Россия и русские. Книга 1 — страница 12 из 26

Правление Павла (1796–1801)

К концу XVIII в. в сознании русских дворян пустили корни новые общественные веяния и связанная с ними культура. Другие сословия российского общества продолжали жить по-старому. Чтобы уничтожить брешь, образовавшуюся между дворянами и другими общественными классами, монарх мог избрать два альтернативных пути: он мог и дальше утверждать и укреплять права дворян в надежде на то, что постепенно они станут законодательной нормой для всех граждан общества, или же, наоборот, используя свою единоличную власть, он мог ограничить привилегии дворян и установить в обществе такой порядок, при котором возможны были бы равенство и справедливость.

Первый подход, вполне вероятно, оказался бы более эффективен, но усилил бы существующее неравенство и несправедливость, а второй был бы значительно труднее — он потребовал бы отмены крепостного права и сокращения тех свобод, которые до тех пор были доступны только дворянству. Он подразумевал также замену системы протекций, поддерживаемой древнейшими дворянскими фамилиями.

И тем не менее Павел начал наступление на права дворян. Он отменил дворянские собрания, лишив их права выбирать местных чиновников, которых теперь должен был назначать он сам. Помещичьи земельные владения облагались налогами так же, как и любой клочок крестьянской земли. Освобождение дворян от государственной службы тоже было отменено. Отныне их можно было подвергать телесным наказаниям.

Дворяне, по замыслу Павла, должны были стать вровень с другими общественными сословиями России. Для контроля за осуществлением этой программы и предотвращения антиправительственных дворянских заговоров Павел создал свою разведывательную службу, которая тогда называлась «тайная экспедиция».

Было также восстановлено право крестьян подавать монарху петиции о плохом с ними обращении. Павел был первым правителем, наложившим законодательные ограничения на обязанности крестьян. Он запретил помещикам принуждать крестьян работать по воскресеньям.

В то же время Павел попытался изолировать Россию от влияния Французской революции. Был запрещен ввоз иностранных книг и журналов и наложен запрет на зарубежные поездки, ставшие привычными для молодых аристократов, получавших образование за границей.

Если бы такая политика просуществовала длительное время, она могла бы уничтожить уникальную русскую аристократическую культуру и лишила бы Россию возможности принимать полноценное участие в европейской дипломатической жизни.

Павел был непоследователен в проведении политики социального равенства. Он подобно своей матери щедро одаривал фаворитов землей и крестьянами. Не вызывает сомнений, что нрав у Павла был неуравновешенным, он был подвержен сильным вспышкам гнева. Его душевное расстройство, если оно действительно существовало, отражало ситуацию, сложившуюся в правящем лагере Российской империи. Непомерные требования властвующих персон противоречили их ограниченным возможностям.

Дворяне, и особенно гвардейские офицеры, были оскорблены наложенными на них ограничениями. В 1801 г. генерал-губернатор Санкт-Петербурга граф Петр Пален организовал против Павла заговор гвардейцев. Монарх был убит.

Деятельность Павла убедительно доказала тот факт, что в России политика, направленная на отмену существующих привилегий, разрушение системы отношений, основанных на покровительстве, и способствующая установлению равенства, обречена на провал¹.

Правление Александра I (1801–1825)

Александр I, наследовавший престол после Павла, также пытался бороться со всемогуществом системы покровительства, но абсолютно другим способом: не путем деспотизма, а путем введения соответствующих законодательных норм. Его правление было не менее важной вехой в истории России, чем эпоха Петра I. Настало время, когда «регулярное» государство начало обретать свои черты, когда высшие правительственные чиновники начали понимать необходимость установления нового, более справедливого и законодательно гарантированного общественного порядка.

Сенатское управление оказалось громоздким и неэффективным во многих отношениях, но оно породило ожидание законности и вызвало чувство, что широко распространенная система личного покровительства и личной прихоти является незаконной. Большое количество прошений, скопившихся в сенатских папках, свидетельствовало о том, что люди всех сословий считали Сенат верховным арбитром в решении своих проблем².

Время, в которое правил Александр I, бросило ему серьезнейший вызов — наполеоновское вторжение 1812 г., но также и предоставило прекрасную возможность для реализации своих идей, так как российское общество переживало небывалый патриотический подъем, которого не переживало в течение двух столетий. Это было время, когда правительство, общество и массы могли бы более тесно объединиться на основе правовых норм. Этого так долго ожидали и желали многие образованные люди России. И, когда ничего подобного не произошло, они испытали горечь и разочарование. В такой ситуации вопрос «Кто виноват?» казался самым назревшим.

В начале правления обстоятельства благоприятствовали Александру. Он совсем не был похож на своего предшественника Павла. Учтивый, очаровательный человек, любимец своей великой бабки и последователь философии Просвещения, Александр был обласкан элитой русского общества. Его учителем был швейцарский республиканец Фредерик Цезарь Лагарп. Екатерина II сама выбирала внуку учителя, и республиканец Лагарп, сторонник гражданского общества, основанного на правовых нормах, был отнюдь не случайной персоной.

Александр находился под большим впечатлением от учения Лагарпа, но привнес в свою преданность этому учению известную долю разочарованности, говорившую о некоторой двойственности личности монарха. Он чередовал жесткую властность с уступчивостью и готовностью пожертвовать своей властью в пользу представительных государственных учреждений.

Александр I говорил своему учителю, что надеется создать конституцию и представительное собрание, которые заменят его единоличную власть. А сам он намеревался «удалиться в какое-нибудь тихое место, где жил бы счастливо, с чувством удовлетворения наблюдая растущее благосостояние своей страны». Столь необычные для русского монарха рассуждения впоследствии заставили Николая Бердяева назвать Александра I «русским интеллигентом на троне»³.

Александр был одним из самых чутких и образованных людей своего поколения, но не мягкотелым эстетом. Деликатность и чувствительность в его характере сочетались с готовностью к жестким, иногда даже жестоким действиям, когда он считал это нужным. Необходимость сочетать в себе такие противоположные черты характера держала его психику в постоянном напряжении и заставляла быть скрытным. С разными людьми он обращался по-разному, в зависимости от их индивидуальности, никогда не открывая им себя до конца.

Но настала пора оправдать ожидания, возникшие при его восшествии на престол, и перед Александром I встала та же проблема, что и перед Екатериной II и Павлом. Он мог продолжать расширять и укреплять привилегии дворянства, уже обладавшего политической независимостью, в широком смысле пойти по пути английских вигов, или он мог пойти по пути французских якобинцев, распространив гражданские права на все слои населения. Нужно было также решить, каким способом реформы будут приведены в действие. Реформы, подразумевающие ограничение привилегий дворянства, вряд ли могли бы быть им же и выполнены. В этом случае неограниченная власть самодержца была особенно необходима. Но тогда мало бы что осталось от правовых норм и представительных учреждений.

Александру так и не удалось разрешить ту дилемму. Он болезненно переживал это и учился скрывать свои взгляды в разговорах с людьми. В юности он общался не только с Лaгарпом. Он вырос в Гатчине, при дворе своего отца, где царил подавляющий военный церемониал. Там он познакомился с Александром Аракчеевым, мелким землевладельцем и офицером артиллерии. Аракчеев в то время был главным советником Павла. Особое впечатление на молодого Александра I производила грубоватая честность Аракчеева.

Обстоятельства жизни будущего монарха приучили его к мысли о естественности абсолютной власти, особенно когда это касалось реализации его планов по реформированию общественного устройства России, от которых он никогда не отрекался.

В первые годы своего правления Александр серьезно обдумывал взгляды британских вигов. Они отразились в его идее так называемой сенатской партии, которую должно было избирать дворянство и которая должна была выступать гарантом закона. Впоследствии Александр отказался от этой идеи⁴.

Значительно больше внимания он уделял небольшому кругу близких друзей, высокообразованных молодых аристократов. Он называл свой кружок «Негласным комитетом», а иногда в шутку «Комитетом общественного спасения». Один из членов этого кружка, Павел Строганов, посещал собрания Якобинского клуба в Париже. Собрания «Негласного комитета» проходили в дружеской обстановке. Возможно, там обсуждался и вопрос об отмене крепостного права, но, подтверждая свое название, кружок оставался конфиденциальным. То, что обсуждалось на его заседаниях, не записывалось и тем более никогда не публиковалось. Практически ничего не достигнув, «Негласный комитет» распался.

Александр, однако, был упрям. Он никогда не оставлял надежду на укрепление «регулярного» правительства и его укоренение на российской почве. Мысли Александра о том, каким образом «регулярное» правительство может существовать в России, радикально менялись в течение его жизни.

Он пытался подойти к решению этой проблемы, начав реформы в самых развитых регионах страны, Польше и Финляндии, и отменить крепостное право в балтийских провинциях. Затем он придавал своим реформам военную или религиозную окраску. Александр понимал, что государственные реформы недостаточны, и его изменчивая многосторонняя натура продолжала надеяться, что одна или даже все эти модели могут послужить ключом к тем изменениям, которых он желал.

Серьезным обновлением государственной системы стали министерства, введенные Александром в 1802 г. В 1810 г. под влиянием своего советника Михаила Сперанского Александр учреждает Государственный Совет, который был задуман как контролирующее звено новой схемы государственного управления.

Эта схема основывалась на последних достижениях политической науки тех дней. Она подразумевала разделение администрации, судебного права и законодательных отраслей в столице и провинциях. Законодательные органы должны были избираться владельцами собственности из городов и деревень. Если бы эта схема была полностью реализована, она позволила бы общественности контролировать законность действий правительства посредством выборных учреждений.

В действительности только министерства и Государственный Совет действовали согласно плану Сперанского. Государственный Совет состоял из государственных деятелей высокого ранга, назначаемых самим императором. Члены совета консультировали императора по вопросам законодательства и составляли проекты законов, которые император принимал или отклонял. Государственный Совет выполнял также законодательные функции Сената.

Министры несли теперь индивидуальную исполнительную ответственность. Ранее она была поделена между членами коллегий. Александр считал, что коллегии устарели, так как работали слишком медленно и были способны вести лишь рутинные дела.

Индивидуальная исполнительная власть ускоряла ведение дел, но Александр в первую очередь старался ограничить личные капризы министров, заставляя их регулярно советоваться друг с другом, а также лично с ним перед принятием важных решений. Исподволь это правило сошло на нет, и министерства благодаря своим тесным связям с императорским двором постепенно стали центрами личного протекционизма, какими раньше были приказы.

И тем не менее само существование министерств предполагало профессиональные и непредвзятые действия властей или, другими словами, было частью скорее бюрократической, нежели протекционистской, государственной системы. Началом бюрократизации общества стал переход государственной службы на профессиональную основу: с 1809 г. допуск к высшим степеням Табели о рангах требовал университетского диплома или письменного экзамена⁵.

Со временем некоторые министерства превратили свои феодальные владения в деловые учреждения с реальными административными возможностями. Это стало происходить чаще после отмены в 1837 г. должности генерал-губернатора и появления в губерниях и уездах постоянных министерских представителей. Самым могущественным департаментом было Министерство внутренних дел, взявшее под свой контроль полицию⁶.

Вторжение Наполеона Бонапарта

Вызов, брошенный Александру I Наполеоном, стал для него одновременно и величайшим испытанием, и редким шансом проявить себя. В 1812 г. Россия подверглась одной из самых серьезных военных угроз в своей истории. Подобной опасности она не испытывала со времен Смуты. К моменту вторжения в Россию Наполеон уже основательно подорвал сложившуюся расстановку политических сил в Европе. Россия была частью европейской системы и стремилась к преобразованиям, основанным на европейской модели.

Наполеон сумел осуществить свои завоевания, противопоставив принципам согласия и взаимной договоренности жесткий государственный эгоизм. Он намеревался создать Французскую империю, поглотив при этом большую часть Европы.

Мощь наполеоновского вторжения поставила старые режимы европейских монархов перед выбором: противостоять Наполеону до конца или вступить с ним в союз. Россия также не избежала этих колебаний⁷.

