Что же касается запрета на появление иностранных судов вблизи русских поселений в Америке, то довольно скоро протесты по этому поводу посыпались не только со стороны американцев, но и со стороны самой Российско-американской компании. Мысль о том, что русские промысловики смогут выжить за счет поставок из России, оказалась ущербной – слишком далеко находилась родина. В октябре 1823 года один из руководителей Российско-американской компании писал в центр:
Вам, конечно, неприятно будет читать письмо сие, но, рассмотрев мое положение, вы меня оправдаете. В ноябре месяце ни один чиновник не будет иметь чашки чаю. Я уже поутру перестал пить чай, хотя эту привычку имел 25 лет.
Скоро кончился не только чай, но и хлеб. Ситуация стала невыносимой, и колонисты начали потихоньку снова торговать с американцами.
К началу 1824 года руководство Российско-американской компанией изменило свою позицию уже официально, поставив перед правительством вопрос о возобновлении связей с «бостонцами». Результатом переговоров России и США стало подписание не менее «экстравагантной» конвенции, чем предыдущий указ Александра I. С той лишь разницей, что на этот раз перекос был допущен в ущерб Российско-американской компании. Теперь американцам разрешалось не просто подходить к русским поселениям, но и заниматься ловлей рыбы, где им будет угодно. Более того, никто не учел, что в тексте договора, написанном на французском, слово pкche означает не только рыбную ловлю, но и всякого рода ловлю вообще, то есть в том числе и ловлю морских зверей, котиков и морских бобров, что наносило русским промысловикам немалый ущерб.
Запоздалые протесты Российско-американской компании ничего изменить не смогли. К тому же Петербург вообще иначе смотрел на данную конвенцию, видя в ней не коммерческий, а политический документ. Для политиков было важно, что конвенция впервые официально определяла разграничительную линию между владениями обеих держав. К тому же, согласно договору, пункт о «ловле» оговаривался десятилетним сроком действия, так что компании предложили не протестовать, а ждать истечения этого срока.
Что же касается американской стороны, то она не скрывала своего полного удовлетворения. Президент Монро особо обращал внимание на то, что, во-первых, Россия, подписав конвенцию, отказалась от притязаний на закрытое море; во-вторых, довольствовалась пограничной линией, проведенной по «очень высокой северной широте»; а в-третьих, предоставила американским коммерсантам право торговать с индейцами в течение ближайших десяти лет. Монро говорил: «…уступив нам в этих вопросах, особенно в том, что касается навигации, император проявил огромное уважение к Соединенным Штатам».
Ему вторил и государственный секретарь Адамс, отмечая, что конвенция произвела в общественном мнении США «самый желательный результат» и создала «настроение в пользу России».
Именно к этому периоду относится известное заявление Адамса о том, что он рассматривает обе страны «как естественных друзей». По-французски (на языке дипломатов) это звучало так: Je considиre les deux pays comme amis naturels.
Гармонию, случайно нарушенную указом Александра I, удалось полностью восстановить.
Александр I в роли третейского судьи между Вашингтоном и Лондоном
История русско-американских политических отношений содержит для непосвященного читателя немало удивительных сюрпризов. Трудно себе представить, но когда-то у создателя Священного союза Александра I в США была масса горячих поклонников из числа тамошних пацифистов, считавших идею русского императора «замечательной».
Шестнадцать американских обществ мира в различных штатах официально одобрили принципы Священного союза, а основатель Массачусетского общества мира Н. Уорчестер даже вступил по этому поводу в переписку с Александром Павловичем. В обращении к русскому монарху в апреле 1817 года американский пацифист восторженно пишет:
В ту же самую неделю, когда в России было объявлено о Священной лиге трех государей, в Бостоне была основана организация, цель которой заключалась в распространении тех же самых принципов, которые открыто признаются замечательным союзом.
Император ответил американцу, пообещав и дальше крепить мир во всем мире. Более того, русская дипломатия попыталась привлечь на сторону Священного союза и официальные американские власти, аргументируя свое предложение тем, что это обезопасит США от агрессии со стороны Англии. Аргумент был весомый, но противоречил господствовавшей тогда в Вашингтоне идее о том, что европейская и американская системы должны держаться независимо друг от друга. В предельно вежливой форме и высказав немало комплиментов Священному союзу и самому Александру Павловичу, власти США от предложения отказались. По достоинству, однако, оценив сам порыв русских помочь американскому партнеру.
