Не получилось. В1623 году беспокойного князя вновь отправляют на перевоспитание в ссылку, в Кириллов монастырь, под строжайший надзор. Ему запрещено выходить из монастыря, и никто не может его посещать. По требованию патриарха Хворостинин обязан строго соблюдать весь распорядок монастырской жизни и церковных служб. Очень скоро опять приходит искреннее раскаяние, официальное прощение и милостивое разрешение вернуться в Москву. А в Москве снова сомнения. И так далее. В конце концов непутевый и вечно мятущийся князь Хворостинин принял монашество под именем Иосифа.
Вся его жизнь и написанные им книги полны внутреннего противоречия, удивительной смеси самоуверенности и растерянности. В отличие от благополучного Ивана Грамотина, который ни в чем не сомневался, твердо знал свою цель и искал исключительно благ земных, Иван Хворостинин под влиянием западных идей начал сомневаться во всем, к карьере не стремился, а пытался разобраться в потемках собственной души. Именно поэтому и он типичный «новый русский» XVII века. Точно так же, как Иван Хворостинин, многие русские того времени метались между стариной и западными идеями, искренне отвергали дедовские постулаты и также искренне затем в этом раскаивались. Чтобы снова через какое-то время все вокруг подвергнуть сомнению.
Если Грамотин и Хворостинин решали свои личные задачи, первый материальные, а второй духовные, то следующий персонаж галереи — один из ближайших друзей царя Алексея Михайловича Федор Ртищев — прославился как раз обратным: вся его деятельность была направлена не на устройство собственной судьбы, а на помощь другим. Причем, совершая по личной инициативе сугубо частные поступки и даже не будучи по должности государственным человеком (он был советником царя, как теперь сказали бы, на общественных началах), Ртищев тем не менее стал одним из тех, кто оказал большое влияние на устройство общественной жизни Московского государства.
Отличаясь, по свидетельствам современников, удивительной добротой и скромностью, без шума и суеты, везде приобретая только друзей, а не врагов (его одинаково ценили как западники, так и консерваторы), Ртищев обогатил русскую общественную жизнь многими достоинствами. С его именем, в частности, связано начало благотворительности в России. На свои личные средства и средства друзей Федор Ртищев организовал ряд больниц и приютов не только в Москве, но и в других местах, создал первый на Руси вытрезвитель — велел собирать валявшихся на улицах пьяных и отвозить их в особый приют, где содержать до протрезвления.
Ртищев тратил большие деньги на выкуп русских пленных, вызволял узников, попавших в тюрьму за долги, помогал голодающим и т. д. Предвосхищая появление Красного Креста, Ртищев оказывал помощь даже вражеским воинам, вынося не только своих, но и чужих раненых с поля боя, а затем поддерживал иностранных пленных, оказавшихся в России. Недаром о его доброте ходили легенды, а сразу же после смерти появилась биография в форме жития, где благотворителю придан ореол святости.
В силу авторитета Ртищева его частная деятельность стала затем делом государственным. Благодаря Ртищеву был поставлен и решен вопрос о церковно-государственной благотворительности. По приказу царя в Москве произвели регистрацию нищих и убогих: больных помещали уже не в частные, а в государственные приюты и богадельни, а здоровых направляли на работы. Чуть позже, в 1681 году, на церковном соборе и православное духовенство приняло решение открыть свои собственные приюты по всем русским городам.
Немало сделал Ртищев и для русского образования. В 1649 году он организовал под Москвой Андреевский монастырь, куда вызвал из Киево-Печерского и ряда других малороссийских монастырей 30 ученых монахов; они переводили иностранные книги на русский язык и обучали желающих греческой, латинской и славянской грамматике, риторике и философии. Сам Ртищев стал студентом этой частной школы и проводил там целые ночи в беседах с учеными. Немалое число молодых московских служилых людей, то есть чиновников, по инициативе Ртищева прошло обучение в этом монастырском учебном центре.
Ртищев был одним из первых, кто понял, что реальные интересы России и русского народа выше идейных разногласий крайних западников и крайних патриотов. Пользуясь своим авторитетом и дружбой с обоими противоборствующими лагерями, он не раз примирял идейных противников, постепенно склоняя их к умеренности и взаимопониманию ради конкретного дела.
Трудно сказать, задумывался ли советник царя о важности личного примера и гражданского поступка, без которых не может возникнуть и существовать нормальное гражданское общество, или действовал по наитию, в силу природных черт характера и своих религиозных убеждений. Как бы то ни было, факт остается фактом: Федор Ртищев, намного опередив время, стал одним из первых граждан России, почувствовавших свою личную ответственность за все, что происходит в стране.
Одной из самых ярких фигур того времени, наиболее близко по своим взглядам и психологии стоявшей к будущим сподвижникам Петра, был и первый русский канцлер Афанасий Ордин-Нащокин. Эта личность настолько предвосхитила Петровскую эпоху, что кажется чистой случайностью его служба отцу, а не сыну: он жил и работал во времена Алексея Михайловича, но столь же легко мог бы сделать карьеру и при Петре Алексеевиче.