Личность Наполеона и его политическая деятельность вызывали у Александра неоднозначное отношение. Принципы управления, которыми руководствовался Наполеон, коренились в философии Просвещения. Наполеоновские преобразования во Франции представляли собой в увеличенном масштабе то, чего хотел добиться Александр: выдвижение по заслугам, успешная мобилизация национальных ресурсов и убежденный патриотизм. Национальное государство, созданное во Франции Наполеоном, одновременно и привлекало, и отталкивало Россию.

Александр, как всегда, действовал противоречиво. В 1806 г. Православная церковь по его просьбе прокляла Наполеона как Антихриста. Затем в 1807 г., когда был подписан Тильзитский мирный договор, анафема была отменена. Для России и Франции начался нелегкий период сотрудничества. Отчеты о встречах Наполеона и Александра в Тильзите и в последующий год в Эрфурте говорят о том, что они долго беседовали в частной обстановке. Нам неизвестно, что они обсуждали, но скорее всего оба обнаружили друг в друге много общего⁸.

Однако духовное родство двух императоров было принесено в жертву несовместимости их амбиций. Существовало много причин, по которым Россия не присоединилась к наполеоновской континентальной блокаде. Одна из них — вред, нанесенный континентальной блокадой русской торговле с Великобританией и другими странами Европы, но самой важной причиной была Польша.

Наполеон восстановил Польшу как полунезависимое государство в форме герцогства Варшавского и вооружил его для войны против Австрии. Такое национальное государство представляло прямую угрозу России. Опасение, что Польша станет кинжалом, угрожающим России, а не буферным государством, служащим защитой, окончательно убедило Александра, что война против Франции неизбежна⁹.

В 1808–1809 гг. русские войска вторглись в Финляндию, оккупировали Аландские острова, отодвинув тем самым границу на несколько сотен верст от Петербурга. Предвидя перспективу партизанской войны на только что захваченных территориях, Александр обещал поддержать все существующие в Финляндии свободы. Таким образом, Финляндия стала великим княжеством под личным управлением царя, но отделенным от политической системы Российской империи¹⁰.

Война, начавшаяся в 1812 г. после вторжения Великой армии Бонапарта в Россию, была для Наполеона совершенно незнакомой. Россия использовала свои стратегические преимущества, в том числе огромную территорию, еще более успешно, чем это когда-то делал Петр I, воюя с Карлом XII. Однако цена, заплаченная за успехи, была настолько велика, что русские генералы не решались признаваться в том ни себе, ни своему императору до тех пор, пока французы не вошли в Москву.

Излюбленной наполеоновской стратегией, проверенной в борьбе с другими европейскими армиями, было столкновение с главными военными силами страны. Тактическое искусство армии Наполеона наряду с ее многочисленностью, высокой маневренностью и высоким моральным настроем почти всегда приносило ему победу.

Эту же тактику Наполеон использовал и в России. Русские генералы в конце концов стянули свои войска под Бородино в сентябре 1812 г. Однако тяжелые сражения с русскими войсками измотали французскую армию, ослабленную и находящуюся в глубине вражеской территории.

Даже победа над русской армией не гарантировала французам успешного завершения их вторжения в Россию. Поражение под Бородином вынудило Кутузова оставить Москву, но он никогда не сдавался и не посылал парламентариев к Наполеону для обсуждения условий перемирия.

Взятие Москвы не принесло Наполеону ни окончательного триумфа, ни полного удовлетворения. Город был объят пламенем, когда французы входили в него. Наполеон предположил, что русские нарочно подожгли Москву (но это вызывает серьезные сомнения). Увидев Кремль, объятый пламенем, он воскликнул: «Это война на истребление, это ужасная тактика, которая не имеет прецедентов в истории цивилизации… Сжигать собственные города!.. В них вселился демон! Какая свирепая решимость! Какой народ!»¹¹.

Возможно, Наполеон переоценивал последовательность применяемой против него стратегии. Однажды он обещал русским крестьянам освобождение от крепостной зависимости. Может быть, это стало одной из причин, по которым Александр и его генералы так боялись отступать перед французами. Помещики помнили Пугачева и опасались, что их крепостные однажды опять захотят воли¹².

Чтобы предотвратить внутренние беспорядки, Александр приказал расквартировать по губерниям войска. В каждой губернии находилось по полбатальона солдат. Из Смоленска приходили донесения о том, что крепостные объявляли себя французскими подданными. Староверам удалось завербовать в свои ряды полторы тысячи крестьян, пообещав им, что по пришествии Наполеона они будут освобождены¹³. В действительности Наполеон не намеревался освобождать русских крестьян. Они устраивали его больше в их закрепощенном положении.

Как только это стало ясно, порядок начал восстанавливаться. Крестьяне подчинились требованиям военного времени. Они защищали свои дома и урожай, а когда было нужно, уничтожали их и отступали в леса.

Перед наступлением зимы Наполеон понял, что оставаться в опустошенной Москве опасно. Французы начали отступать. Крестьянские партизанские отряды сыграли большую роль в этом отступлении наполеоновских войск. Крестьяне присоединялись к казакам и легкой кавалерии, сея панику в рядах французской армии на пути ее отступления. Способность крестьян быстро ориентироваться на местности была неоценима для нерегулярных русских отрядов.

Иногда крестьяне формировали самостоятельные партизанские отряды, но это беспокоило правительство, и оно старалось найти для таких отрядов командира из числа офицеров русской армии. Некто капитан Нарышкин раздал крестьянам запасное оружие. Они нападали на французских солдат, искавших фураж. Позднее Нарышкин получил указание воздержаться от подобных действий.

«Удивленный приказанием, столь не отвечавшим великодушному… поведению крестьян, — вспоминал впоследствии Нарышкин, — я отвечал, что не могу обезоружить руки, которые я сам вооружил и которые служили к уничтожению врагов отечества, и называть мятежниками тех, которые жертвовали своею жизнью для защиты своих… независимости, жен и жилищ»¹⁴.

Правительство учредило народную милицию (ополчение), чтобы укрепить армию. Ополченцы набирались из районов, наиболее пострадавших от французов. В ополчение мог вступить не каждый. Государственных крестьян не призывали. Набирали только помещичьих крестьян, так как в этом случае хозяин ручался за их поведение. Правительство не поощряло искренних порывов добровольцев, желавших воевать с врагом. Если крепостной являлся в рекрутский центр по собственному желанию, его хватали как беглеца и препровождали в полицейский участок для суда и следствия¹⁵.

Русские крестьяне сыграли жизненно важную роль в разгроме Наполеона. Они проявили небывалое мужество и боевой дух. Высшие сословия российского общества не приветствовали истинного патриотизма крестьян. Он был утверждением правды сельских общин и стремлением крестьян жить с царем-батюшкой в государстве, управляемом по канонам Православной церкви.

Война 1812–1814 гг., как когда-то Смутное время, разбудила в русских крестьянах чувства, которые они не привыкли показывать. Они верили в то, что добрый царь-батюшка наградит их волей за то, что они воевали за свою страну. Это объясняет тот факт, что большинство серьезных крестьянских беспорядков происходило в конце войны, когда шансы получить разрешение воевать уменьшались и вместе с ними уменьшалась возможность получить свободу.

После беспорядков в Пензенской губернии в декабре 1812 г. схваченные крестьяне признавались, что хотели убить всех офицеров, пойти на фронт, разбить французов, затем молить царя о прощении и просить дать им волю взамен их доблести¹⁶.

Отечественная война 1812 г. была истинно народной войной. Подобное сопротивление своим войскам Наполеон встречал только в Испании. Это не означает, что русский народ с энтузиазмом поддерживал существующий режим. Люди сражались, боясь и надеясь. Они боялись захвата своей страны и надеялись сбросить путы крепостной зависимости. Они хотели стать свободными гражданами под управлением царя.

Священный союз и Библейское общество

Победа над Наполеоном заставила Александра по-новому посмотреть на свои реформаторские устремления. Он спас не только Россию, но и всю Европу. Именно Александр I убедил европейских монархов в том, что Наполеон должен быть полностью разбит, наполеоновская модель Европы отклонена, а на ее месте создан новый международный порядок. Русские войска сыграли важную роль в битве при Лейпциге в 1813 г. и победно маршировали по Елисейским полям в Париже в 1814 г. Русская армия воспринималась как ведущая континентальная держава.

Александр I был центральной фигурой Венского конгресса 1815 г., и его точка зрения воплотилась в создании Священного союза. Основной задачей Священного союза, по замыслу Александра, было поддержание мира в Европе и отражение двойной угрозы: атеизма и революции посредством согласованных действий всех европейских держав. Александр писал своему послу в Лондоне графу Ливену, что Союз должен будет «применять более эффективно принципы мира, согласия и любви, которые являются плодами религии и христианской морали, в отношениях между государствами»¹⁷.

Для пропаганды своей концепции в России Александр приказал тиражировать и распространять по стране копии основных документов Союза. Важно заметить, что религией, вдохновлявшей его, было вовсе не православное христианство. Он намеревался внедрить вид «внутреннего» или «универсального» христианства, которое должно было примирять народы Европы.

Александр реорганизовал Священный синод. Теперь в нем были представлены все христианские церкви. Затем он объединил Священный синод с Министерством образования под руководством своего близкого друга князя Александра Голицына. Гибридом, получившимся в результате такого объединения, стало Министерство духовных дел и народного просвещения, которое скорее напоминало «министерство религиозно-утопической пропаганды»¹⁸.

В отличие от Православной церкви Александр настаивал на том, что все люди без исключения должны иметь возможность читать Священное Писание на доступном для каждого языке. Он хотел, чтобы простые люди больше знали о христианстве и их вера была более осознанной. Александр считал, что, слушая Библию на церковно-славянском языке, люди не способны в полной мере понять ее. Он поддержал создание Императорского русского библейского общества, которое являлось отделением Британского и Зарубежного библейских обществ.

Русское библейское общество должно было провести работу по переводу, изданию и распространению религиозной литературы. В его руководящий комитет входили представители различных церквей, в том числе лютеранский пастор и римско-католический епископ. Комитет приобрел новые печатные станки и начал выпускать Новый Завет и полную Библию на языках народов, входивших в состав Российской империи: немецком, финском, эстонском, латышском, литовском, польском, армянском, грузинском, калмыцком и татарском.

Для распространения Нового Завета и Библии использовались магазины розничной торговли, такие, например, как аптекарские лавки, в которых раньше никогда не продавали книги¹⁹.

Интересно, что языком, вызвавшим больше всего трудностей, был русский. Разумеется уже существовал церковно-славянский вариант Библии, составленный при участии архиепископа Геннадия в 1499 г., но Александр очень хотел дать русским возможность читать слово Божие на понятном им современном русском языке.

Многие церковнослужители считали, что современный разговорный язык не обладает достаточным достоинством, для того чтобы передать истинный смысл Священного Писания. Некоторых также беспокоило голицынское «суперминистерство» с его эклектичным и евангелистским христианством. Их подозрения подтвердились, когда Библейское общество начало издавать труды пиетистов и масонов, чей возвышенный и мистический стиль так нравился Александру.

В 1824 г. архимандрит Юрьевского монастыря вблизи Новгорода, Фотий, представил царю меморандум, в котором осудил Библейское общество. В своем меморандуме Фотий предостерегал людей от деятельности «просветителей» (подразумевая масонов), которые хотели разрушить «все царства, церкви, религии, гражданские законы и всякое устройство» и заменить их универсальной новой религией. Библейское общество, по мнению Фотия, было их агентом в России. Оно распространяло пагубные книжки и, «дабы унизить слово Божие», продавало его в «аптеках вместе с микстурами и склянками». Фотий взывал к Александру: «Бог победил видимого Наполеона, вторгшегося в Россию: да победит он и Невидимого Наполеона в лице твоем»²⁰.