Совсем не случайно именно к Александру I США вскоре обратились за поддержкой, попросив императора стать третейским судьей в споре американцев и англичан относительно трактовки первой статьи так называемого Гентского договора, где речь шла об итогах войны 1812–1815 годов. Американские плантаторы, опираясь на статью договора, требовали от Великобритании возвратить им рабов, освобожденных англичанами в ходе боевых действий, или, как минимум, выплатить за них соответствующую компенсацию. Англичане, читая ту же статью, но по-своему, от этих требований отказывались.
О человеколюбии ни англичане, ни тем более американские плантаторы не говорили, обсуждался лишь вопрос о частной собственности и грамматике. Точно так же, опираясь на грамматику, решал вопрос и русский император, которому пришлось объяснять двум англоязычным державам точный смысл подписанного ими же документа.
То, что царь высказался в пользу США, а не Англии, прямого отношения к политике, конечно, не имело, но на климат русско-американских отношений это решение третейского судьи повлияло весьма позитивно. Отношения оставались ровными и конструктивными вне зависимости от того, кто находился в Белом доме или в Зимнем дворце. В своем ежегодном послании к конгрессу в декабре 1830 года (эпоха Николая I) президент США Эндрю Джексон констатировал:
Наши отношения с Россией носят наиболее устойчивый характер. Уважение к этой империи и уверенность в ее дружбе к Соединенным Штатам… стали составной частью общественного настроения Соединенных Штатов.
С воцарением Александра II двусторонние отношения России и США только окрепли, благодаря как внутренней, так и внешней политике царя. В Вашингтоне по достоинству оценили и отмену крепостного права, и тот факт, что Россия присоединилась к декларации, осуждавшей торговлю негритянскими невольниками, и подчеркнуто дружелюбную позицию, занятую русскими во время войны Севера и Юга. Эта позиция недвусмысленно выражена в словах Горчакова:
Для нас нет ни Севера, ни Юга, а есть Федеральный союз… разрушение которого мы наблюдали бы с прискорбием… мы признаем в Соединенных Штатах только то правительство, которое находится в Вашингтоне.
Именно русские не позволили Англии и Франции вступить в войну на стороне южан. В Лондоне и Париже не без удовлетворения наблюдали за кровопролитием на Американском континенте и тайком помогали южанам. Расчет был простым: добиться раскола США на две перманентно враждующие страны, которым можно было бы диктовать свои условия.
В октябре 1861 года тайные сношения стали явными: североамериканцы перехватили на английском корабле «Trent» двух посланцев из Южной Конфедерации с поручением в Лондон. Возникший по этому поводу острейший конфликт между северянами и англичанами, грозивший перерасти в военное противостояние, удалось погасить лишь благодаря посредничеству Петербурга, за что Вашингтон был благодарен русским.
Немалую поддержку Линкольну оказал и поход к берегам США в 1863 году русской эскадры. Поход полностью отвечал интересам как США, так и России. Американцы видели в русском флоте, расположившемся у американского берега, дополнительную гарантию того, что Англия и Франция не осмелятся вмешаться в спор Севера и Юга. А русские рассматривали американские порты как прекрасную базу для возможных военных действий против англичан в случае, если конфликт между Петербургом и Лондоном выльется в прямое военное столкновение.
Печальная судьба Черноморского флота, уничтоженного во время Крымской войны, заставила Петербург пересмотреть свою военно-морскую доктрину. Один из тогдашних русских специалистов заметил:
Прошлая война подтвердила… что самая ложная… из всех идей сбережения флота есть необходимость спрятать его: военные суда сберегаются в море, учатся в сражениях.
Решение о переброске русского флота к американским берегам принималось совместно Александром II, руководством МИДа и Морского ведомства в обстановке полной секретности. Как свидетельствуют документы, перед флотом были поставлены следующие задачи. Во-первых, создать угрозу торговому судоходству вероятных противников – Англии и Франции, чтобы оказать давление на партнеров по переговорам. Во-вторых, открыто продемонстрировать поддержку правительства Линкольна и снизить риск европейской интервенции на Американском континенте. И в-третьих, в случае начала военных действий нанести удар по морским коммуникациям Англии.
Сама переброска русской эскадры в США проходила тайно. Даже командиры кораблей о целях плавания узнали лишь в самый последний момент. Инструкция Морского ведомства требовала «следовать к берегам Северо-Американских Штатов, не заходя на пути ни в какой порт». Впервые в истории русского флота, чтобы обеспечить секретность операции, заправку боевых кораблей осуществляли на ходу с грузовых судов.
Поскольку оперативной связи с Петербургом не было, в случае войны инструкция требовала лишь «действовать всеми возможными средствами, нанося наичувствительнейший вред неприятельской торговле» и «не стесняться данными наставлениями», то есть максимально проявлять инициативу.