Таким образом, и без того сама по себе болезненная церковная реформа накладывалась на период духовной смуты, смятение в обществе, когда царило подозрительное отношение русских к любым вопросам, связанным с чистотой веры. В такой обстановке попытка исправить церковный обряд или текст богослужебных книг воспринималась многими как покушение на саму веру, а любой слух мог стать детонатором взрыва. А слухов по поводу исправления книг хватало.
Тем более что ближайшими соратниками патриарха Никона в ходе реформ оказались южнорусские ученые, а их народ издавна подозревал в связях с польскими католиками. Хуже того, молва утверждала, что сверять священные книги патриарх поручил греку Арсению, перекресту, бывшему католику, как тогда говорили, «ссыльному чернецу темных римских отступлений».
Противостояние в православной церкви породило немало жестокостей, обе стороны в этой борьбе продемонстрировали далеко не лучшие стороны человеческой натуры. Лидеры староверов стали виновниками массовых самосожжений своих фанатичных последователей, а затем и сами взошли на костер, разложенный уже официальной церковью. Раскол уронил авторитет и церкви, и старины. Общество увидело немало дурного и безнравственного как в действиях официальных церковных иерархов, так и в разрушительном фанатизме слепых последователей старинных обычаев.
В итоге и здесь выиграли западники, а проиграли староверы. Причем не только церковные староверы, а староверы вообще, то есть приверженцы русской старины.
Царь Алексей Михайлович принял важное решение, в будущем весьма облегчившее Петру проведение реформ. Предоставив православным иерархам право самостоятельно разбираться в своих внутренних проблемах, монарх одновременно отстранил беспокойную, раздробленную церковь от государственного управления.
Навсегда.
Реабилитация Софьи и Василия Голицына
Человек склонен к упрощениям: если не белое, то черное. Это касается и истории. Реформаторский образ Петра Великого со временем автоматически превратил его политических противников в ретроградов, хотя зачастую речь шла не об идеологии, а лишь об элементарной борьбе за власть.
Так случилось с сестрой Петра Софьей, на семь лет ставшей правительницей Российского государства, и с ее ближайшим сподвижником и фаворитом князем Василием Голицыным. Даже лучший в России дореволюционный Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона вынужден объясняться по этому поводу:
Видя Голицына в числе врагов Петра, большинство привыкло смотреть на него как на противника преобразовательного движения и ретрограда. На самом деле Голицын был западник и сторонник реформ в европейском духе.
Больше того, Голицын был одним из самых последовательных и решительных сторонников реформ по западным образцам. Если Афанасий Ордин-Нащокин будто случайно попал из Петровской эпохи во времена Алексея Михайловича, то Голицын по складу характера и своим взглядам чрезвычайно напоминал либерального вельможу еще более позднего периода русской истории - времен Екатерины II.
И Софья, и Василий Голицын заслуживают реабилитации. Во всяком случае, они не являлись идеологическими противниками Петра. Софья, проложив себе дорогу к трону за счет интриг, затем стала далеко не худшим правителем, поскольку была прекрасно образованна и не лишена здравого смысла. Кстати, именно Софья задолго до появления на русском троне немки Екатерины II стала первой в России женщиной-драматургом.
Князь Борис Куракин, известный дипломат Петровской эпохи, к тому же свояк Петра (оба были женаты на сестрах Лопухиных), оставил следующий красноречивый отзыв:
Правление царевны Софьи Алексеевны началось со всякою прилежностью и правосудием всем и ко удовольству народному, так что никогда такого мудрого правления в Российском государстве не было; и все государство пришло во время ее правления через семь лет в цвет великого богатства, также умножилась коммерция и всякие ремесла, и науки... И торжествовала тогда довольность народная.
Есть немало свидетельств, подтверждающих точку зрения Куракина. Известно, например, что за краткое время «министерства Голицына» — а он курировал тогда широкий круг вопросов внешней и внутренней политики — в Москве построили более трех тысяч каменных зданий. По тем временам темпы просто невиданные.
Василий Голицын бегло говорил по-латыни и на польском, имел богатейшую библиотеку, а его дом, обустроенный на западный манер, иностранцы считали одним из лучших в Европе. В этом доме, стоит отметить особо, тепло принимали даже иезуитов. В отличие от большинства русских, князь не считал членов ордена исчадием ада и был принципиальным сторонником веротерпимости. Кстати, именно эта дружба иезуитов с Голицыным послужила поводом для их изгнания из России после падения правительств Софьи.
Впрочем, даже столь короткого пребывания иезуитов в России во времена правления старшей сестры Петра Великого оказалось достаточно, чтобы один из них, патер Иржи Давид, написал две интересные книги: «Современное состояние Великой России, или Московии», где он рассказывает о попытках иезуитов склонить на свою сторону православных, и «Основные особенности московитско-русинского варианта Библии и Вульгаты». Этот последний трактат, по мнению историка Александра Андреева, стал «практически первым пособием для изучения русского алфавита и лексики для всех народов Западной Европы».