Меморандум Фотия свидетельствовал о том, что Русская церковь, деморализованная столетним подчинением светскому государству, потерявшая уверенность в своих собственных силах, была неспособна принять интеллектуальный и духовный вызов других форм христианства. В нем, с одной стороны, отразились апокалиптические страхи староверов, а с другой — меморандум являлся примером характерного российского жанра: обвинения космополитически настроенных безбожников в международном заговоре, стремлении подорвать искреннюю веру простых людей и разрушить страну.

Александр болезненно перенес инсинуации Фотия. Император был обеспокоен деятельностью тайных обществ в Германии, Италии и Испании, угрожавшей его Священному союзу. Он знал, что и в России есть несколько подпольных масонских групп. Александр принял решение восстановить Священный синод и сместил Голицына с поста главы Библейского общества. Преемник Голицына Серафим, митрополит Новгородский, консерватор по убеждениям, прекратил распространение Нового Завета на современном русском языке. Оставшиеся экземпляры Нового Завета по приказу Серафима были сожжены²¹.

Единственным высокопоставленным церковным служителем, понимавшим важность распространения Библии на доступном людям языке, был митрополит Московский Филарет. В ответ на утверждение Серафима о том, что русская народная Библия будет «подстрекать неразумных к протесту», он писал: «В Священном Писании содержится все, что необходимо для спасения души. И любой человек, движимый искренним желанием просвещения, способен понять его»²².

Попытка Филарета опубликовать современный катехизис была надолго отложена, так как в него входили Десять заповедей и «Отче наш» на современном русском языке. Священный синод испытывал терпение Филарета вплоть до 1859 г., когда наконец-то его переводам был дан ход.

Новый Завет появился в 1862 г., а полная Библия в 1876-м. Она оказалась невероятно популярной. Новые тиражи понадобились немедленно. Только в Санкт-Петербурге Общество по распространению Священных Писаний с 1863 по 1865 г. продало один миллион четыреста тысяч экземпляров Нового Завета²³.

Приостановка перевода Библии на русский язык отодвинула на полвека то время, когда грамотные русские получили наконец доступ к Священному Писанию, которое они могли бы читать и изучать. «Протестантская» реформа, проведенная Петром I, осталась половинчатой — если большинство верующих не имели возможности читать Библию, то доминирующее положение государства над церковью угрожало выхолащиванию духовной жизни, тем самым открывая дорогу различным сектам.

Образование и наука

Екатерина II, а затем и Александр I расширили образовательную систему, уделив особое внимание ее начальным уровням, которые Петр I недооценивал. В 1786 г. Екатерина издала Национальный статут образования, который устанавливал двухуровневую систему школ. В каждом уезде надлежало иметь начальную школу и в каждой губернии — среднюю.

Это были бесплатные школы совместного обучения. Они финансировались за счет государства и сельских общин и были открыты для всех слоев общества за исключением крепостных крестьян. Новая образовательная система сделала бесполезным существование церковно-приходских школ.

Статут предлагал светское образование. Изложенная в нем идеологическая модель светского просвещения сформировалась под сильным прусским и австрийским влиянием. Настольной книгой учеников были «Обязанности человека и гражданина», произведение скорее деистское, нежели православное. Одной из целей обучения были «правильное отношение к Создателю и ясное понимание Его Божественного закона, твердая вера в государство, искренняя любовь к отечеству и согражданам»²⁴.

Мало что из планов Екатерины реализовалось на практике во время ее правления или несколькими десятилетиями позже. Об этом можно только пожалеть, так как поставленные цели и принципы, легшие в основу данной системы образования, были всеобъемлющими, действительно светскими и демократичными. Образование, предусмотренное екатерининским проектом, могли получить не только привилегированные слои и не только мужчины; оно было доступным для всех сословий, бесплатным и подразумевало преемственность уровней, от низшего к высшему.

Однако эти принципы вошли в кровь и плоть русских педагогов. Они оправдали себя, так как на их основе шло формирование профессиональных кадров для государственной службы. Они выжили, несмотря на все позднейшие попытки их ограничения. Русская система образования оставалась демократичной, космополитичной и светской по духу²⁵.

Александр I открыл новые университеты в Санкт-Петербурге, Харькове и Казани. В стране было всего шесть высших учебных заведений, включая университеты в Вильно и Дерпте, основанные еще до того, как эти территории вошли в состав Российской империи. Университеты должны были назначать учителей для средних школ региона и наблюдать за их деятельностью. Все университеты имели самоуправление, назначали ректора и профессоров, определяли учебный план и правила поведения для студентов, устраивали экзамены и присуждали дипломы.

Организация семинаров и профессиональный рост молодых ученых основывались на идеалах свободы научных исследований. Только в Вильно и Дерпте существовали теологические факультеты: католический и лютеранский соответственно. В православных университетах образование было светским, хотя предполагалось, что оно должно внушать «здоровые религиозные и нравственные принципы».

Иногда университеты обвиняли в свободолюбии и атеизме. Александр I предпринял попытку внедрить в них принципы Библейского общества и русского патриотизма. Особенно настойчиво он делал это по отношению к Петербургскому университету, но все эти попытки оказались тщетными. Религиозность и национализм были чужды духу русских высших учебных заведений²⁶.

В конце XVIII в. в различных научных учреждениях, как частных, так и поддерживаемых государством, активно работали русские ученые. Эта работа была очень важна для страны, которая по воле случая выросла до таких огромных размеров и где практически отсутствовали систематические знания о ее природных и человеческих ресурсах.

Вольное экономическое общество, основанное в 1765 г., финансировало изучение сельскохозяйственной системы России, а затем — условий ее экономического развития. Обществом был выдвинут ряд серьезных предложений по улучшению состояния сельского хозяйства Российской империи.

Московское общество истории и древностей российских, основанное в 1803 г., и Императорская археографическая комиссия, основанная в 1837 г., начали сбор архивных материалов по всей стране, обеспечивая их сохранение и публикацию. Результатом этой деятельности стало многотомное издание Полного собрания русских летописей, первый том которого вышел в 1846 г. и которое продолжало издаваться в XIX и XX вв. Сергей Соловьев, автор наиболее полной истории России с древнейших времен до XIX в., опубликованной в 1851–1879 гг., основывал свою работу на этих документах.

В 1845 г. было основано Русское географическое общество. Оно посылало экспедиции для изучения и. описания полезных ископаемых, растительного и животного мира, климата и народностей страны. Исследование Северного Урала в 1851–1853 гг. завершилось созданием подробной карты и составлением двух докладов с описанием региона.

Филолог Владимир Даль использовал материалы, собранные в ходе подобных экспедиций, в своем труде «Пословицы русского народа» (1862) и в Толковом словаре живого великорусского языка (1864–1868), в котором записано и истолковано большое количество слов из различных диалектов русского языка²⁷.

Научные исследования были чрезвычайно важны, для того чтобы знать, какими природными и человеческими ресурсами располагает Россия и в каких условиях живет ее многочисленное население. Научные общества, собиравшие и публиковавшие эти данные, уже сами по себе были замечательными нововведениями. Они стали первыми русскими гражданскими независимыми ассоциациями, хотя в некоторых случаях и поддерживались государством. В результате этих научных исследований русские начали осознавать и собственные национальные черты, и национальное своеобразие многочисленных народностей, населявших Россию²⁸.

Поляки и евреи

Даже после разделов Польши в 1772–1793 гг. поляки не были ассимилированы, как, например, мордвины. Они обладали проверенной временем концепцией гражданственности и государственности, которая могла противостоять теории и практике политической власти в России. В Польше, как и в Англии, политические права основывались на расширении феодально-аристократических привилегий, которые затем распространялись и на другие слои общества. Расширение аристократических привилегий началось с некоторым опозданием в годы всеобщего благополучия и было зафиксировано в Конституции 3 мая 1791 г.

И по традиционным аристократическим, и по новым демократическим формам польский политический идеал был абсолютно несовместим с русской политической моделью, всегда предполагавшей сильную единоличную власть. С другой стороны, постоянно увеличивающийся разрыв между шляхтой и остальными слоями общества мешал полякам бросить всеобщий вызов российскому господству. Польша стала источником постоянных проблем для Российской империи, так как была не в состоянии ни сбросить с себя русский гнет, ни мирно подчиниться ему.

Александр I с пониманием относился к польской проблеме. Он находился в дружеских отношениях с известным польским аристократом князем Адамом Чарторыйским и даже назначил его министром иностранных дел. Одно время Александр поощрял предложение Чарторыйского о союзе европейских наций, по которому Польша вновь должна была стать единым независимым государством под российским протекторатом²⁹.

После победы над Наполеоном Александр даровал Конгрессу Царства Польского конституцию, которая гарантировала полякам собственное гражданство, собственное правительство, собственный выборный законодательный орган (сейм) и даже собственную армию, но под эгидой русской короны. Польский язык был официальным государственным языком. Католическая церковь также имела официальный статус в Царстве Польском.

Такое же устройство существовало в то время и в Финляндии, и многие образованные люди России надеялись, что оно станет прототипом будущей российской конституции.

На самом деле польская конституция оказалась недолговечной. Поляки не смогли примириться с русским владычеством даже в такой мягкой форме. В 1830 г. члены патриотического общества пытались убить русского наместника в Польше великого князя Константина. Это им не удалось, но повстанцы захватили центр Варшавы и провозгласили российское господство низвергнутым.

Переворот заставил польскую элиту решать, по какую сторону баррикад они находятся — за или против повстанцев. Даже Чарторыйский с неохотой согласился поддержать восстание и возглавить независимое польское правительство.

В конце концов разногласия внутри польского общества сделали несостоятельной только что завоеванную независимость. Восставшим было необходимо удовлетворить желание своих крестьян обладать землей, для того чтобы заручиться их поддержкой. Шляхта медлила даже в такой не терпящей отлагательства ситуации. Шляхтичи не желали расставаться со своим богатством и социальным положением до тех пор, пока не стало поздно. Польская армия сражалась с достоинством. Многие офицеры вспоминали славные дни противостояния Наполеону, но без поддержки большинства польского населения армия не могла противостоять русским³⁰.

Последствия подавления Польского восстания были сокрушительными. Польский парламент и армия были упразднены, Варшавский университет закрыт, а польские дела переданы в русские министерства в Санкт-Петербурге. Униатская церковь была подчинена Священному синоду, как если бы она была частью Русской православной церкви.

Офицеры, принимавшие участие в восстании, были разжалованы. Земли, принадлежавшие им, экспроприированы, а сами они сосланы в Сибирь. Некоторым из них удалось избежать этой участи, эмигрировав, в основном во Францию.

Князь Чарторыйский приобрел в Париже дом — «отель Ламбер», — став чем-то вроде «короля над водой». Польская эмиграция с ее замечательными поэтами, музыкантами и государственными деятелями завоевала симпатии европейцев, которые теперь с опаской и отвращением посматривали в сторону России³¹.

Евреи также с большим трудом ассимилировались в России, но это были трудности другого рода. Обладая древней религией и культурой, намного более высоким, чем у русских, уровнем грамотности и более развитым чувством общественного единения, они обычно превосходили русских в торговле, кустарном производстве и других сферах деятельности. С другой стороны, подавляющее большинство евреев жили очень бедно, так как они подвергались постоянной дискриминации и жили в Польше в условиях постоянной опасности.

С самого начала российское правительство рассматривало евреев как нежелательных конкурентов русским и не допускало их к делам. В 1791 г. московские купцы написали правительству петицию с просьбой оградить их от конкуренции евреев. В ответ на эту петицию правительство выпустило декрет, запрещавший евреям селиться в столицах, а затем была учреждена черта оседлости, ограничивавшая еврейские поселения Украиной, Новороссией (степными районами к северу от Черного моря) и бывшими территориями Польши.

