью откровенности пишет: "Мы сознавали всю важность наличия для своей деятельности "московской крыши", ибо судьба Чечни решалась не только в Грозном. Основной деятельностью была заявлена культурно-просветительская. О чисто политической стороне деятельности создаваемого центра мы были намеренно сдержанны, чтобы не создавать дополнительных неудобств себе и московским товарищам" (курсив мой - К.М.).
Наращенную с тех пор мощь "московской крыши" уже успели показать две чеченские кампании; что же до "Даймокха", то уже в 1991 году он не считал себя обязанным проявлять какую-либо сдержанность, и в ноябре (заметим, еще до Беловежья) один из его лидеров заявил журналистам, что, если он получит от президента Дудаева указание о начале боевых действий, чеченцы без колебаний развернут "знамя священной войны против россиян".
Рассматривая же вопрос исключительно с точки зрения политических технологий, не приходится отрицать, что действия на этом первом и столь важном этапе были очень грамотными и закономерно увенчались новым успехом, знаменовавшим переход всего процесса в новое политическое качество.
18 февраля 1990 года на митингах в Шали и Урус-Мартане (как видим, вновь в традиционных центрах "чеченского непокоя"; Урус-Мартан к тому же, с учетом, особенно в дореволюционный и довоенный период, в основном русского населения Грозного, традиционно имел репутацию столицы чеченской Чечни) было объявлено о создании Вайнахской демократической партии. Учредительный съезд прошел 5 мая 1990 года, на нем присутствовало 97 делегатов и около 50 гостей. Были приняты Устав и Программа партии, а также резолюции и декларации. Яндарбиев характеризует ее как первую в Чечне политическую партию, альтернативную КПСС, и подчеркивает, что она открыто поставила своей целью создание независимого национального государства; а потому говорить в этом контексте о какой-то "советской ностальгии" первой волны ичкерийских лидеров просто нелепо. Вся идеология и лозунги ВДП явственно обнаруживали связь с "Империей Кремля" Абдурахмана Авторханова (ему было послано приглашение), едва ли не известнейшего из чеченских коллаборантов периода Великой Отечественной войны, и такая связь прослеживается даже в лексике Яндарбиева: съезд ВДП, по его словам, знаменовал "начало конца советской власти в Чечне, и на Кавказе, и в Советской империи".
Такую ориентацию требовалось заявить публично, что и было сделано 6 ноября 1990 года, когда, накануне празднования очередной Октябрьской годовщины, ВДП провела митинг-марш открыто антикоммунистического характера. О том, насколько союзное руководство еще могло удержать ситуацию под контролем, говорит то, что от участия в митинг-марше отказались все остальные неформальные организации Чечни.
ВДП поддержала только партия "Исламский путь", да и та не в полном составе. Немалая часть населения была просто шокирована, но Горбачев, в очередной раз, предал тех, кто, по сути, оставался верен Союзу, тем самым обеспечив огромный морально-политический выигрыш для ВДП. И уже 7 ноября последняя с утра блокировала традиционную демонстрацию, выставив пикеты на пути продвижения колонн и заставив, иронизирует Яндарбиев, "некоторых участников чествования Великого Октября покинуть колонны "трудящихся, верных ленинским заветам"..."
Настало время решительного шага - проведения Общественного съезда (конгресса) чеченского народа (ОКЧН) в декабре 1990 года, на котором председателем сформированного съездом Исполкома был избран генерал Джохар Дудаев, будущий лидер военного мятежа.
Съезд готовился загодя, и самые тщательные усилия прилагались к тому, чтобы - об этом свидетельствуют записи в московских дневниках Яндарбиева, относящиеся еще к 1988 году, - ни в коем случае не позволить провести его как съезд всех народов, проживавших в тогда еще Чечено-Ингушетии. Иными словами, не-вайнахи были сразу выведены за рамки процесса и лишены какого-либо права влиять на ход событий, от которых зависела теперь их жизнь, - как показало недалекое будущее, даже в самом прямом смысле слова. Это вполне соответствовало тому своеобразному пониманию демократии как селекции, которое в это время бурно распространялось на пространстве всего СССР и откровенно, несмотря на кричащий этнократизм Народных фронтов, поощрялось Западом.
Такая ориентация, между тем, вызвала протест и в самом чеченском обществе, так что на втором этапе съезда, 8 июня 1991 года группа умеренных, или центристов ("на самом деле - завгаевцы", припечатывает Яндарбиев) покинула зал заседаний. На съезде была принята декларация о провозглашении независимости Чеченской Республики "Нохчийчо" (под возгласы "Аллах акбар!"), а заключительное слово произнес прибывший на съезд из Тарту первый советский генерал-чеченец Джохар Дудаев, которого после этого уже знала вся республика. Разумеется, появился он в республике в роли лидера не спонтанно, а в итоге длительной подготовительной работы, причем на нескольких уровнях.
Первый - регулярные контакты с ВДП и Яндарбиевым, который, когда ситуация созрела, лично прибыл в Тарту просить генерала выйти в запас и окончательно вернуться на родину, дабы возглавить борьбу за независимость.
Второй - контакты с прибалтийскими Народными фронтами, "мозговой штаб" которых, центр по выработке их идеологии, а также и центр связей с аналогичными штабами за рубежом находился именно в Тарту, с его университетом и сосредоточением резко антисоветской и ориентированной на Запад интеллигенции.