ной Сибири.
В одном только 1992 году (как раз тогда, когда шло массовое разграбление военных складов) в Чечню для переработки поступило по нефтепроводам более 7 млн тонн сырой нефти. При этом и речи не было о возвращении нефтепродуктов обратно в Россию. Они шли либо в коммерческие структуры, либо на экспорт, причем экспортером выступала не Россия, а Чечня, которую, таким образом, откровенно подпитывали за счет российской нефти (о том, как делилась прибыль, остается догадываться). По данным Сосланбекова, ссылающегося на различные и хорошо осведомленные источники, только в течение 1992 года за пределы республики было вывезено 4031,1 тысяч тонн дизельного топлива, 1631,5 тысяч тонн бензина, 125,5 тысяч тонн осветительного керосина и 36,6 тысяч тонн дизельного масла. Основными "адресатами" экспорта были страны Прибалтики, Турция, ряд других стран, однако ни сельхозтехника, ни продукты питания, ни новейшая технология в Чечню не поступали. Деньги оседали где-то в другом месте. "При этом на встрече двух министров топлива и энергетики - В.С. Черномырдина и З. Дурдиева, состоявшейся 6 июля 1992 года, с российской стороны не только не было предъявлено каких-либо претензий, но активно рассматривались вопросы дальнейшего "сотрудничества" и заключения международных договоров" (из материалов комиссии С. Говорухина).
Одним из сторонников и идеологов такой "нефтяной" политики был Е. Гайдар, и, поскольку она продолжалась почти вплоть до начала военных действий в Чечне в конце 1994 года, последняя, по сведениям в том числе и пожелавшего остаться неизвестным бывшего должностного лица в правительстве ЧР, получила миллиарды (по утверждениям Сосланбекова - сотни миллионов) долларов США. В последнее время перед войной, в связи с разрушением нефтепереработки и отъездом специалистов, Россия гнала транзитом через Чечню уже просто сырую нефть, по-прежнему подпитывая режим Дудаева нефтедолларами.
Подведем итоги: по данным МВД РФ, девяносто процентов нефтепродуктов незаконно продавалось в страны ближнего и дальнего зарубежья. По подсчетам экономистов, их реализация приносила ежегодно порядка 800-900 млн долларов. Сам Дудаев и его ближайшие помощники уже в тот период (то есть до начала первой чеченской кампании) имели многомиллионные валютные счета в Швейцарии и Швеции. Один из них приобрел за 100 млн долларов отель на Кипре, другой дачу в Швейцарии и ресторан "Розек" в Москве, многие имели коммерческие фирмы. 3 мая 1993 года на встрече с прибывшими из Москвы представителями чеченской диаспоры Дудаеву было предложено отчитаться перед народом о местонахождении денег, полученных от продажи нефтепродуктов. Он признал, что на счетах заграничных банков находится свыше 70 млн долларов, но отказался назвать эти банки и расчетные счета, сославшись на государственную тайну.
Так рассказывается к брошюре "Криминальный режим. Чечня. 1991-1995 гг.", изданной МВД РФ, в основном для распространения среди военнослужащих ОЧВ РФ. Я и сама ее приобрела в марте 1995 года в Грозном; и хотя нет оснований ставить под сомнения сообщаемые в ней данные, "специфика жанра" накладывала свои очевидные ограничения, не позволяя углубляться слишком далеко в дебри параполитики и параэкономики.
Ясно, однако, что громадные суммы, полученные от экспорта нефти и нефтепродуктов, не могли пойти только на личное обогащение узкого круга лиц (да и сумма, названная Дудаевым, просто смехотворна); конечно, они, помимо той доли, что была получена российскими коллегами, послужили и для другого, и вот с этим другим, похоже, Россия и сталкивается сегодня в Чечне. Что же такое это "другое"? На мой взгляд - и целый ряд факторов чем дальше, тем более убедительно подтверждает это, - именно за счет теневого нефтебизнеса 1991-1993 годов Чечне и удалось обеспечить совершенно новый статус для себя и, в отличие от России, войти-таки в "мировое сообщество". Если не на уровне респектабельной признанности (хотя и здесь, судя по теплым приемам чеченских эмиссаров в Совете Европы, все обстоит совсем неплохо - ни абхазцев, ни приднестровцев, ни юго-осетин, ни, тем более, боснийских сербов там не принимали и не принимают), то уж на уровне "черного интернационала" нарко- и работорговцев, оружейных мафий, профессионального наемничества, разветвленных контактов с миром спецслужб и маскирующих их организаций - безусловно. Факты такого рода сегодня изобилуют, но не всегда уделяется внимание их системному характеру, их встроенности в сложную цепь опосредований, благодаря которым чеченскому грабительскому капиталу удалось, с одной стороны, "отмыться" и влиться в общемировые финансовые потоки.
Вот и Хожахмед Нухаев, спонсор газеты "Барт", московский теневик, стал президентом международной торгово-промышленной палаты "США-Кавказ" и в фешенебельной Кранс-Монтане в 1997 году представлял глобальный проект Евразийско-Кавказского общего рынка. До этого посетив Стамбул, Анкару, Париж, Брюссель, Токио и Варшаву. А также побывав в гостях у Элизабет Тейлор, оказавшей чеченскому бизнесмену протекцию в высоких финансово-политических кругах в США.
