стему в людях, событиях, эксцессах; схоронить закономерное в случайном; укрыть лес за деревьями. Советская номенклатура как слой социально уже давно мертва, но немало остаётся тех, кто продолжает смотреть на прошлое широко закрытыми, мёртвыми, чужими глазами, ловится на фальсификацию, на ложь, на мифы, которые до сих пор блокируют, с одной стороны, реальное понимание советской истории вообще и того, чем был XX съезд, в частности, с другой — суть наших дней и их истоки, секреты постсоветских господствующих групп.
Более того, они оказываются настолько сильны и магнетичны, что порождают мифологические же антимифы. Появляются работы, в которых всерьёз утверждается, что именно ЛСИ — великая и ужасная, эдакий Майти Маус, реализовав антисоветский проект, разрушила систему и страну. Так меняются местами причины и следствия; шакал Табаки занимает место Шерхана, а бандерлоги — место удава Каа.
В других работах курс XX съезда объявляется курсом на реставрацию буржуазного строя, начало движения СССР по капиталистическому пути, и этот бред выдаётся за реальный теоретический анализ совсистемы. И вот что поразительно: фиксируемое ЛСИ как реставрация сталинизма, нынешние левые определяют как дальнейшее углубление курса на реставрацию капитализма! То есть для первых Брежнев — это почти (или нео-) сталинист, для вторых — почти (или нео-) каппутист. Впрочем, в сегодняшних спорах «левые» и «правые», «антимарксисты» и «марксисты» часто стóят друг друга интеллектуально и социально — как говорят в народе, «игра была равна, играли два г…». Споры эти ещё более запутывают картину сегодняшнего и вчерашнего дней, середины 1950-х годов.
Не менее поразителен, по крайне мере на первый взгляд, тот факт, что «исследователи» XX съезда рассуждают о демократизации, либерализации, десталинизации, восстановлении ленинских норм — о чём угодно, но словно заговорённые обходят макросоциальные основы и корни XX съезда, не пытаясь анализировать ситуацию с позиций и в терминах социальных систем и их системообразующего элемента — господствующих групп, исторической смены форм организации последних, социальных слоёв, социальных интересов и т. д. Иными словами, принимают акцию прикрытия за базовую операцию, работают на самом поверхностном уровне — уровне пены, который к тому же «исследуют» на языке пропаганды и контрпропаганды, а по сути — всё той же советской мифологии, продукта фирмы «Партия и ЛСИ».
Ниже XX съезд будет рассмотрен в контексте общей логики развития исторического коммунизма (т. е. реально существовавшего в СССР строя, а не «нарисованного на холсте» учебников по научному коммунизму «социализма как ранней стадии коммунизма») как системы, как результат и выражение:
• отношений господствующих групп советского общества и этого общества в целом и, прежде всего, его наиболее активной, модальной части в период структурной перестройки (кризиса) групп и общества в 1950-е — начале 1960-х годов;
• решения базовых противоречий (и связанных с ними конфликтов внутри) номенклатуры как системообразующего элемента общества;
• превращения номенклатуры из слоя в себе в слой для себя, т. е. в квазикласс;
• борьбы за место в иерархии квазикласса основных оргсегментов номенклатуры и их лидеров («личная борьба за власть»);
• фиксации номенклатурой своего отношения как зрелой группы к генезисной и к ранней («харизматической» и «традиционной») стадиям, дистанцирования от них;
• фальсификации при этом истории таким образом, что суть системы и весь негатив ранней стадии прятались в деятельности одной личности, и это был прямой выход на решение первой задачи — регуляции отношений с обществом, выпускание пара безопасным для зрелой номенклатуры способом.
Главная ложь
Главной ложью XX съезда и о нём было то, что съезд этот якобы стал началом десталинизации, дал старт этому процессу, что всё делалось по инициативе партии, начавшей в 1956 г. исправлять ситуацию «культа личности». Во-первых, критика «культа личности» на съезде и «антисталинский курс» после него были не причиной, а следствием стихийной десталинизации снизу, родившейся в самом начале войны, из поражений 1941–1942 гг. Во-вторых, что ещё важнее, съезд и «курс» сделали всё, чтобы эту низовую, демократическую по своей сути десталинизацию устранить, направив в безопасное для номенклатуры русло либеральных послаблений, прежде всего, для верхов и их слоёв-прилипал, т. е. обслуги самого разного рода — от торговой до «творческой».
