С огромным трудом, но компромисс в последний момент удалось найти. Англичане отказались от идеи высадки десанта и расположились неподалеку от Константинополя, не вступая в Босфор. В свою очередь русские, с согласия турецкой стороны, перешли демаркационную линию, определенную перемирием, и заняли предместье Константинополя, откуда могли наблюдать за действиями английского флота. Таким образом, только чудом русским удалось не взять Константинополь и избежать новых обвинений Европы в коварстве.
Что же касается самой войны, то она закончилась так, как и должна была закончиться, учитывая тогдашний баланс сил и интересов в Европе. Последнюю точку в Восточной войне поставила Берлинская конференция. Место встречи было предложено немцами, заявившими, что Германия никому не станет навязывать своих взглядов, не будет разыгрывать из себя третейского судью, а ограничится ролью «честного маклера».
Результатом этого «честного маклерства» стал полный пересмотр всех договоренностей, достигнутых незадолго до того между Россией и Турцией в Сан-Стефано. Среди прочего, договоренности предусматривали появление на политической карте Европы фактически независимой Болгарии, лишь формально остающейся в вассальной зависимости от султана.
Берлинская конференция стала одной из самых циничных в истории дипломатии. Уже открывая ее, «маклер» Бисмарк заявил: «Господа, мы собрались здесь не для того, чтобы совещаться о счастье болгар, а для того, чтобы обеспечить Европе мир». В свою очередь лорд Солсбери от имени Англии так определил задачу конференции: «Вполне уничтожить результаты войны».
В итоге Турция оказалась обворованной своими же покровителями: не воевавшая Англия получила Кипр, а не воевавшая Австро-Венгрия, как она и планировала, Боснию и Герцеговину. Россию и славян, положивших на алтарь войны тысячи жизней, можно считать проигравшими почти под ноль. Русским, правда, вернули отобранный у них после предыдущей Восточной войны кусочек Бессарабии, зато отобрали главный военный приз: территорию Болгарии уменьшили втрое.
Русские выиграли войну, но проиграли Берлинскую конференцию, поскольку на дипломатическом фронте сражались уже не с одними турками, а со всеми крупнейшими европейскими державами.
О том, как шли бои на дипломатическом поле, красноречиво свидетельствует следующий отрывок из известной книги француза Антонэна Дебидура «Дипломатическая история Европы»:
…6 июля оставалось разрешить лишь один более или менее важный вопрос, а именно об азиатских территориях, завоеванных Россией во время последней войны; он был разрешен без особого труда. Оставаясь верной своим обязательствам по отношению к Англии, Россия заявила, что отказывается от Алашкертской долины и от Баязета… Больше того, желая дать еще одно удовлетворение британскому правительству, министры царя заявили, что их государь не намеревается укреплять Батум и собирается сделать из него свободный порт (порто-франко). Кроме того, было решено, что проект обещанных Армении реформ будет передан на усмотрение не одной России, а держав. Наконец, свобода Константинопольского и Дарданельского проливов в том виде, в каком она была установлена договорами 1856 и 1871 годов, была попросту подтверждена.
Англия могла теперь, не совершая неосторожности, открыть свое секретное соглашение с Портой от 4 июня. Действительно: она сделала это 8 июля, сообщив, что немедленно займет Кипр. Для большинства держав, и в особенности для России, это было поистине неожиданной развязкой. Биконсфильд (уполномоченный от Великобритании) с помощью… князя фон Бисмарка и графа Андраши великолепно разыграл свою пьесу. Горчаков, которого так давно дурачили, должен был жестоко страдать от последней мистификации.
Дебидур называет подобную политику мистификацией, хотя при желании можно подобрать слова и покрепче. Впрочем, и горячиться чрезмерно здесь, пожалуй, не стоит: как легко заметить, вся европейская политика того периода не отличалась большой чистоплотностью.
Многие противоречивые решения конференции, которая долго кроила и перекраивала политическую карту региона, породили раздоры между самими Балканскими государствами. Черногории, например, зачем-то отдали кусочек Герцеговины и Албании. Кое-что присоединили к Румынии взамен Бессарабии. Кое-что из чужой мелочи перепало и сербам. И так далее. Ничего, кроме взаимной вражды балканских народов, подобный раздел породить не мог. Антонэн Дебидур заметил по этому поводу:
В Берлинском трактате прежде всего поражает то, что он словно создан не для обеспечения всеобщего мира, а с целью перессорить все великие и даже многие мелкие европейские державы… Ни одна из заинтересованных сторон не вернулась с конгресса… без нового зародыша ненависти и конфликта.