Однако несправедливо было бы утверждать, что русское правительство не искало путей для интеграции евреев, так же как и других национальностей, в российское общество. Положение о евреях 1804 г. подтверждало права местных еврейских общин, кагалов, на самоуправление. В то же время Положение выделяло из сферы деятельности кагалов религиозную часть и передавало ее раввинам. Евреям разрешалось посещать русские школы и основывать свои собственные школы, заниматься коммерцией и мануфактурным производством, покупать или арендовать землю в черте оседлости. С другой стороны, им было запрещено заниматься продажей и производством винно-водочных изделий, что являлось основным источником их дохода в Польше. Евреи были освобождены от службы в российской армии, вместо чего они должны были платить специальный налог³².

Из-за нищеты и подозрений, с которыми относилось к евреям большинство населения, они не могли использовать всех возможностей, например покупать землю или коммерческую собственность. Кроме того, они страдали от характерной для русской имперской власти болезни: Заявлять о проведении хорошо организованных реформ, но впоследствии не выполнять своих обещаний. Слишком чуждым для еврейских традиций оказалось разделение светских и религиозных функций между кагалом и раввинами. В 1844 г. кагалы были упразднены, хотя на практике они продолжали существовать, так как их замена, предложенная русскими властями, оказалась неэффективной.

Во время правления Николая I ассимиляция рассматривалась не как долгосрочная программа, а как бюрократическая уловка в стиле политики «кнута и пряника». Для реального получения прав, которыми евреи теоретически обладали, они должны были принять православие. В 1827 г. освобождение от службы в армии было отменено, и евреи из некрещеных семей в возрасте двенадцати лет забирались для военной подготовки и потом должны были служить полный срок — двадцать пять лет³³.

Вплоть до середины XIX в. евреи страдали от бедности, людских предубеждений и неспособности царских властей воплотить свои намерения в жизнь. И тем не менее тогда в России не было ни этнической, ни расовой доктрины, направленной против евреев. Это случится позже, когда Российская империя попытается найти свое место в Европе как национальное государство.

Декабристы

Образ мысли, отличавший Николая Новикова и Александра Радищева, широко распространился в последующем поколении среди образованных молодых людей России, завсегдатаев аристократических салонов и студентов Московского университета.

События 1812 г., в которых они принимали участие в качестве офицеров русской армии, расширили и укрепили их взгляды. Опыт защиты отечества пробудил в них дух солидарности с другими классами общества. «Связи, сплетенные на биваках, на поле битвы, при делении одиноких трудов и опасностей, бывают, особенно между молодыми людьми, откровеннее, сильнее и живее», — считал Сергей Трубецкой.

Эти ощущения обострили чувство национальной общности³⁴. Иван Якушкин, прапорщик лейб-гвардии Семеновского полка, писал: «Война [18] 12 года Пробудила народ русский к жизни»³⁵. Теперь казалось безнравственным и даже опасным продолжать подвергать своих соотечественников унижениям крепостничества.

Офицеры, принимавшие участие в кампании 1813–1815 гг., имели возможность познакомиться с политической жизнью других стран. Их привлекало то, что они увидели: народные патриотические движения, представительные государственные учреждения, правовые нормы. Россия была лишена всех этих достижений.

Военный опыт и знакомство с Западной Европой возбудили чувство патриотизма, расширив его содержание: русские должны стать нацией свободных граждан, способных через выборных представителей создавать законы, по которым они сами будут жить.

У тех, кто желал такого будущего для России, были основания доверять императору Александру 1. Известно, что он обсуждал проекты российской конституции со своими молодыми «якобинцами» и со Сперанским. Александр даровал конституцию, Польше и Финляндии.

После 1815 г. Александр находился под сильным влиянием Аракчеева и интересовался скорее религиозными и военными утопиями, чем правовыми нормами для России. Александр Муравьев язвительно заметил по этому поводу: «Польша получила конституцию, а Россия в награду за свои героические усилия в 1812 году получила — военные поселения!»³⁶.

Многим казалось, что создание тайных обществ — более эффективный путь обновления существующего порядка, чем надежда на императора, ведь перед глазами заговорщиков уже были примеры: масоны и такие антифранцузские патриотические общества в странах, захваченных Наполеоном, как карбонарии и тугендбунд.

Концепция первого русского тайного общества, Союза спасения, была довольно ограниченной и не ставила перед собой общенациональных задач. Первоначальной целью Союза спасения было «противостояние немцам в российской государственной службе». Однако вскоре задачи общества расширились и сосредоточились на «улучшении благосостояния России». Общество вынашивало планы регулирования крепостничества или возможной его отмены, а также замены единоличной власти на конституционную монархию. Впервые в России было создано политическое движение со столь амбициозными целями, но этим намерениям не дано было претвориться в жизнь.

Русские историки, писавшие о России XVIII столетия, считают, что попытка переворота, предпринятая гвардейскими офицерами, многие из которых были членами Союза спасения, вполне могла бы закончиться успешно. Вопрос заключается в том, на какой стадии следовало предпринять эту попытку? Лишь немногие были склонны к насильственным действиям, поэтому наилучшей перспективой казалось ждать следующего восшествия на престол. Во время торжественной церемонии заговорщики намеревались публично отказаться присягать на верность императору до тех пор, пока он не согласится принять конституцию³⁷. Этого момента можно было ждать десятилетиями и не дождаться никогда.

Для того чтобы придать идеологии движения большую общественную значимость, Союз спасения, переименованный в Союз благоденствия, стал по примеру масонов уделять больше внимания филантропии, образованию, справедливости и нравственности. Это было записано в Зеленой книге. Она обязывала каждого члена общества по возможности находиться на общественной службе, а если это было невозможно, то личным примером, практической деятельностью и разоблачением официальных злоупотреблений претворять в жизнь задачи Союза.

Членами Союза могли быть свободные мужчины христианского вероисповедания, некрепостные, русские по национальности. Русские означало «те, кто рожден в России и говорит по-русски». Такое определение национальности могло включать и татар, и немцев, и евреев. Иностранцы также могли быть приняты в Союз благоденствия, если они имели «выдающиеся заслуги перед нашим отечеством и были страстно преданы ему»³⁸. Таким образом, национальная концепция Союза включала языковые, религиозные, политические и даже этические моменты.

Исключение крепостных из потенциальных членов Союза было очень характерной чертой. Несмотря на симпатию к народу, пробужденную войной с Наполеоном, Союз благоденствия был исключительно элитарной организацией. Гражданская концепция Союза тоже была элитарной. Зеленая книга не рекомендовала освобождать крестьян, а только советовала обращаться с ними гуманно на тех основаниях, что «подчиненные тоже люди»³⁹.

Позднее члены Союза благоденствия стали известны как декабристы, так как пытались совершить переворот в декабре 1825 г. У большинства из них не было определенной политической стратегии, не было ее даже у членов тайного отделения Союза. В основном серьезное отношение к идеалам выражалось у них в повседневной жизни. По словам Юрия Лотмана, они пытались преодолеть противоречие между культурой Просвещения, в которой были воспитаны, и реальной жизнью при дворе и в своих поместьях, где отношения были откровенно иерархическими. Они не столько отрицали общественный этикет, сколько старались относиться к нему как к неизбежной условности.

Многие будущие декабристы отрицали превалирующую роль патриархальной семейной жизни. Они понимали семейную жизнь не только как средство продолжения рода, но как взаимное желание двоих взрослых любящих друг друга людей жить вместе и заниматься воспитанием детей. Между собой они поддерживали искренние и дружеские отношения, не допуская иерархичности и фривольности.

Поэт Александр Пушкин вырос в такой обстановке и, хотя он не был декабристом, в своих ранних стихотворениях очень точно выразил их идеалы. Идеалы декабристов формировались средой, в которой воспитывались молодые русские аристократы. Основное значение движения заключалось как раз в том, что его члены постоянно воплощали свои идеи в жизнь, невзирая на неодобрение окружающих. В сущности, они вели себя так, будто гражданское общество уже существует⁴⁰.

И тем не менее в движении было несколько весьма решительных активистов. Одним из них был Павел Пестель, сын генерал-губернатора Сибири, республиканец по убеждению. Для введения нового порядка Пестель, невзирая на протесты большинства своих сподвижников, был готов на насильственные действия вплоть до цареубийства.

Пестель написал руководство, в котором изложил свои взгляды на будущее государственное устройство России. Это руководство называлось «Русская правда». Такое название не случайно. Оно воспроизводит название первого древнерусского свода законов, введенного князем Ярославом еще в XI в. Слово «правда», столь близкое нравственным понятиям простого русского человека, Пестель употребил сознательно.

Основываясь на взглядах Петра I, Пестель утверждал, что правительство существует для того, чтобы способствовать улучшению благосостояния своих подданных, и при условии осуществления этой задачи оно имеет право рассчитывать на их преданность. Существовавший в России режим не отвечал этим требованиям, поэтому Россия нуждалась в «полной трансформации государственного управления и абсолютно новом законодательстве, в котором должно быть сохранено все хорошее и уничтожено все плохое»⁴¹.

Пестель видел будущую Россию не многонациональным, а национальным государством великороссов. Грузины, татары, литовцы и даже немцы должны были забыть свои языки и традиции и стать русскими. В том случае, если поляки и евреи не смогут ассимилироваться, он предполагал предоставить полякам независимость, а евреев выслать из страны, с тем чтобы они смогли «образовать самостоятельное государство» в «азиатской Турции»⁴².

Столицей новой нации предполагалось сделать Нижний Новгород, переименованный во Владимир в честь первого христианского князя русов. Крепостничество должно было быть отменено. Освобожденные крепостные должны были получить небольшие земельные наделы, экспроприированные у помещиков. Если крепостной располагал средствами, он мог купить еще земли. Все граждане должны были пользоваться равными правами и быть представлены в законодательном собрании, которое Пестель назвал вене, в память о народном собрании домонгольской Руси⁴³.

Идеалом для Пестеля было французское национальное унитарное государство после революции 1789 г. — государство, отвергавшее все компромиссы и аномалии старого режима. Пестель отождествлял гражданство и этнос и был готов к применению авторитарных мер для претворения этого тождества даже там, где оно не существовало. В этом отношении он предвосхитил взгляды Михаила Каткова и Вячеслава Плеве⁴⁴.

Стратегия и взгляды Пестеля практически не имели сторонников в Союзе благоденствия, который был распущен в 1821 г. Решение было принято отчасти ради того, чтобы избавиться от Пестеля, но он отказался подчиниться этому решению и продолжал свою работу в Тульчине Черниговской губернии, где тогда служил. Таким образом, движение декабристов распалось. В результате образовалось два общества: Северное в Петербурге и Южное в Тульчине. Они продолжали взаимодействовать, но полностью не доверяли друг другу.

Северное общество было менее радикальным и по стратегии, и по политическим взглядам, близким наиболее демократически настроенным английским вигам. Никита Муравьев, автор конституции, разработанной Северным обществом, считал, что крепостничество должно быть отменено. Крестьянам после освобождения гарантировали только получение дома и приусадебного участка. Землю сверх установленного минимума следовало покупать или арендовать у существующих владельцев.

Правовые нормы гарантировались всем. Граждане должны были быть представлены в законодательном собрании, которое называлось бы Верховной думой. Однако выборы в общественные учреждения зависели от имущественного ценза⁴⁵.

Северное общество возглавляли Никита Муравьев, Евгений Оболенский и Сергей Трубецкой. Этот триумвират, состоявший из представителей древнейших аристократических фамилий, был осторожен и нерешителен в своей стратегии. Пестель тщетно стремился склонить их к решительным действиям, подразумевавшим цареубийство и установление временной диктатуры.

Представители аристократии в Северном обществе были разбавлены притоком новых членов из более низких сословий. Ключевой фигурой среди них был Кондратий Рылеев, сын разорившегося помещика. Романтический поэт, восхищавшийся гражданскими добродетелями республиканского Рима, он воспевал их возрождение среди славянских героев древности. Рылеев был одним из самых ярких революционеров в своем кружке, вдохновленный не только античными городами-государствами, но также современными ему революционными движениями в Испании и Греции⁴⁶.