Имея не только блестящее книжное образование, но и немалый, правда печальный, практический опыт в военном деле (в ряде кампаний князь потерпел неудачу, вплотную столкнувшись с недостатками в организации русской армии), Василий Голицын стал последовательным сторонником государственных реформ по европейским образцам. Возглавляемая им специальная комиссия рекомендовала, например, в 1682 году ввести в русском войске немецкий строй.
Князь вообще выступал за широкое обучение русских дворян за границей, но особо настойчиво добивался направления в Западную
Европу дворян для обучения их военному делу, ратовал за создание регулярной профессиональной армии вместо армии, состоявшей из наскоро обученных крестьян, к тому же насильственно отлученных от земли, взамен бесполезной военной службы Голицын предлагал обложить крестьян умеренной поголовной податью.
Он же одним из первых в России считал, что преобразование государства должно начаться с освобождения крестьян с предоставлением им обрабатываемой земли в обмен на ежегодную подать, что, по его расчетам, увеличило бы доход казны более чем наполовину. Из этой казны, как планировал Голицын, выплачивалась бы компенсация помещикам за утраченную землю и освобождение крепостных. Идея заменить крепостную эксплуатацию поземельным государственным налогом после Голицына вновь стала всерьез обсуждаться в русском обществе лишь спустя полтора века.
Возглавляя Посольский приказ, Василий Голицын развивал идеи Афанасия Ордина-Нащокина. При нем в 1686 году Россия подписала вечный мир с Польшей (причем Киев был возвращен русским) и Московское царство вступило в коалицию европейских государств вместе с Польшей, Германской империей и Венецией для борьбы с турками. Это был первый опыт подобного рода для русской внешней политики, означавший, что сделан еще один шаг в сторону Западной Европы.
Как заметил один из историков, сравнивая Голицына с Ординым-Нащокиным, первый проигрывал второму в уме, зато был более образован; Голицын работал меньше Нащокина, но зато больше и смелее размышлял, глубже проникая в суть существующего порядка, добираясь до самых его основ.
Один из иностранцев, некто Невилль, восхищаясь Голицыным и одновременно иронизируя, пишет:
Если бы я захотел написать все, что узнал об этом князе, я никогда бы не кончил; достаточно сказать, что он хотел населить пустыни, обогатить нищих, дикарей превратить в людей, трусов в храбрецов, пастушьи шалаши в каменные палаты.
Неплохая характеристика для «ретрограда»!
К сожалению, все планы Голицына остались неосуществленными, он так и не смог «населить пустыни и обогатить нищих». Карьера князя закончилась с приходом к власти Петра. Вся история его дальнейшей жизни это череда ссылок и скитаний со своей семьей по этапам.
Молодой западник не захотел простить старому западнику его верную службу царевне Софье. Только в 1714 году, после смерти князя, Петр разрешил его семье вернуться в Москву.
Эскизный проект
Суммируя различные идеи, рожденные в головах наиболее талантливых русских людей допетровской эпохи, некоторые историки делают вывод, что предки оставили Петру в наследство, как говорят архитекторы, эскизный проект, по которому реформатор затем и выстраивал новую Россию.
Наиболее последовательно защищал такую позицию Василий Ключевский, доказывая, что вся эта совокупность планов, проектов и идей складывается в стройную преобразовательную программу. Он даже перечислил по пунктам этот реформаторский план: 1) мир и союз с Польшей; 2) борьба со шведами за выход к Балтике; з) завершение процесса создания регулярной армии; 4) замена старой сложной системы прямых налогов двумя податями, подушной и поземельной; 5) развитие внешней торговли и обрабатывающей промышленности; 6) введение городского самоуправления для подъема производительности и благосостояния торгово-промышленного класса; 7) освобождение крепостных крестьян с землей; 8) открытие не только общеобразовательных, но и технических школ, необходимых государству.
И все это «по иноземным образцам и с помощью иноземных руководителей».
Легко заметить, что совокупность этих преобразовательных задач есть не что иное, как преобразовательная программа Петра: эта программа была вся готова еще до начала деятельности преобразователя, — резюмировал Ключевский.
Приблизительно в том же ключе мыслил и другой русский историк Сергей Соловьев, утверждавший:
Необходимость движения на новый путь была сознана... народ поднялся и собрался в дорогу... ждали вождя, вождь явился.
Русский мыслитель XIX века Петр Чаадаев в свою очередь заявлял, что гений Петра отрекся от древней России перед лицом целого мира и вырыл пропасть между прошедшим и настоящим.