А с другой - стать ресурсом, позволяющим наращивать напряженность по всей южной дуге, смыкая Балканы с Афганистаном, замком для чего является Кавказ с его введенным в состояние перманентной систематической активности эпицентром, Чечней.
26 августа 1994 года (то есть еще до начала Москвой военных действий) чеченская газета "Свобода" сообщила о прибытии в Ичкерию первой партии пакистанских добровольцев-смертников. "Аналогичные боевые группы, доверительно писала газета, - уже задействованы в сражениях на таджикско-афганской границе". Этот афганско-чеченский тандем отмечен особой спецификой, для понимания которой необходимо сделать небольшое отступление.
* * *
Хочется думать, что сегодня протрезвела немалая часть журналистов из числа тех, кто в первую чеченскую кампанию кричал исключительно о национально-освободительной войне, "горной герилье" и отказывался - хотя бы для поддержания своей профессиональной репутации - заглянуть за кулисы событий, поинтересоваться скрывающимися там сложными переплетениями интересов, интриг и нитей "Большой Игры". Хочется думать, что такому протрезвлению мог сильно посодействовать инцидент с избиением журналистов ОРТ и НТВ при их попытках снимать организованную исламскими экстремистами в Лондоне конференцию в поддержку Чечни осенью 1999 года. При этом наиболее заметной фигурой среди организаторов встречи оказался некто Абу Хамза Аль-Мысри, лидер группировки "Ансар аш-Шариа" ("Сторонники шариата"). Он известен под прозвищем "Железнорукий", так как потерял руку в Афганистане, где три года воевал в стане моджахедов, а затем перебазировался в Боснию. С гордостью любит повествовать, что своей железной рукой размозжил голову не одного серба. А почти одновременно с этой конференцией в Лондоне в Париже модные философы Андре Глюксман и Анри-Бернар Леви уподобили Чечню Афганистану.
Впрочем, дело, разумеется, не только в эксцентричном союзе "Однорукого", парижских салонных интеллектуалов и Совета Европы, слаженно ведущих общую партию. Речь о том, что любой разговор о войне на Северном Кавказе сегодня теряет смысл, если упорно отказываться видеть (а именно такой отказ составляет суть официального освещения военной кампании) явленную даже в хронике событий связь вторжения Басаева и Хаттаба в Дагестан в конце лета 1999 года с одновременным обострением ситуации на рубеже Афганистана и Средней Азии и вторжением боевиков в Баткенскую область Киргизии.
Осенью 2000 года вторжение снова повторилось и, учитывая ход событий годичной давности, высока вероятность нового обострения на чеченско-дагестанской границе. А загадочное вооруженное столкновение в Нижнем Алхуне (Ингушетия), о котором глухо прозвучало, что бой произошел с бандой "афганских наемников", по времени совпавшее с вторжением таких же боевиков в Киргизию и Узбекистан, позволяет теперь уже с несомненной уверенностью говорить о том, что Кавказ и Средняя (теперь Центральная) Азия силами, нагнетающими здесь напряженность, рассматриваются как системная целостность. Генератором же нестабильности, приводящим всю дугу в движение, остается Афганистан - как то и задумывалось Уильямом Кейси во время его конфиденциальных встреч в высоких политических кругах Саудовской Аравии и Пакистана.
С учетом этой столь откровенно в свое время изложенной стратагемы "Афганистан", конечно, надо понимать не как конкретную страну Центральной Азии со своими острыми, однако локальными проблемами. Но как опытное поле, на котором удалось сформировать и выпестовать феномен моджахедизма и где наиболее успешным образом удалось подчинить исламистские террористические движения головной стратегии реструктуризации Хартленда и построения нового мирового порядка. А также, что немаловажно и что позволяет поставить эти движения на принципы "самофинансирования", подсоединить колоссальный поток грязных наркоденег к глобальной финансовой системе.
Можно даже сказать, что сегодня наркоторговля - и даже не просто наркотрафик, но с нарощенной на него нарко-субкультурой, истоки которой восходят к молодежной контркультуре 1960-х годов, - образует нижний этаж, а скорее даже подполье процесса глобализации. На верхнем этаже - Интернет, "права человека (дозированные, как мы уже знаем), респектабельные международные благотворительные фонды (нередко "крышевого" свойства, как мы уже тоже знаем), на нижнем - разрастающиеся опийные плантации в том же Афганистане, не менее настоятельная, чем прокладка трубопроводов, необходимость прокладывать трансконтинентальные наркотрассы и, соответственно, боевики, на которых ложится эта задача.
Уже в январе 1993 года (а гражданская война в Таджикистане началась летом 1992 года, и тогда едва ли не все население Курган-Тюбинской области ушло в Афганистан) на некоем совещании в Пешаваре - напомню, центре базирования афганской оппозиции в годы пребывания ОКСВ в Афганистане - было решено выделить в распоряжение ОТО часть доходов от наркотиков. Некоторые лаборатории по переработке мака-сырца, базировавшиеся в афганских провинциях Бадахшан, Кунан и Нангирхар, также были переданы в распоряжение таджиков. Транзитной территорией стал Памир, а особое значен