В 1822 г. Александр I запретил все тайные общества, но преследования их членов не последовало. В письме к генерал-губернатору Санкт-Петербурга император с горечью замечал по этому поводу: «Ты знаешь, что я разделял и поощрял эти иллюзии и ошибки. Мне ли быть резким»⁴⁷. Предложения, сформулированные в конституции Никиты Муравьева, действительно аналогичны тем, что когда-то высказывал Сперанский при серьезной поддержке самого Александра.

Неожиданная смерть Александра I 19 ноября 1825 г. поставила тайные общества перед внезапным и сложным выбором. С одной стороны, у них не было тщательно разработанного плана действий и серьезной поддержки простых людей и рядовых солдат, у которых идеи декабристов так и не нашли отклика. С другой стороны, нельзя было не воспользоваться таким выгодным моментом. Прямой наследник престола Константин устно отрекся от трона, хотя официального отречения еще не произошло.

Наконец 14 декабря 1825 г. Константин письменно заверил свое отречение, и его младший брат Николай начал приготовления к принятию присяги. Офицеры — члены Северного общества — вывели на Сенатскую площадь те батальоны, которые они могли собрать. Офицеры намеренно обманули солдат. Они привели их на Сенатскую площадь, сказав, что Константин хотел отменить крепостное право и сократить срок военной службы. Заговорщики подстрекали солдат присягнуть Константину.

У руководителей восстания не было согласованности и четкой направленности действий. Князь Трубецкой, назначенный временным «диктатором», просто исчез. Позднее выяснилось, что он укрывался в австрийском посольстве.

Генерал-губернатор Санкт-Петербурга Милорадович, посланный Николаем для переговоров с восставшими войсками, был убит выстрелом из револьвера. После этого Николай неохотно отдал приказ о применении артиллерии. Не выдержав натиска орудийного огня, солдаты покинули площадь.

Южное общество подняло несколько полков, которые приготовились к штурму Киева, но были стремительно рассеяны кавалерийским подразделением.

Провал восстания на Сенатской площади в декабре 1825 г. стал критическим моментом в развитии России. Декабристы были дворянами и офицерами. Они заблуждались, действуя так, как если бы существующему государству можно было служить так же искренне, как гражданскому обществу, или так, как если бы гражданское общество уже существовало. На самом деле оно существовало только для небольшого числа единомышленников, и именно это обстоятельство изолировало декабристов от народных масс.

Декабристы колебались между империей, которой они были обязаны своим высоким положением в обществе, и народом, которому они хотели служить, пусть даже с позиций покровительства. Они не смогли выработать приемлемой политической программы. Втянутые в события помимо собственной воли, они не имели ни четко сформулированных целей, ни уверенности в своих силах, ни поддержки народа.

Представители российского высшего общества в большинстве своем поддерживали устремления декабристов, но они были против восстания как метода борьбы. Так думал, например, и Александр Пушкин.

В результате поспешных, плохо спланированных действий декабристы стали смертельными врагами существующего режима, чьи идеалы во многом были им близки. С тех пор русские цари стали рассматривать гражданское общество и правовые нормы как прямую угрозу своему собственному существованию. К расколу между образованной частью общества и народом добавился раскол между обществом и правящим режимом.

Правление Николая I (1825–1855)

Николай I был напуган тем, как закончилось царствование его брата. Он с глубоким вниманием следил за допросами участников декабрьского восстания. Его особенно беспокоили причины недовольства, возникшего среди поместного дворянства, на которое государство возложило функцию управления империей.

Секретарь комиссии по расследованию А.Д. Боровков составил резюме взглядов декабристов на положение дел в империи. Николай хранил его у себя и относился к нему как к программе действий. Это не означало согласия со взглядами декабристов, но он понимал, что их устремления были важным индикатором необходимых перемен.

Боровков снабдил свой доклад Николаю I следующими рекомендациями:

«Надобно даровать ясные, положительные законы, водворить правосудие учреждением кратчайшего судопроизводства, возвысить нравственное образование духовенства, подкрепить дворянство, упавшее и совершенно разоренное займами в кредитных учреждениях, воскресить торговлю и промышленность незыблемыми уставами, направить просвещение юношества сообразно каждому состоянию, улучшить положение земледельцев, прекратить унизительную торговлю людьми… словом, исправить неисчисленные беспорядки и злоупотребления»⁴⁸.

Это была великолепная программа. Она подразумевала завершение создания правового государства и открывала дорогу к созданию гражданского общества и продуктивной экономики.

С самого начала Николай решил, что имперская бюрократия не сможет выполнить эту задачу. Он не доверял высокопоставленным чиновникам. Все они были поместными дворянами и доказали свою ненадежность в декабре 1825 г.

Николай пришел к выводу, что необходимо восстановить личностный элемент в монархии. Он не упразднил министерства, а создал помимо них собственную личную канцелярию. Первое отделение императорской канцелярии было чем-то вроде отдела контроля над гражданскими службами.

Третье отделение канцелярии представляло собой политическую полицию. Чиновникам Третьего отделения было разрешено действовать по собственному усмотрению, нарушая нормы судопроизводства. Николай I провозглашал, что, где бы ни действовали чиновники Третьего отделения, они раскрывали заговоры, восстанавливали справедливость или защищали слабых: «…сколько злоумышленных людей, жаждущих воспользоваться собственностью ближнего, устрашатся приводить в действие пагубные свои намерения, когда они будут удостоверены, что невинным жертвам их алчности проложен прямой и кратчайший путь к покровительству его императорского величества»⁴⁹.

Третье отделение, таким образом, должно было стать инструментом бдительного и повсеместного монаршего благоволения. Такое положение вещей восстанавливало моральный и личностный подход к управлению страной, который Петр Великий (в теории, а не на практике) пытался уничтожить и заменить прагматическим и институциональным подходом.

У Второго отделения императорской канцелярии была абсолютно противоположная цель. Казалось, оно должно было уравновесить персонифицированное правительство. Второму отделению было поручено составить и опубликовать первое полное собрание законов, вышедших со времен Уложения 1649 г. В его задачу входило также составление сборника, в котором было бы отражено состояние законодательства в России.

Была проделана колоссальная работа, обнародованы десятки тысяч законов, указов, декретов и других законодательных актов. Многие из них противоречили друг другу. И тем не менее к 1833 г. задача, поставленная перед Вторым отделением во главе с Михаилом Сперанским, была выполнена: были опубликованы и полный свод законов, и сборник текущего законодательства.

Николай I основал также Императорскую школу юриспруденции. Она существовала по тем же принципам, что и Кадетский корпус, то есть являлась средним учебным заведением, предоставлявшим отобранным кандидатам специальное юридическое обучение наряду с общим образованием.

Выпускники школы вскоре составили основу юридических факультетов университетов и начали работать в высших судах. Новый свод законов и штат квалифицированных юристов новой формации способствовали тому, чтобы законы стали не просто орудием для манипуляций со стороны власть имущих, но и были способны объективно отразить состояние дел и защитить слабых и беззащитных.

К концу правления Николая I сформировался большой штат высших чиновников, которые хорошо разбирались в законах, были достаточно квалифицированны, чтобы выносить и осуществлять решения суда. Была заложена основа «регулярного» государства. Ее создание проложило дорогу реформам Александра II. Несмотря на возвращение к персонализированной власти, Николай I был по-своему конструктивным государственным деятелем⁵⁰.

Реформы, проводимые министром государственных имуществ графом П.Д. Киселевым, были направлены не столько на достижение лучшего положения, сколько на исправление недостатков российского общества.

Киселев стремился дать государственным крестьянам то, что мог бы дать им так и не осуществившийся указ Екатерины II: закрепление за ними законных прав и обязанностей, включая самоуправление и поощрение предпринимательской деятельности.

Реформа должна была наделить каждого хозяина участком земли, способным обеспечить его семье прожиточный минимум и выплату государственных налогов. Для выполнения этой программы в некоторых случаях Киселев даже был готов забрать небольшое количество земель у дворянства. Власти способствовали улучшению санитарного состояния и медицинского обслуживания населения.

Мотивы проведения киселевских реформ были те же, что лежали в основе военных поселений (о чем будет сказано ниже). Если бы реформы удались, их распространили бы на крепостных крестьян, и это стало бы первым шагом на пути к их освобождению. Однако проведению реформ мешали коррумпированность и эгоизм администрации наряду с подозрительностью и возникающими время от времени вспышками сопротивления со стороны крестьян.

В 1840–1843 гг. вышел декрет, предписывавший выращивание картофеля для создания общественного продовольственного резерва на случай голода. Министерство государственных имуществ разослало циркуляры, обязывавшие государственных крестьян выращивать картофель. Были выпущены руководства по выращиванию, хранению и приготовлению картофеля. Священников обязали убеждать население в достоинствах новой сельскохозяйственной культуры.

Многие крестьяне тем не менее не хотели рисковать, выращивая неизвестный продукт. Некоторые из них сопротивлялись силой, чтобы не сажать картофель на своих землях. Заметную роль в этом сопротивлении играли староверы, называвшие картофель дьявольским яблоком. Повсеместно начались крестьянские картофельные бунты, вынудившие правительство отложить свой план⁵¹.

Николай понимал, что безграничное господство дворян над крепостными, которые составляли почти половину населения страны, ослабляло государственную власть и подрывало правовые нормы. Однако он не сделал практически ничего для того, чтобы улучшить положение крестьян. Не имея достаточно четкого представления о том, какая общественная структура может заменить крепостничество, Николай не решался его трогать. Он понимал, что любая попытка что-либо изменить может пробудить надежды, которым не суждено будет сбыться, и породить волнения. В 1842 г. он заявил Государственному Совету: «…крепостное право в нынешнем его у нас положении есть зло, для всех ощутительное и очевидное; но прикасаться к оному теперь было бы злом, конечно, еще более гибельным»⁵².

Николай был первым после Ивана Грозного русским царем, поддержавшим четкую и позитивную формулировку государственной идеологии, которая выделяла Россию из западноевропейских стран и определяла символы, обращенные к населению.

Но попытка Николая оказалась менее убедительной, чем попытка Ивана Грозного. Николай находился в противоречивой ситуации. С одной стороны, он бы лидером многонациональной империи, взывавшей к историческому наследию Древней Руси; с другой — стремился внедрять чуждую западноевропейскую культуру.

В 1833 г. министр образования граф С.С. Уваров разослал государственным служащим циркуляры, в которых предписывалось «проводить воспитание людей в духе самодержавия, православия и народности»⁵³. Первые два лозунга утверждали самобытность России, третий же был данью Европе. Николаевская «народность» была бледным отражением французского послереволюционного национализма.

Идеологическая триада «самодержавие, православие, народность» не была беспроблемной. Один из столпов — Православная церковь была слишком слаба, слишком зависела от государства, для того чтобы играть самостоятельную роль. В любом случае непонятно, каким образом на лозунг «православие» должна была реагировать почти половина населения страны, исповедовавшая другие религии.

Второй из столпов — «народность» — был еще более проблематичен. Неужели под этим подразумевалось, что русский народ, как и Православная церковь, играл какую-то роль в легитимации монархии? Конечно, нет! И если русский народ был опорой империи, то почему тогда так много немцев среди высших государственных чиновников Российской империи?

Только третий столп — «самодержавие» — не вызывал никаких сомнений. Он был приемлем для большинства николаевских подданных, невзирая на вероисповедание или этническую принадлежность. В их глазах царь был верховным правителем, помазанником Божиим, милостивым к преданным подданным и суровым к злоумышленникам.

Такой образ царя народ принимал с энтузиазмом. Вплоть до 1905 г. самодержавие было единственной истинной отличительной чертой Российского государства, тем связующим звеном, которое объединяло довольно пеструю и ветхую структуру империи. Вот почему монархи и высшие государственные чиновники так рьяно держались за нее.

