Но продолжим разговор о геополитике, пропустив ход Великой Отечественной войны. Об этом написано много и подробно.
Победа в Великой Отечественной войне позволила значительно расширить сферу влияния СССР. Нетрудно заметить, что эта сфера влияния совпадала с традиционными областями российской экспансии и, несмотря на идеологическую обертку, ее создание было вызвано в первую очередь геополитическими соображениями. Так, Прибалтика, Польша, Германия с XVIII века были объектом экспансии России. Традиционными были ее устремления на Балканы, в Иран, Китай и Корею – в страны, которые вошли или которых пытались включить (Иран) в состав социалистической системы. В создании этой системы наряду с идеологическими соображениями (победа социализма во всем мире) немалую роль сыграли и геополитические (создание пояса безопасности из дружественных государств). Роль же экономического фактора представляется достаточно ограниченной. В первые послевоенные годы экономическая заинтересованность СССР в создании сферы влияния сводилась в основном к обеспечению получения репараций с побежденных государств. Но экономический интерес пришел в противоречие с идеологическими и геополитическими интересами. В результате сумма репарации была уменьшена, ликвидированы совместные предприятия, шло широкое кредитование союзников, осуществлялись льготные поставки им.
В последние годы отечественная историография, отказавшись от абсолютно господствующей среди советских историков идеи о вине только американского империализма за развязывание холодной войны, в значительной степени восприняла идею о единоличной ответственности СССР. Причем основой такой ответственности объявляется господство «сатанинской» коммунистической идеологии, то есть идеологический фактор абсолютизируется. Иногда приводятся иные аргументы (стремление «номенклатуры» сохранить свою власть, изолировав советский народ от разлагающего влияния Запада и создав атмосферу осажденной крепости). Первая точка зрения достаточно уязвима, поскольку эволюция социалистической системы, возникновение враждебных друг другу национальных коммунизмов (китайского, югославского, албанского и т. д.), то, как произошел крах коммунизма, и посткоммунистическое состояние государств бывшей социалистической системы, в том числе и СССР, позволяют с большой степенью достоверности утверждать, что идея мировой революции вовсе не была ведущей для коммунистических элит. Характеризуя социалистический строй, вернее опираться на соображения Н. А. Бердяева о том, что «новая советская бюрократия, более сильная, чем бюрократия царская, есть новый привилегированный класс…»[269], и М. Джиласа: «В противоположность прежним революциям, коммунистическая революция, которая проводилась во имя уничтожения классов, привела к неограниченной власти одного нового класса»[270].
Но в этом случае совсем не предопределено, что единственным путем сохранения власти бюрократии была военная конфронтация с Западом, тем более не должно быть априори принято утверждение, что советская бюрократия обязана стремиться к мировому господству. Во всяком случае, следует хотя бы попытаться определить иррациональные или рациональные мотивы советского правящего класса и его вождей (Сталина, Хрущева, Брежнева), прежде чем вынести окончательный приговор, гласящий, что «СССР был империей зла, а США – городом на холме».
Так, уже упоминаемый выше М. Джилас, считая, что сталинизм был смесью единоличной коммунистической диктатуры с империализмом и милитаризмом, объясняет это традициями русского военно-феодального империализма царских времен, с одной стороны, и стремлением СССР уравновешивать свою экономическую слабость энергичными политическими мерами – с другой[271].
Демонизация своей страны и превращение бывшего противника в носителя абсолютного добра представляются с научной точки зрения не более оправданными, чем обратная процедура. С практической точки зрения это может привести к опасным последствиям при определении внешней политики сегодняшней России. Поэтому представляется более соответствующим истине соображение А. Шлезингера о трагическом характере холодной войны, бессмысленности попыток оценить степень виновности сторон[272]. Представляется также более рациональным анализ соотношения различных геополитических факторов, обусловивших принятие тех или иных решений сторонами конфликта, избегая морализаторства.
После окончания войны разгром держав Оси и ослабление Англии и Франции коренным образом изменили соотношение сил в мире. Из всех великих держав только США и СССР сохранили свое влияние и ресурсы и могли претендовать на роль полюсов, определяющих баланс сил. Само существование двух сильных независимых держав обрекало их на неизбежное соперничество. То, что они руководствовались во многом противоположными идеями, усилило это соперничество, но не более. Поэтому предъявление взаимных счетов является делом безнадежным.