В-третьих, и это самое важное, XX съезд и его «творцы» сделали всё, чтобы заблокировать десталинизацию Системы, начатую самим Сталиным — заблокировать и стереть всю информацию, всю память о ней. Это не парадокс: Сталин в конце 1940-х годов всерьёз думал об изменении Системы — своей, сталинской системы и даже приступил к работе. Сталинская «оттепель», если бы она состоялась, была бы, конечно же, не либеральной, а демократической и проводилась бы не в интересах прежде всего номенклатурной верхушки и околономенклатурных групп, а широких слоёв населения, народа, а потому была бы не «оттепелью», а чем-то значительно более серьёзным. Одним из главных направлений демократизации/«десталинизации» (поскольку речь шла об изменении ранней, сталинской фазы развития советского социума) было изменение положения партаппарата — ему оставлялись идеология, пропаганда и подбор кадров; реальная власть уходила в Совет Министров. Эту же схему стремился реализовать после смерти Сталина и Л. П. Берия. Не случайно на июльском пленуме 1953 г. после госпереворота 26 июня 1953 г., устроенного партаппаратом и военными, а также, возможно, и некими иными силами и устранившего Берия, Л. М. Каганович кричал в адрес Берия: «Этот подлец говорит: ЦК — кадры и пропаганда. Не политическое руководство, не руководство всей жизнью (выделено мной. — А. Ф.), как мы, большевики, понимаем. Но это не значит, что ЦК должен заменить Совет Министров, обком — облисполком и т. д., но мы должны концентрировать политическое руководство». Иными словами, партаппарат всё контролирует, но ни за что не отвечает — реальную работу ведут государственные и советские органы, с них и спрос; а спрашивать будет партаппарат. В этом и была суть партаппаратного июльского (1953 г.) переворота, принципиально изменившего всю советскую систему и заложившего под неё бомбу замедленного действия.
Ещё одним направлением, объективно работавшим на демократизацию общества и блокировавшего превращение номенклатуры в квазикласс, был план создания альтернативного капиталистическому мирового рынка и подрыв позиций доллара.
Сталин не успел сделать ничего по обоим этим направлениям, поскольку приступил к ним в 1952 г., а в начале марта 1953 г. умер. Приступить к реализации своих планов раньше 1952 г. он не мог: исключительно трудные первые три послевоенных года, навязанная американцами Холодная война, «ленинградское дело» и многое другое, включая ошибки и просчёты стареющего вождя, — всё это тормозило начало реальных изменений, которые планировались и в 1936, и в 1946 гг.
Сталинская демократизация сверху существенно отстала от запросов демократизации снизу. Две «десталинизации» не только не объединились, но оказались в разных плоскостях. Можно понять нетерпение победителей, вернувшихся с войны, но они в своём нетерпении были неправы по отношению к тому, кого в сердцах могли назвать «Еськой». Но и режим был неправ, обрушив репрессии на слишком нетерпеливых. Но мог ли режим быть мягким и снисходительным в той ситуации, которая сложилась в стране и мире во второй половине 1940-х годов, когда США планировали ядерную бомбардировку советских городов, когда страна должна была быть монолитом, когда номенклатура начала свои игры по своей, выгодной только ей десталинизации режима? Сталин прекрасно понимал нарастающую опасность перерождения господствующего слоя, недаром он предупреждал о нарастании классовой борьбы по мере продвижения в строительстве социализма (финал этой борьбы мы увидели в 1991 г.).
Возвращаясь к XX съезду отмечу, что он стал победой одной из трёх «десталинизаций» — номенклатурной, резко покончившей с возможностями «сталинской десталинизации» и задавившей стихийную «десталинизацию снизу», т. е. две десталинизации, которым так и не суждено было слиться в единый поток.
«Антисталинская пятилетка» была не начальной, а затухающей фазой десталинизации (эта тема хорошо раскрыта А. А. Зиновьевым), причём курс XX съезда — это курс на сознательное приглушение («затухание») этого процесса сверху, на недопущение реальной демократизации, блокировании её верхушечной либерализацией в интересах господствующих групп. Именно поэтому так поют XX съезд представители ЛСИ, которые всегда были при начальстве, всегда были околономенклатурной фракцией либеральной номенклатуры, делали при ней свой гешефт.
Разумеется, ряд явлений эпохи борьбы номенклатуры за превращение в квазикласс для себя (1945–1964 и особенно 1953–1962 гг.) в чём-то вышел за рамки либерализации, но подобного рода вещи характерны для периодов, когда верхушка, занятая выяснением отношений, по недосмотру не контролирует ситуацию полностью и, захваченная борьбой за место под солнцем, что-то упускает из виду и недосматривает. Нередко этот недосмотр, сбой, происходивший в 1950–1960-е годы при «перезагрузке матрицы», ошибочно принимают за сознательный курс, а ещё чаще сознательно представляют его в качестве такового, чтобы на этой основе создать такую версию событий, выведя на скобки ту силу, давление которой и вынудило партию на «развенчание культа». Эта сила — единственное в советской истории поколение победителей, относительно молодые (на рубеже 1940–1950-х им было по 30–40 лет) мужики, прошедшие фронт и по-пластунски отмахавшие пол-Европы.
Победители, не получившие ничего
Их было немало, тех, кто победил, а потому социально уверенных в себе, в своей правде, привыкших к самостоятельному принятию решений, к инициативе (иначе не выиграли бы войну), готовых — подготовленных опытом советской городской жизни, кроме которой они не знали никакой другой, — к аресту, и, в отличие от жертв репрессий 1930-х, если и не понимавших, то, по крайней мере, чувствовавших,