Основу самодержавия составляла армия. Она была главным законообразующим институтом монархии. До тех пор, пока русская армия одерживала победы на полях сражений Европы и Азии, право царя на управление государством не вызывало сомнений. Кроме того, блестящая внешность и моральные устои армии были символом дисциплинированной и преданной службы, которую царь хотел видеть в каждом из своих подданных. Николай I говорил об армии: «Здесь порядок, строгая безусловная законность… никто не приказывает, прежде чем сам не научится повиноваться; никто без законного основания не становится впереди другого; все подчиняется одной определенной цели, все имеет свое назначение»⁵⁴.

Николай I, как и его предшественник Александр I, хотел использовать армию для общественных реформ. Первые военные поселения были основаны непосредственно перед наполеоновскими войнами. Солдаты жили в зданиях, расположенных симметричными рядами и оборудованных современными гигиеническими устройствами (включая «английские сортиры»).

Образ жизни солдат напоминал крестьянский. Они получали землю, скот, орудия труда, вместе с ними жили их семьи. Один полк был на маневрах, а два других обрабатывали землю. Таким образом оба императора надеялись сделать армию самофинансирующимся общественным организмом и экспериментальной площадкой для современных сельскохозяйственных методов.

Этому не суждено было сбыться. Солдаты ненавидели свою «строевую» в обоих значениях этого слова жизнь и несколько раз бунтовали. Один такой бунт был спровоцирован окуриванием зданий во время эпидемии холеры. Солдаты решили, что эта санитарная процедура стала причиной болезни. В конечном счете военные поселения пришлось отменить. Солдатскую службу и крестьянский труд можно было объединить разве что в мечтах монархов⁵⁵.

Сосредоточенность на военных делах имела для монархии свои оборотные стороны. Для Романовых начиная с Павла все передовое ассоциировалось в первую очередь с военной казармой. Они так и не смогли избавиться от навязчивой идеи военных парадов. Плотно сомкнутые марширующие солдатские ряды и военная выправка производили впечатление разве что на простой люд да заезжих монархов. Но муштра служила только предпосылкой военных успехов, а если ее было слишком много — то препятствием для них.

Еще со времен Павла некоторые офицеры считали, что дисциплинированная и преданная армия должна управляться профессионалами, а не аристократами и набирать солдат нужно из свободных граждан, а не из крепостных крестьян. Эта мысль, которая логично вытекала из превосходства армии, еще больше усилилась во время совместной борьбы в войне 1812 г. Это было подспудным импульсом восстания декабристов и послужило базой для создания альтернативного военного менталитета после Крымской войны⁵⁶.

Литература, «толстые журналы» и русский вопрос

Формирование русской литературы, имевшей социальную направленность, стало одним из самых значительных достижений в культурной истории России. Активизация литературного процесса была закономерным следствием политики Петра I в области культуры, образования и общественной жизни.

В XVIII столетии литературная жизнь страны была еще не столь активна. Исключением можно считать творчество Новикова и Радищева. Писатель все еще сильно зависел от позиции своего покровителя, поэтому для этого периода были характерны такие жанры, как ода, элегия и эпическая поэма.

В начале XIX в. формы покровительства начали изменяться. Если во времена Петра I женщин принуждали принимать участие в общественной жизни, то столетие спустя они сами стали инициаторами создания салонов, где регулярно собиралось изысканное общество, чьи беседы были элегантны, остроумны и содержательны.

Русские салоны создавались по образцу парижских, и так же, как во Франции, их хозяйками были женщины. В салонах царила особая атмосфера, в которой зарождалось общественное мнение, отличное от того, что господствовало при императорском дворе.

Некоторые салоны имели литературную направленность. Их хозяйки постоянно приглашали известных писателей, что поднимало престиж салона. У литераторов же появлялась возможность познакомиться с богатыми и влиятельными людьми.

В салонах писатели часто устраивали первые читки своих произведений, получая оценку знающей аудитории. Присутствие тактичной, гостеприимной хозяйки имело решающее значение для смягчения напряженной атмосферы, которая могла возникнуть в этих случаях.

Таким образом начало формироваться литературное общество или общество людей, которые наслаждались литературной атмосферой, могли проводить свободное время в литературных салонах, принимая участие в обсуждении новых произведений. Их культурный уровень и вкус позволяли высказывать подчас довольно меткие суждения о литературе⁵⁷.

Основным условием развития национальной литературы является язык, на котором пишутся произведения. Он должен быть общепринятым языком. Церковно-славянский язык был слишком архаичен и слишком тесно связан с церковной культурой эпохи, пришедшей вслед за Просвещением.

Светский язык канцелярий тоже не подходил для написания литературных произведений. Петровские реформы в области техники, военного дела и административной деятельности привели к появлению огромного числа языковых заимствований. Слова и выражения, заимствованные из шведского, датского и немецкого языков, обогатили лексику, грамматику и синтаксис русского языка, но они привносились без какой-либо систематизации или обработки.

Высшее общество в основном пользовалось французским языком. Он прекрасно подходил как для дипломатических, так и остроумных и утонченных бесед.

Однако русский язык никогда полностью не выходил из употребления. Он оставался официальным языком великой державы, которая продолжала развиваться.

После Отечественной войны 1812 г. французский язык уже не так активно использовался в высшем обществе, особенно в Москве.

В 1783 г. была основана Российская Академия наук. Ее прообразом была Французская Академия наук. В 1789–1802 гг. были изданы авторитетный словарь и грамматика русского языка, которые стандартизировали лингвистические заимствования из других языков⁵⁸.

Историк и романист Николай Карамзин поздравил Академию с работой по «систематизации» словаря русского языка⁵⁹. Карамзин был первым крупным писателем, доказавшим, что на русском языке можно писать литературные произведения. Стиль русского языка основан на простом и элегантном синтаксисе языка французского, который был так близок высшему обществу. Это обстоятельство делало возможным использование русского языка в литературных дискуссиях и для сочинения эпиграмм, стихотворений и записей в альбомы. Эти жанры в то время начинали входить в моду.

Карамзин писал романтические истории, используя новый, «сентиментальный» подход к человеческим отношениям. Это были истории о простых людях, обращенные к самым сокровенным чувствам читателя. Они особенно подходили для обсуждения в салонах.

Позднее Карамзин использует эту же манеру при создании исторических произведений. Его многотомная «История государства Российского» (1804–1826) заменила сухую фрагментарность летописей увлекательным, доступным для широкого читателя повествованием.

«История государства Российского» в течение нескольких десятилетий горячо обсуждалась на самых разных уровнях: в политических беседах, на публичных дебатах, во время академических полемик. Преклонение Карамзина перед русским самодержавием и его решающей ролью в создании русского государства разделяли далеко не все. В XIX в. образованное русское общество сделало первый шаг на пути создания образа России как «воображаемого сообщества», и многотомная история Карамзина сыграла в этом решающую роль⁶⁰.

Образованная часть русского общества была против «офранцуживания» родного языка. Это лишало русский язык достоинства и связей с прошлым, которые обогатили церковно-славянский и московский канцелярский язык. Но обретение литературой профессионального статуса, постепенно происходившее благодаря деятельности салонов, привело к использованию того варианта русского языка, который сближал образованное русское общество с европейской культурой и открывал новые возможности для самовыражения и систематического общения. Это язык, на котором будут говорить Пушкин, Гоголь, Толстой и Достоевский. Этим языком будут пользоваться российские ученые и педагоги.

Возможность сближения с европейской культурой была оплачена ценой еще большего разрыва между образованной элитой и народными массами, а также между светской элитой и церковью, которая еще много десятилетий сохраняла свои собственные лингвистические формы. Русские интеллектуалы принадлежали к интернациональной «литературной республике», чуждой народной и церковной культуре их собственной страны.

Самой выдающейся фигурой в литературе первых десятилетий XIX столетия был Александр Пушкин (1799–1837). Он принадлежал к новому европеизированному поколению русской аристократии, но прекрасно понимал и тонко чувствовал народный язык и культуру. В своем романе в стихах «Евгений Онегин» он изобразил жизнь русского общества, противопоставляя образ жизни мелкопоместного дворянства образу жизни простых людей. Возможно, самым сильным свойством пушкинского дарования была его способность видеть жизнь многогранно — так, как ее видели представители различных социальных и культурных прослоек. В ироничных, но насыщенных искренним чувством стихах поэт показывал, как среда и воспитание формируют поступки людей.

Такой талант был особенно ценен в России, где культура, заимствованная извне, прочно укоренилась среди светской элиты общества и начинала проникать в другие общественные классы. Персонажи «Евгения Онегина» воспринимают друг друга через призму поэзии Байрона, философии немецкого идеализма и английских сентиментальных романов.

Александр Пушкин был певцом Российской империи во время ее расцвета. Он воспитывался в закрытом привилегированном Царскосельском лицее вместе с мальчиками из самых знатных семейств России. Впоследствии Пушкин часто вспоминал о Царском Селе как о своем отечестве. Детская дружба позволила ему поддерживать тесные связи с представителями русских аристократических фамилий на протяжении всей жизни.

Пушкин был знаком с декабристами, но никогда не был членом их организаций. Он не одобрял восстание и цареубийство.

В двадцать лет Александр Пушкин был уже признан ведущим поэтом России. Он был обласкан императором Николаем I, который стал его личным цензором. Это соглашение на самом деле было скорее унизительным для Пушкина, особенно с тех пор, как к нему приложил руку шеф Третьего отделения бездушный генерал Александр Бенкендорф.

В более поздние годы Пушкин часто размышлял о том, почему декабристы потерпели поражение. Действительно ли Россия так отличается от других европейских стран, чью культуру она ассимилировала? Пушкин никогда не переставал писать стихи, но в более зрелый период своего творчества он начинает писать больше прозы, создает исторические хроники, в том числе «Историю Пугачевского бунта».

Александр Пушкин делал все возможное для того, чтобы писатель был независим как в профессиональном, так и в политическом отношении. Созданный им журнал «Современник» надолго становится ведущим «толстым журналом», форумом литературы, науки и свободомыслия. Чтение «Современника» сделало единомышленниками многих российских интеллектуалов.

Будучи редактором журнала, Пушкин стремился к тому, чтобы авторский труд достойно оплачивался, делая писателя профессионально независимым. Он боролся против литераторов, прислуживавших своему покровителю ради денег. Особенно отвратителен был Фаддей Булгарин, бывший польский патриот и офицер наполеоновской армии. Чтобы загладить свое прошлое, он доносил Третьему отделению на своих коллег-писателей и публиковал работы, направленные на сиюминутную коммерческую выгоду. Литература все еще была на полпути между протекционизмом и рыночными отношениями⁶¹.

И тем не менее в период, последовавший за поражением восстания декабристов, когда усилилось взаимное недоверие между образованной частью общества и режимом, печатное слово начало приобретать особое значение. Похожая ситуация сложилась в Англии в эпоху Мильтона, во время серьезного религиозно-политического конфликта. То же самое можно было наблюдать и во Франции эпохи Вольтера, где боролись сторонники Просвещения и старого режима.

Власти стали особенно подозрительны ко всем проявлениям интеллектуального и творческого свободомыслия. В этих обстоятельствах литература имела свои преимущества по сравнению с другими видами интеллектуальной и творческой деятельности. В отличие от музыки и живописи литература могла напрямую обращаться к общественным и политическим проблемам. Однако метафоричность и семантическое многообразие языка художественной литературы затрудняли контроль над ней… Образный язык стал настоящей головоломкой для цензоров. Они ведь тоже были членами высшего общества и рисковали прослыть наивными или злонамеренными, однозначно истолковав смысл литературного произведения и объявив его запрещенным.

По этой причине духовная, религиозная, политическая и интеллектуальная жизнь России в первой половине XIX в. развивалась в основном благодаря художественной литературе, а также рецензиям и критике, которые ее сопровождали. Литература полностью или частично заменила церковь, академию, университеты, школы, публичные библиотеки, добровольные общества и множество других общественных учреждений.

