за что могут взять и уже потому не являвшихся жертвами.
Я хорошо знаю людей этого типа. К нему относятся, например, мой отец, заканчивавший войну майором Дальней авиации и замкомдивизии, многие его друзья-однополчане, называвшие Сталина не иначе как «Ёськой» и демонстративно не горевавшие во время его похорон, немало других людей. Именно эти люди сломали хребет гитлеровской машине, многие из них стали антисталинистами, но не антисоветчиками! Они не только «смело входили в чужие столицы», но и без страха возвращались в свою. Эти серьёзные мужики, знавшие про себя, что они — победители, что своё главное в жизни дело они сделали как надо (этим главным делом была война: «Она запомнилась по дням. / Всё прочее? Оно — по пятилеткам» — Б. Слуцкий), своей жизненной позицией, своими самостоянием и самостоятельностью поставили власть перед необходимостью выпустить пар и искать козла отпущения в лице Сталина. Именно они между 1945 и 1955 гг. заложили фундамент десталинизации, став гарантией её необратимости — заложили и были забыты, отчасти сознательно, отчасти бессознательно, так как не успели, да и не могли по суровости окружающей жизни и по серьёзности своей жизненной сути заниматься саморекламой, характерной для «героев» более поздних времён. Именно они были первым советским, т. е. выросшим на основе советских, а не дореволюционных или революционных форм жизни и отрицания ранней фазы коммунистического порядка, сопротивлением — сопротивлением не крикливым, не апеллирующим к Западу (победителям это ни к чему), а неспешным, уверенным в своей социальной правоте по отношению к режиму и внутри него одновременно, а потому действительно опасным для режима — не только сталинского, но и для последующих.
Будучи антисталинистами, но не антисоветчиками, победители в войне объективно выступали как внутрисоветская демократическая оппозиция номенклатуре, вектору её превращения в квазикласс (т. е. либерализации). Они ошибочно воспринимали свою оппозиционность как антисталинизм, отождествляя Сталина и номенклатуру. На самом деле они двигались в том же направлении, что и Сталин, только терпения у них было значительно меньше, впрочем, это вполне объяснимо. Эту оппозицию номенклатуре надо было нейтрализовать, загасив демократическую тенденцию, официализировав антисталинизм и присвоив как его лавры, так и лавры истинных борцов с «культом личности», начавших эту борьбу. Что и было проделано на XX съезде, а затем закреплено в созданном о нём мифе.
Здесь просматривается аналогия с 1861 г.; за пять лет до освобождения крестьян Александр II заметил: «лучше, чтобы… это произошло свыше, нежели снизу». Либеральные реформы «царя-освободителя», непродуманные и непоследовательные, позволили самодержавию избежать революции по западноевропейскому образцу и продлили жизнь на несколько десятилетий, но зато закономерно привели к революции русского образца — сначала 1905–1907 гг. (в ней трудящиеся потерпели поражение), закрывшей XIX в., а затем — 1917 г., открывшей век XX. Через несколько десятилетий после либеральных реформ дети и внуки крестьян взялись за топоры и вилы, а ещё через 12 лет свергли царизм. «Либеральные реформы» Хрущёва тоже логически привели к социальной революции 1991–1993 гг., в которой массы, как и в 1905 г., проиграли. Посмотрим, что будет дальше — история покажет.
Система и противоречия
Противоречие между наиболее активным сегментом советского народа, сформированным войной, и номенклатурой, возникшее на рубеже 1940–1950-х гг. на фоне несбывшихся надежд послевоенного времени, было основным, но далеко не единственным, обусловившим XX съезд и его решения.
Значительную роль сыграли внутренние противоречия системообразующего элемента совсистемы — номенклатуры, их развёртывание, достигшее остроты именно на рубеже 1940–1950-х годов.
Любая система складывается как комплекс отношений по поводу присвоения определёнными группами определённых факторов производства, объект присвоения определяет социальную природу присваивающего субъекта. Что присваивали господствующие группы в советской системе? Не вещественные факторы — это очевидно. Присваивались социальные и духовные факторы производства. Духовные факторы производства — это ценности, цели, образы, понятия. Провозглашение марксизма-ленинизма единственной и единственно верной идеологией отчуждало эти факторы. Социальные факторы производства — это возможность по своей воле и в своих интересах создавать коллективные формы (организации). Определение Уставом КПСС этой партии «высшей формой общественно-политической организации советского общества» ставило социальное поведение вообще и любые организации (и даже возможность их создании) под контроль. (Подробно социальный анализ базовых противоречий номенклатуры и советского социума представлен в моих работах начала 1990-х годов «Кратократия» и «Взлёт и падение перестройки».)
Отчуждение нематериальных факторов могло носить только коллективный характер, а вот присвоение на этой основе материальных факторов и их потребление было индивидуальным и носило ранжировано-иерархический характер. Однако каждый номенклатурный работник хотел потреблять больше, чем это полагалось по рангу. Пока центроверх («государство») был силён, пока репрессивные структуры стояли над всем остальным, это хотение могло реализоваться разве что по щучьему велению. Однако по мере развития и укрепления номенклатуры как слоя, особенно во время войны, когда она прочно срослась с хозяйственными структурами, стремление к внеранговому потреблению становилось системной чертой.