Афанасий Ордин-Нащокин добился успеха благодаря своим талантам, а не происхождению. И этот факт биографии делает его похожим на ближайших соратников Петра. Среди дальних предков Ордина-Нащокина были и бояре, быстро, впрочем, обедневшие и скатившиеся по иерархической лестнице вниз. Будущий канцлер происходил уже из среды провинциальных дворян, обосновавшихся в окрестностях Пскова, и начал свою государственную службу с низших постов. В первый раз его имя упоминается в списке русского посольства, направленного для урегулирования пограничного вопроса со Швецией в 1642 году. Судя по всему, к этому моменту начальство уже заметило, что выходец из пограничных русских земель (Псков много ближе к Западу, чем к Москве) хорошо изучил и языки, и обычаи западных соседей. После успешной работы в первой загранкомандировке Ордин-Нащокин становится профессиональным дипломатом, специалистом по Западу.
Ордин-Нащокин стал первым в истории России министром иностранных дел - канцлером. До этого внешняя политика страны определялась коллегиально - Боярской думой. После назначения Ордина-Нащокина канцлером он стал полновластным хозяином
Посольского приказа и проводил самостоятельную внешнюю политику, согласовывая ее только с царем.
Стержнем доктрины первого русского канцлера стала идея добиться для Москвы выхода к Балтийскому морю. Ради этой цели он считал необходимым совершить во внешней политике России принципиальный и крутой поворот, поступиться многим, в частности Малороссией, как тогда называли Украину. По мнению канцлера, Малороссия не стоила тех усилий, что затрачивала на ее освобождение Россия. С другой стороны, выход к Балтике сулил не только огромную экономическую выгоду, но и открывал возможности всестороннего сближения с Западной Европой.
Для Ордина-Нащокина, последовательного сторонника европейской культуры, этот аргумент был не менее важен, чем коммерческие интересы России. Во имя достижения этой важнейшей для России цели Ордин-Нащокин выступал за союз с давним противником русских — Польшей, поскольку знал, что поляков гегемония шведов на Балтике также изрядно раздражала. До тех пор пока ему удавалось склонять на свою сторону царя, Ордин-Нащокин оставался у власти, как только позиция Алексея Михайловича под влиянием других политических сил изменилась, канцлер подал в отставку.
Близость взглядов канцлера с балтийской мечтой Петра очевидна, но далеко не только это их сближает. Будучи государственным человеком, Ордин-Нащокин, прекрасно знавший западноевропейский политический и экономический строй, показал себя, как точно подмечает Сергей Платонов, «наиболее ранним насадителем в Москве понятий бюрократического абсолютизма и меркантилизма».
То есть, иначе говоря, и в своем менеджменте канцлер во многом предвосхитил Петровскую эпоху. Его политический кругозор выходил далеко за рамки внешнеполитических интересов, он с неменьшим энтузиазмом прорабатывал различные вопросы государственного управления, считал, что строгая управленческая система предполагает не только повышение ответственности за порученное дело, но и ббльшую самостоятельность исполнителей. Нельзя везде действовать по указке сверху, утверждал канцлер, любой руководитель должен уметь правильно оценивать ситуацию, проявлять инициативу и брать на себя ответственность за решение.
Способность проявлять личную инициативу и деловую хватку Ордин-Нащокин называл «промыслом». Он ставил умение мыслить самостоятельно очень высоко.
Лучше всякой силы промысл, дело в промысле, а не в том, что людей много; и много людей, да промышленника нет, так ничего не выйдет; вот швед всех соседних государей безлюднее, а промыслом над всеми верх берет; у него никто не смеет отнять воли у промышленника; половину рати продать да промышленника купить - и то будет выгоднее, — писал он. И мысль, и стиль Петра Великого. Но вот сказано это задолго до него.
Ордин-Нащокин стал и первым государственным человеком в России, попытавшимся всерьез бороться со взяточничеством, кумовством и местничеством на службе, чем нажил себе, естественно, немало врагов.
Сохранилось несколько записок, поданных канцлером по этому поводу государю.
Не научились посольские дьяки при договорах на съездах государственные дела в высокой чести иметь, а на Москве живучи, бесстрашно мешают посольские дела в прибылях с четвертными и с кабацкими откупами, — писал он царю. Или еще одно любопытное замечание, высказанное им:
У нас любят дело или ненавидят его, смотря не по делу, а по человеку, который его делает.
Сам Афанасий Ордин-Нащокин служил только государственному делу, и служил высокопрофессионально, не боясь учиться у других. Он первым из русских заметил, что «доброму не стыдно навыкать и со стороны, у чужих, даже у своих врагов». И в этом канцлер походил на Петра и его окружение. Вместе с тем безусловный западник, он всерьез задумывался над тем, что полезно заимство