Анализируя мотивы советской геополитики, следует учитывать асимметрию мощи двух держав: США – типичный центр морской силы, СССР – континентальной. США за годы войны более чем удвоили свой золотой запас, окончательно ликвидировали последствия Великой депрессии, консолидировали нацию и кратно раскрутили промышленное производство. СССР понес огромные людские потери, разрушение всей экономики, разорение больших территорий. На территорию США не упала ни одна вражеская бомба. Американский экономический потенциал превосходил советский в 1945 году многократно. США располагали подавляющим превосходством в воздухе, мощной стратегической авиацией и ядерной монополией. У американцев после Второй мировой войны фактически не осталось военных противников и угроз, а основной геополитический соперник – владычица морей Великобритания – был повержен в результате Второй мировой войны и в союзе Рузвельта и Сталина. США стали лидером капиталистического мира. Победоносная Красная армия, сильная своим боевым духом и опытом, фактически не имела стратегической авиации, она понесла тяжелые потери в боях на территории Германии и смертельно устала от войны. США опирались на идеи демократии и либерализма, имели массовую поддержку в Европе и Азии, какой-либо угрозы коммунизма изнутри им не приходилось всерьез опасаться. Влияние же коммунистов даже на народы Восточной Европы было явно недостаточным. Так, они получили всего 17 % голосов на свободных выборах в Венгрии. В Западной Европе рост их влияния ограничивался максимум четвертью голосов. Широкое знакомство голодных, страдающих от репрессий советских людей со свободными и сытыми США и Англией могло серьезно дестабилизировать внутриполитическую обстановку в стране. И, как мы уже сумели убедиться, внедрение демократии и рынка, да и помощь США не привели бы к решению социальных проблем и ускорению экономического роста.
В свете этого представляется вполне объяснимым стремление советского руководства сохранить существующий политический строй и обеспечить безопасность своей страны. Правящий слой, каким бы он ни был, какой бы идеологией ни руководствовался, не может полностью игнорировать национальные интересы, их отстаивание для любого не марионеточного режима равносильно борьбе за сохранение своей власти.
Ослабленный войной Советский Союз мог представлять только потенциальную угрозу могущественной Америке, национальный доход которой за годы войны также удвоился. Вполне возможно согласиться с американским исследователем К. Бутом, что СССР находился в состоянии слабости по отношению к Западу, и в этом же отношении его внешняя политика была продолжением политики царской России, экспансия которой была не столько стремлением к имперской мощи, сколько реакцией на военную уязвимость со стороны враждебного окружения[273].
Сохранить полученную в результате войны сферу влияния и существующий в СССР строй было, бесспорно, намного важнее для Сталина, чем стимулирование мировой революции. Его политика была весьма осторожна. Об этом свидетельствуют: отказ даже морально поддержать греческое коммунистическое сопротивление против английских войск, согласие на третьи роли в Италии, вывод советских войск из Ирана, оставивших на произвол судьбы просоветские правительства иранских Азербайджана и Курдистана, быстрая эвакуация войск СССР из Чехословакии, Китая и Северной Кореи. Вместе с тем вопрос сохранения в составе советской сферы влияния Польши и Венгрии был вопросом не идеологии, а безопасности. Невозможно представить себе, чтобы Сталин оставил в тылу советских оккупационных войск в Германии и Австрии враждебные или могущие стать таковыми правительства ради соблюдения демократических норм и прав человека.
Советское руководство, опираясь на горький исторический опыт, считало, что выживание их страны зависит от неоспоримого контроля СССР за теми зонами, через которые враг так часто вторгался на русскую землю, и уступить их означало бы потерять плоды победы, признать, что миллионы жизней отданы напрасно. У Сталина не было никаких оснований полагаться на добрую волю бывших союзников. Параллельно И. Сталин решал проблему Всеславянского союза, предлагаемого еще Н. Я. Данилевским в 1869 году.
Так же трудно представить себе правительство США, кто бы его ни возглавлял, помогающее своему главному геополитическому противнику поднять свою разрушенную войной экономику. Мотивы отказа США от предоставления кредитов СССР и от продолжения поставок по ленд-лизу после войны или использования плана Маршалла для предотвращения расширения советской сферы влияния вполне понятны. Никакое чувство благодарности СССР за спасение от нацизма не могло подвигнуть их на это. Тем более что даже исповедуемые ими идеалы свободы и демократии, как свидетельствует американская история, подвигают правительство США на реальные действия только тогда, когда защита этих идеалов соответствует или, по крайней мере, не наносит ущерба американским интересам.