Вывод верен лишь отчасти: довольные все же были. В первую очередь это Бисмарк, серьезно укрепивший авторитет Германии, и, конечно, австрийцы, значительно расширившие пределы своей империи. За счет турок. Да еще русскими руками. Россия уже в который раз наступила на австрийские и немецкие грабли.
Один из главных героев очередной восточной войны генерал Михаил Скобелев, подводя ее итоги, с горечью заметил, что Россия – это единственная страна в мире, позволяющая себе роскошь воевать из чувства сострадания. Балканские славяне слов генерала по достоинству не оценили. Во многих балканских странах тогда говорили о том, что русские могли бы сделать для братьев гораздо больше.
Между тем сама Россия обогатилась новыми вдовами и калеками. Пытаясь оправдаться, власть в своем «Правительственном вестнике» втолковывала подданным: «Русский народ подчинил свои права победителя высшим интересам общего мира».
Объяснение звучало не очень убедительно, поскольку лучше всего мир укрепляет само отсутствие войны. Горчаков вспоминал:
Когда я вернулся из Берлина, в записке, поданной государю императору, я написал так: «Берлинский трактат есть самая черная страница в моей служебной карьере». Государь Император изволил приписать: «И в моей также».
Россия и США. Естественная связь противоестественных партнеров
Двадцатый век с его «холодной войной» и вновь обострившаяся ситуация в связи с событиями на Украине заметно влияют на сознание современников, поэтому им трудно представить, что были времена, когда Россию и США связывали не просто партнерские, но даже дружеские отношения.
Тем более сложно поверить во взаимные симпатии, учитывая, насколько разными тогда были партнеры – русский царизм и американская демократия. И все же между Петербургом и Вашингтоном действительно долгое время существовали и дружба, и взаимовыручка, а сам этот странный союз воды и пламени оба правительства-антипода считали вполне естественным.
Дружба России и США покоилась на прочном фундаменте: у русских и американцев в те времена не имелось никаких неразрешимых противоречий, зато был один и тот же опасный соперник в лице Великобритании. Как географически, так и политически американцы и русские шли по жизни навстречу друг другу, а встретившись, поняли, что могут не без выгоды дружить как «за самих себя», так и «против» Лондона.
Джордж Миффлин Даллас, американский посланник в Петербурге, так передает в мемуарах сцену своего прощального разговора с Николаем I:
Император перешел к нашим политическим отношениям.
– Я счастлив, – заметил он, – убедившись, что между Россией и Соединенными Штатами существуют и могут существовать лишь отношения самого дружеского характера. Надеюсь, что и вы уезжаете в той же самой уверенности.
– Внимательно приглядываясь к этому вопросу, – отвечал я, – я пришел к убеждению, что важнейшие интересы нашего народа как великой нации вполне совпадают с интересами России.
– Не только наши интересы совпадают, – горячо подтвердил государь, – но и враги у нас одни и те же!
Если говорить о географии, то немаловажно подчеркнуть, что встреча русских и американцев на Аляске произошла в тот момент, когда волна русского проникновения на Восток практически иссякла. Россия была озабочена уже не тем, чтобы присоединить новые земли, а тем, как бы освоить и надежно защитить то, что ей и так уже принадлежало. Естественной границей для русской колонизационной волны стал Дальний Восток. До американского берега долетели на самом деле лишь брызги от этой волны: к моменту знаменитой продажи Аляски русских там жило всего 800 человек, а Российско-американская компания с трудом сводила концы с концами, настойчиво требуя от государства дотаций и всевозможной помощи.
Русский отлив на Аляске встретился с могучим американским приливом, которому и уступил легко, без всякого сопротивления и ущерба для собственного достоинства, а наоборот, даже с некоторой на тот момент выгодой.
Знаменитая доктрина Монро, столь негативно воспринимавшаяся позже в Советском Союзе (прежде всего как свидетельство американского экспансионизма в Латинской Америке), в царской России, напротив, встречала сочувствие. Я уже писал о том, как позитивно отзывались о ней русские славянофилы, обосновывающие, в частности, и с помощью этой доктрины справедливость своих собственных идей панславизма. Но и без этого в Петербурге тогда с пониманием относились к идеям господина Монро. Не очень высоко ценя русскую Аляску, многие политики в Петербурге тогда полагали, что точно так же, как Россия расширяла свои территории за счет освоения просторов Сибири и Дальнего Востока, США могут позволить себе двигать американскую границу на север до естественных пределов, начертанных береговой линией.
Если на Западе (особенно это было модно в период «холодной войны» ХХ века) доктрину Монро чаще всего трактовали как энергичный ответ русским, поскольку формально отправной точкой доктрины послужил указ императора Александра I о границах российских владений на Американском континенте, то сам Петербург в момент появления доктрины не усматривал в ней ничего враждебного. Русские видели в доктрине лишь антианглийский подтекст.