Такая ситуация создала функциональную перегрузку в области литературной деятельности. С одной стороны, это стимулировало творчество писателей, а с другой — создавало благоприятную атмосферу для преувеличения ими своей роли и принижения литературы как таковой.

Журналы стали играть центральную роль в развитии литературы. В середине XIX столетия они постепенно вытесняют салоны в качестве посредников между писателем, критиком и читателем. Журналы объединяют людей с одинаковыми литературными интересами, которые читают и спорят о литературных произведениях, обсуждают проблемы общественной значимости во всех сферах интеллектуальной жизни.

Журналы действительно отражали всю широту интересов. Они начинались как альманахи, антологии или коллективные сборники, постепенно обретая постоянные формы, впитывая все проявления интеллектуальной жизни. Русские «толстые журналы» не были похожи, например, на английские, печатавшие только литературные произведения.

Не случайно журналы называли «толстыми»: ежемесячный номер вполне мог достигать 600–700 страниц, на которых помещались статьи по истории, искусству, гуманитарным и естественным наукам, политические комментарии, книжные обзоры и много других интересных вещей.

Профессора публиковали в журналах не только популярные статьи, но и выдержки из готовящихся к изданию научных работ, снабженные многочисленными сносками и примечаниями. К концу XIX в. хороший ежемесячный журнал напоминал своего рода продолжающееся энциклопедическое издание, предлагавшее своим подписчикам разнообразную программу самообразования⁶².

Большую часть своей духовной энергии «толстые журналы» получали от небольших неформальных групп интеллектуалов, постоянно собиравшихся для того, чтобы обсудить те или иные литературные произведения или общественные проблемы.

После восстания декабристов салоны были под особенно пристальным вниманием Третьего отделения императорской канцелярии, что требовало определенного уединения для обсуждения многих насущных вопросов. Небольшая гостиная в аристократическом доме могла служить местом сбора, но студенческие мансарды были более подходящим местом, так как участниками обсуждений теперь были в основном студенты, окончившие высшие учебные заведения или недоучившиеся. Основными ценностями в студенческих кружках были дружба и абсолютная честность. Их члены делились не только своими мыслями, но и личными переживаниями.

В горячей атмосфере студенческих кружков благородство определялось по характеру, а не по принадлежности к высшему сословию. Кружок был республикой в миниатюре, презревшей общественные различия, поэтому его члены были равны и могли строить отношения на основе искренней дружбы и равенства. Молодой интеллектуал П.В. Анненков, вспоминая жизнь студенческих кружков 1830-х гг., зашел так далеко, что сравнил их с крестьянской общиной, или деревенской коммуной⁶³.

В отличие от сельской общины члены кружков имели право выбора единомышленников. Они могли вступить в подходящий студенческий кружок и выйти из него в любое время. Горячая привязанность молодежи к членам своего кружка обычно подкреплялась презрением к тем, кто был вне этого магического круга, и отвращением по отношению к предателям, враждебностью к противникам. Александр Герцен написал о кружке своего друга Николая Огарева: «их связывала общая религия, общий язык и еще больше — общая ненависть»⁶⁴.

В такой возвышенной и одновременно беспокойной атмосфере формировались «толстые журналы». Одним из первых был «Московский телеграф». Его редактором был Николай Полевой (1825–1834). Само название журнала говорит о цели, поставленной его создателем. Издавая свой журнал, Полевой стремился действовать буквально как телеграф: как и издатели Французской энциклопедии, он видел свою миссию в распространении информации среди образованной публики, способной осуществлять экономический и социальный прогресс в условиях даже самого реакционного общественного устройства.

Николай Полевой был поклонником западноевропейской цивилизации с характерным для нее высоким уровнем технического прогресса, экономического развития и конституционных форм политического правления. Он предлагал русскому читателю материалы, в которых пропагандировались достижения Запада, чередуя эти серьезные материалы с популярными.

Ему удавалось обманывать цензуру, используя аллегории и тонкие намеки там, где откровенные выражения были слишком рискованны. Но в конце концов чиновники Николая I все-таки сочли «якобинские тенденции» журнала Полевого слишком очевидными. В 1834 г. «Московский телеграф» был закрыт⁶⁵.

Мыслителем, предсказавшим роль литературы в жизни русского общества, стал Виссарион Белинский. Сын провинциального армейского лекаря, он занимал значительно более низкое общественное положение, чем большинство его коллег. В 1840-х гг. Белинский активно печатался в журналах «Отечественные записки» и «Современник» (основанном А. Пушкиным). Он рассматривал литературу не только как развлечение или образование, а видел в ней духовную силу, способную стать смыслом существования русского общества и даже создать русскую нацию.

Будучи гегельянцем по своим взглядам, Белинский верил, что русская литература — это средство для самопознания и самовыражения русского духа… Он утверждал, что литература станет вкладом русского народа в мировую культуру и развитие всего человечества.

По мнению Белинского, литература, вовлекая в культурный процесс жизнь простых людей, должна была стереть различия внутри русской культуры, давая детальное и правдивое описание народного быта, ассимилируя разговорный язык русского народа не с этнографической, а с культурной и моральной точек зрения как способ выразить национальную сущность русского характера.

Отсюда следовало, что главным направлением русской литературы станет реализм, или, как говорил Белинский, «натуральная школа». Описывая жизнь простых людей с любовью и симпатией, но в то же время критически, писатель, несомненно, вызовет сочувственный отклик у читателя и будет способствовать развитию общества. Самыми яркими примерами зарождающегося реалистического направления в русской литературе Белинский считал роман в стихах «Евгений Онегин» Александра Пушкина и первую часть поэмы «Мертвые души» Николая Гоголя⁶⁶.

В 40-е годы XIX в. в полемике, ведшейся на страницах «толстых журналов», появился вопрос, затмивший все остальные. Ответ на него определял, к какому лагерю принадлежит тот или иной человек. Вопрос звучал очень просто: «Что такое Россия?»

Этот вопрос поднимался и раньше, но особенно остро он был поставлен в 1836 г. отставным гвардейским офицером Петром Чаадаевым. В 1836 г. на страницах журнала «Телескоп» Чаадаев опубликовал первое из своих «Философических писем», в котором называл Россию культурным небытием. Примечательно, что это письмо было написано по-французски.

Чаадаев утверждал, что расположенная между Востоком и Западом Россия не сумела научиться от них ничему культурно полезному. «Одинокие в мире, мы миру ничего не дали, ничего у мира не взяли, мы ни в чем не содействовали движению вперед человеческого разума, а все, что досталось нам от этого движения, мы исказили»⁶⁷.

Для поколения, все еще не оправившегося от провала восстания декабристов и пытавшегося понять, чем же Россия отличается от других европейских стран, голословное заявление Чаадаева стало своеобразным вызовом. Чаадаев затронул обнаженный нерв. Очень впечатляюще, хотя и несколько односторонне, он сумел передать поверхностный характер русской имперской культуры, которая начала развиваться только со времен Петра I. Этой культуре все еще не хватало органичности и этнических основ.

Позицию Чаадаева было трудно принять, но игнорировать ее было невозможно. В более поздних произведениях он отступил от своих строгих обвинений, изложенных в «Письме первом». Теперь он утверждал, что неразвитость русской имперской культуры связана с недостатком исторического опыта. Россия молода и имеет большой культурный потенциал⁶⁸. Так или иначе, но Чаадаев поставил самый важный для российских интеллектуалов в течение многих последующих десятилетий вопрос.

Те, кто называл себя славянофилами, считали, что Чаадаев ошибался. Россия имеет собственную неповторимую культуру и вносит свой неоценимый вклад в развитие общечеловеческого прогресса. С точки зрения славянофилов, Чаадаев был ослеплен внешними соблазнами западной цивилизации.

В контексте подобных рассуждений слово «Запад» означало отдельный гомогенный комплекс понятий, противоположный суждениям славянофилов о том, что такое Россия. И славянофилы, и западники основывались на одном из этих фундаментальных понятий.

Центром славянофилов была Москва, старая столица России, находившаяся вдали от суеты, европейской архитектуры и космополитической энергетики Санкт-Петербурга. Ведущие славянофилы происходили из семей крупных помещиков. Славянофильские идеи развивались в обстановке аристократических салонов, а не студенческих кружков.

Иван Киреевский, изучавший труды отцов Греческой церкви, не был согласен с Чаадаевым. Он утверждал, что Россия имеет богатое культурное наследие, полученное от Византии и распространяемое Православной церковью.

Россия, считал Киреевский, сохранила целостность христианской веры. Запад утратил истинное христианство из-за стремления пап к светской власти, уравновешенного, но одинаково бесплодного индивидуализма и рационализма протестантов.

Соборность, смирение, способность принимать решения сообща в пользу коллектива, а не отдельного человека — все это, по мнению Киреевского, придавало особую ценность русским гражданским институтам, особенно крестьянской общине.

Алексей Хомяков, главный теоретик соборности, определял ее как «единство в цельности народной». Хомяков считал, что только через соборность отдельный человек способен обрести свою силу, свое призвание, думая и действуя вместе с другими. Только так индивидуум может реализоваться как личность: «Только в живом общении с народом выходит человек из мертвенного эгоистического существования и получает значение живого органа в великом организме»⁶⁹.

На Западе, считал Хомяков, наоборот, люди духовно обеднены, опутаны сетями бесчувственной, неуправляемой экономики, порабощены индивидуализмом, рационализмом и атеизмом. Обновление европейской цивилизации должно прийти из России, где люди хотя и невежественны и бедны, но тем не менее освещены светом истинного христианства. Их врожденная соборность ярче всего проявляется в крестьянской общине. Константин Аксаков называл ее «нравственным хором, в котором не потерян ни один голос, он слышится в гармонии других голосов»⁷⁰.

Хотя славянофилы и были консерваторами, они не принимали русское самодержавие в его современной форме. Они считали, что Петр I, руководствуясь западными принципами, подорвал наследственную связь между монархом и народом, поместив между ними бюрократию немецкого образца.

По словам Аксакова, «совершился разрыв царя с народом… разрушился… древний союз земли и государства… вместо прежнего союза образовалось иго государства над землею… Русский монарх получил значение деспота, а свободноподданный народ — значение раба-невольника в своей земле!»⁷¹. Деспотизм создал почву для крепостничества и цензуры и подчинил Церковь бюрократии, подменив ею Поместный собор.

Славянофилы считали, что царь должен восстановить Земский собор в качестве постоянного государственного института, представляющего все сословия российского общества. Они отвергали западный парламентаризм и не были согласны с тем, что царь должен быть связан конституционными обязательствами. Славянофилы верили в то, что царь нуждается в постоянном контакте со своими верноподданными, который ему и должен был обеспечить Земский собор.

Они также хотели восстановить церковную соборность. Для этого необходимо было возобновить Поместный собор в качестве верховного управляющего органа Православной церкви. На более низких уровнях славянофилы предполагали возобновить приходские соборы в качестве автономных церковных органов, выбирающих пастыря, ведущих собственную бухгалтерию и отвечающих за материальное благополучие членов собора⁷².

Славянофилы открыли новые направления в поисках русской национальной идентификации. Однако их исторические взгляды были недостаточно последовательны. Например, многие недостатки российского государственного устройства, на которые они указывали, в том числе и крепостничество, существовали задолго до Петра I.

Но славянофилы были первыми, кто предупредил об опасности растущей пропасти между приближенной к царю элитой и простыми русскими людьми и предложил пути ее преодоления.

Западники были значительно менее однородным лагерем, чем славянофилы. Достаточно трудно выделить общие элементы в их теории, за исключением основополагающего тезиса о том, что Россия в основном такая же страна, как другие европейские страны, только ее развитие задерживается из-за географических и исторических обстоятельств.

Как и славянофилы, западники рассуждали в рамках гегельянской философии. Они предсказывали России роль одной из самых развитых европейских цивилизаций на следующей ступени исторического развития. По их мнению, Россия, заимствуя достижения Европы и используя энергию своей молодости и неопытности, вскоре должна стать одним из лидеров мирового исторического процесса.