Сообразно элементам, «краям» первого базового противоречия номенклатуры — между коллективным присвоением нематериальных факторов и индивидуальным ранжировано-иерархическим присвоением (потреблением) факторов материальных — в номенклатуре сформировались тенденции (и воплощающие их группы): к развитию преимущественно коллективистско-внеэкономических и централизованных форм и аспектов (часто это ошибочно именуют «неосталинизмом», идеологизацией и т. п.), с одной стороны, и к развитию преимущественно индивидуально-потребленческих норм и аспектов, связанных с ослаблением внутрииерархического централизованного контроля — с другой (персонификаторов этой тенденции именовали «партийными либералами», «сторонниками экономических методов» и т. п.).
Ясно, что эта вторая тенденция, как правило, предполагала бо́льшую открытость Западу (преимущественно потоку импортных вещей плюс загранкомандировки и т. п.), менее антизападный курс в «идеологии» и внешней политике. И в любом случае, вторая тенденция требовала резкого ограничения репрессий, демонтажа репрессивного аппарата в целом, отказа от сталинского наследия. В начале 1950-х годов названное выше базовое противоречие достигло значительной остроты и требовало своего разрешения. Центроверх должен был либо лишиться своей репрессивности по отношению к номенклатуре, либо, наоборот, начать очередной тур репрессий по отношению к ней.
Второе базовое противоречие «исторического коммунизма» заключалось в следующем. Коммунистическая власть не была ни политической, ни экономической, ни идеологической, ни их суммой. Будучи однородной (гомогенной) социальной властью, она могла развиваться лишь путём сегментации, при которой каждый сегмент обладает полным набором её качеств в уменьшенном масштабе. При прочих равных условиях в ситуации однокачественности различных ячеек в силу вступает логика количества, т. е. средних величин, и в результате реальная власть имеет тенденцию к перемещению на средние уровни системы (ведомства, обкомы).
Сообразно «краям» этого противоречия формируются две тенденции и, соответственно, персонифицирующие их группы: центр и «центростремительные» силовые ведомства плюс ВПК, с одной стороны, и совокупность регионально-ведомственных групп — с другой. Очевидно, что тенденция к внеранговому потреблению коррелирует со «среднестремительной» (центробежной). По сути, это двойной блок, которому в разных своих ипостасях противостоит «идейно-репрессивный», внеэкономически ориентированный центроверх.
Пока центроверх был силён и имел ярко выраженный репрессивный характер, «среднестремительная» тенденция не могла реализоваться полностью. Однако она постоянно усиливалась, что находило отражение, например, в росте числа в ЦК руководителей ведомств, обкомов, крайкомов КПСС и республиканских партий (с 20 % в 1939 г. до 50 % в 1952 г.).
XX съезд должен был решить все эти обострившиеся противоречия. На этом пути стоял репрессивный центроверх, возникший на ранней, сталинской фазе развития исторического коммунизма. Его демонтаж в интересах, прежде всего, номенклатуры (обеспечение физической безопасности и укрепление социальных и экономических гарантий бытия, с одной стороны, и выпускание социального пара в условиях нарастания социальной сложности и напряжённости, с другой), и стал задачей № 1 XX съезда КПСС. Ну а уже её решение-исполнение «полночным ковбоем» (в «антисемиточке») от КПСС Хрущёвым в соответствии с его интеллектом, темпераментом и биографией — это уже конкретика (в данной статье я сознательно оставляю «за кадром» вопросы о составе той группы, которая готовила доклад Хрущёву и таким образом вела «кукурузника», о её международных связях с правыми и левыми глобалистами, западными спецслужбами и иными структурами). И именно эта конкретика определила и позицию Хрущёва после XX съезда, и его дальнейшую властную судьбу.
Качество любой господствующей группы как господствующей определяется властными, социальными и экономическими гарантиями её бытия. И разумеется, физическими. Последнее дополнение кажется странным, но именно этих гарантий не имела советская номенклатура вплоть до смерти Сталина. О каком превращении в слой для себя может идти речь без физических гарантий для отдельного представителя этого слоя и членов его семьи? В связи с этим первая фаза борьбы номенклатуры за превращение в квазикласс (1945–1953 гг.) развивалась как борьба за обеспечение физических гарантий. Что и было обеспечено смертью Сталина (или со смертью Сталина). Это роспуск «троек» (народу об этом сообщили только в 1956 г.), решение о том, что члена ЦК можно арестовать только по решению ЦК, ликвидация Особого совещания при МВД в сентябре 1953 г., пересмотр Ленинградского дела в 1954 г., начало реабилитации — 16 тыс. человек в конце 1955 г. и т. д. Однако чтобы сделать это обеспечение необратимым, надо было, во-первых, демонтировать и ослабить репрессивный аппарат в целом, который при Хозяине играл относительно автономную роль по отношению к другим силам параллелограмма (партаппарат, Совет министров армия), поставить его под контроль партаппарата; во-вторых, официально осудить репрессии, свалив всю вину на Сталина. Связанная с этим селективная реабилитация живых и мёртвых, разоблачение «культа», «бериевских» и «сталинских» палачей должны были придать процессу необратимый характер. XX съезд как раз и зафиксировал это публично, став ударом по реликтам ранней стадии, они же — личные конкуренты Хрущёва.