Ли Гринфилд точно подметил, что славянофилы и западники были «погружены в переживания» по поводу явного превосходства западной цивилизации, они вместе предсказывали большое будущее для России. Не случайно Александр Герцен, противоречивый член западнического лагеря, в шутку обращался к славянофилам «наши друзья-враги»⁷³.

Позиции славянофилов и западников решительно расходились в вопросе о культурном заимствовании России у Запада. Славянофилы считали, что, перенимая культурный опыт у европейских стран, Россия отрицает свою собственную природу. Западники же относились к культурному заимствованию как к естественным шагам на пути обновления и развития.

Белинский насмехался над теми, кто считал, что человек, одетый в сюртук, уже не русский, и что «русский дух дает себя чувствовать только там, где есть зипун, лапти, сивуха и кислая капуста»⁷⁴. Россия, писал он, принадлежит к Европе «по своему географическому положению, и потому, что она держава христианская, и потому, что новая ее гражданственность — европейская, и потому, что ее история слилась неразрывно с судьбами Европы». Не стоит бояться, что европейские преобразования поглотят Россию. Она достаточно независима и способна воспринимать и перерабатывать чужой культурный опыт, не причиняя вреда своей природе, так же как «пища, извне принимаемая человеком, перерождается в его кровь и плоть и поддерживает в нем силу, здоровье и жизнь». Эти слова Белинского в точности выражают то, что было сделано Петром Великим⁷⁵.

Константин Кавелин, преподававший историю отечественного права в Московском университете, попытался опровергнуть исторический анализ славянофилов в большой статье, опубликованной в «Современнике» в 1847 г. под названием «Взгляд на юридический быт древней России». Кавелин утверждал, что родовой принцип как основа правового сознания очень давно был заменен индивидуальным принципом благодаря введению христианства и реформам, проведенным государством, особенно Петром Великим. В России сильное государство ответственно за прогресс, цивилизацию и, как это ни парадоксально, за индивидуальную свободу человека⁷⁶.

Работа Кавелина вызвала большой интерес и дискуссию. Московский помещик Юрий Самарин, славянофил по убеждениям, написан опровержение на статью Кавелина. Дискуссия имела непосредственное отношение к спорам 1850-х гг. об отмене крепостного права. Кавелин выступал за постепенные общественные перемены, проводимые сверху монархом-реформатором, поддерживал частное предпринимательство и позицию мелкопоместного дворянства как гарантию культуры и цивилизации.

В то время мало кто разделял умеренную позицию Константина Кавелина. Не соглашался с ним и Александр Герцен. Незаконный сын московского дворянина, активный участник западнических кружков, горячий сторонник немецкого идеализма и французского социализма, Герцен был откровенен в своем отрицании самодержавия, крепостничества и полицейского произвола. В молодости, как истинный гегельянец, он верил в то, что социализм французского мыслителя Сен-Симона сможет привести Абсолютный Дух в Западной Европе в царство свободы и справедливости. Эти убеждения дважды стоили ему ареста и ссылки, во время которой мелкий чиновник Герцен мог убедиться в силе личного произвола, процветавшего в николаевской России.

В 1847,г. Александр Герцен наследует состояние своего отца. Это позволяет ему отправиться в путешествие по Западной Европе. Там он становится свидетелем революционных событий в 1848 г. во Франции и Италии. То, что он увидел, разочаровало его. Еще до начала революции Герцена шокировала привязанность французов к своей частной собственности. Высокие каменные стены, усыпанные поверху битым стеклом, увиденные в Провансе, «ранили славянскую душу», как он писал в своем письме.

Зрелище подавления республиканским генералом Кавеньяком восставших рабочих в Париже в 1848 г. окончательно убедило Герцена в том, что буржуазная свобода корыстна, эгоистична и деспотична. Почти такая, какой ее изображают славянофилы.

Так западник вступил в конфликт с реальным Западом и смог увидеть новые преимущества у себя дома. Возможно, «молодая» Россия, не задавленная весом безжизненных общественных институтов, может привести человечество к великому будущему. Возможно также, что крестьянская община, которую он когда-то пригвоздил к позорному столбу, потому что ее превозносили славянофилы, сыграет положительную роль в истории России, особенно если через нее можно примитивным, но естественным путем установить социализм.

«Община спасла русский народ от монгольского варварства и от императорской цивилизации, от выкрашенных по-европейски помещиков и от немецкой бюрократии. Общинная организация, хоть и сильно потрясенная, устояла против вмешательств власти, она благополучно дожила до развития социализма в Европе». В своих поздних работах Герцен утверждал, что община и рабочая артель должны быть очищены от «безжизненной азиатской кристаллизации» путем взаимодействия с европейским социализмом. Таким образом можно будет развить их потенциал⁷⁷.

На склоне дней взгляды Герцена представляли собой смесь западничества и славянофильства. Он стал основателем явно русского социализма, отрицавшего парламентаризм, конституцию и правовые нормы и утверждавшего свободную кооперацию равноправных работников, объединенных в общину и артель. Герцен считал, что русскому народу нужны «земля и воля». Эти слова стали лозунгом первого поколения русских социалистов.

Герцен неоднозначно относился к революции. Увидев своими глазами, как революция разрушает существующую культуру, он надеялся, так же, как Кавелин, что начало общественным переменам должен положить сам монарх. В этой связи Герцен публично приветствовал Манифест 1857 г., изданный Александром II и предвосхитивший освобождение крепостных крестьян. Этот поступок Герцена лишил его поддержки нового, более радикального поколения русских революционеров. Они не верили в то, что самодержавие способно на решительные перемены.

К концу жизни Александр Герцен вел все более уединенный образ жизни, но все же это не помешало ему начать еще одно важное и имевшее далеко идущие последствия дело. В 1852 г. он основал в Лондоне Вольную русскую типографию, где печатались листовки и периодические издания. Формат этих изданий был приспособлен к нелегальному перевозу их через границу в Россию.

Лондонская типография Александра Герцена стала первым русским издательским домом, не подвластным российской цензуре. Благодаря деятельности Герцена русский читатель стал получать информацию, недоступную в своей собственной стране. Говорили, что газета Герцена «Колокол» стала настольным изданием высших чиновников России. Из нее они узнавали то, что скрывали от них подчиненные.

Кружки 1830—1850-х гг. наряду с деятельностью журналов и других объединенных изданий, включая эмигрантскую прессу, сыграли большую роль в развитии русской политической и культурной жизни. Решающей их чертой было то, что они продемонстрировали новый стиль общественных отношений, основанный на сотрудничестве равноправных членов и не зависевший от иерархии и покровительства. Таким образом, они подспудно бросили вызов основополагающим принципам империи. Кружки дали России великих писателей, революционных мыслителей, выдающихся политиков либерального направления и государственных деятелей.

Крымская война

В преддверии Крымской войны Россия столкнулась с трудностями в отношениях с Османской империей и европейскими государствами. Адрианопольский мирный договор (1829) признавал контроль России над устьем Дуная, восточным побережьем Черного моря от Азовского моря до Поти, а также над Грузией и восточной Арменией. Еще более важным, чем территориальные завоевания, было условие договора, по которому российские торговые корабли проходили через проливы Босфор и Дарданеллы. Любое нарушение этого права, чем бы оно ни было вызвано, рассматривалось как враждебное действие и давало России право на «немедленные репрессалии против Османской империи»⁷⁸.

Ункяр-Искелесийский договор (1833), последовавший за подавлением русскими войсками восстания под руководством Мехмета Али, обязал Турцию в период военных действий закрывать самый западный из проливов, Дарданеллы, для прохода иностранных военных кораблей. Впрочем, турки уже давно вели такую практику, и для них это не стало новым обязательством. Но, как бы там ни было, русский текст договора подразумевал, что Босфор, на котором стоял Константинополь, остается открытым для русских военных кораблей, позволяя им проникать в самое сердце империи⁷⁹.

По словам Джона Ле-Донна, это была «попытка превратить центральную часть Турции в российский протекторат» и «перенести российскую военно-морскую мощь с Черного моря… в Средиземное»⁸⁰. Наряду с условиями Кючук-Кайнарджийского договора о правах России защищать христиан в Османской империи это является доказательством того, что Россия стремилась превратить Турцию в подчиненное государство.

Россия не была готова к войне с европейскими государствами, поэтому она старалась развеять подозрения подобного рода. В 1841 г. она подписала соглашение по Проливам. По этому соглашению российским военным кораблям запрещалось входить в Босфор и Дарданеллы наравне с военными кораблями других европейских стран.

В 1844 г. Николай I отправился в Лондон. Он стремился достичь соглашения с Британией о совместных консультациях в случае угрозы развала Османской империи или в случае нападения на нее третьего государства. Он был уверен, что достиг желаемого, но на самом деле оставил у британских государственных деятелей подозрение в том, что развал Османской империи — именно то, чего он добивается⁸¹.

Эти подозрения помогут понять, почему тривиальный инцидент смог привести к началу Крымской войны (1853–1856). Учреждение Латинского патриархата Иерусалима в 1847 г. и возобновление Францией требований, сформулированных в договоре 1740 г. о защите христианских святынь на Святой земле, всколыхнули у русских неопределенные, но ревностно вынашиваемые желания утвердиться на территории Османской империи.

Попытка учредить совместное католическо-православное попечительство святых мест провалилась. В 1853 г. Николай I посылает князя А.С. Меншикова в Константинополь с требованием подтвердить право России на защиту христиан в Османской империи. И само требование, и высокомерный характер посла, объявившего о нем, обеспечили провал мероприятия. Трактовка Кючук-Кайнарджийского договора князем Меншиковым подразумевала, что 40 процентов населения Османской империи имеют право обращаться к России за покровительством в любой форме.

Подобное требование побудило другие европейские государства поверить в то, что Россия решительно настроена против Турции и хочет захватить Константинополь, тем более что русские войска оккупировали Дунайские княжества.

Британский и французский флоты были посланы в Дарданеллы. Австрия, на поддержку которой Николай I особенно надеялся, заняла положение недружественного нейтралитета.

Таким образом, Россия оказалась в ситуации, которой ее дипломаты пытались избежать любой ценой. Теперь она должна была воевать не только с Османской империей, но и с двумя крупнейшими европейскими державами. Россия предприняла последнюю отчаянную попытку умиротворить их. Она вывела свои войска с территории Дунайских княжеств, но даже эта уступка не смогла предотвратить войну.

Великобритания и Франция решили объединиться и помешать распространению российского могущества на Средиземное море. Они высадили свои войска на Крымском полуострове, чтобы разбить Черноморский флот на его базе в Севастополе. Они достигли своей цели, но только после двух лет изнурительной борьбы.

Россия была вынуждена просить унизительного для нее мирного договора. По Парижскому мирному соглашению, подписанному в 1856 г., она вынуждена была смириться с установлением европейского протектората над христианами Османской империи. Европейские государства также установили свой протекторат над Дунайскими княжествами.

Хуже всего было то, что России пришлось вывести свой флот из Черного моря и со всего его побережья. Для великой державы это было особенно унизительное условие, ведь Черноморское побережье имело для России важное стратегическое значение. С одной стороны, это условие было вызвано страхом европейских держав перед российским военным потенциалом. С другой стороны, тот факт, что Россия приняла условие о выводе Черноморского флота, говорил о ее слабости в тот момент.

После Крымской войны Россия прекратила свое существование. в качестве страны — гаранта положения. Она превратилась в ревизионистскую державу, стремившуюся восстановить суверенитет на собственном побережье.

Поражение России в Крымской войне показало, что неопределенная и напыщенная дипломатия, апелляция к религиозным чувствам и попытки найти союзников в лагере врага — все, что сослужило России добрую службу в евразийских степях, — подорвало тот мир в Европе, который Россия хотела сохранить. Кроме всего прочего, ошибки в ведении войны вызвали много общественных споров, в которых поднимались фундаментальные вопросы о будущем России.

IV. Кризис империи