подарит им ещё лет шестьдесят-семьдесят, а то и целую сотню исторической отсрочки.
Так что в ближайшие 10–15 лет будет идти борьба за переход к новой системе. Причём вариантов перехода к ней будет несколько; напомню, что из Средних веков в Современность вариантов перехода было три: французский, немецкий и английский. Конкретные формы и результаты перехода в посткапиталистический мир будут определяться в жестокой социал-дарвинистской борьбе за будущее, за то, кто кого отсечёт от него. Кажется, в двух зонах мировой системы будущее уже наступило — это погружающаяся в неоархаику Африка и Китай с его системой социальных рейтингов. А вот в России, Латинской Америке, Штатах, Европе, мусульманском мире настоящая борьба впереди.
«ЗАВТРА». И что же нам делать в этой ситуации?
Андрей ФУРСОВ. Я не раздаю советы такого рода. Я учёный, а не политик. Главное — в любых обстоятельствах быть мужчиной — защитником своей семьи и гражданином — защитником своей Родины, стараясь жить достойной и интересной жизнью.
«ЗАВТРА». Валентин Катасонов на канале «День ТВ» не так давно отозвался о кризисе 2020 года в совсем апокалиптических тонах. Вы разделяете такой взгляд?
Андрей ФУРСОВ. Я не сторонник истерических прогнозов. «Апокалипсис» — это не мой язык. Мой язык — терминальная фаза системного кризиса капитализма. Что касается России, то здесь ситуация чем-то напоминает начало XX века. Когда недавно меня спросили: «В каком году мы оказались?». Я ответил: в 1904-м. Дальше — либо 1903-й, либо 1905-й.
«ЗАВТРА». Теоретически это возможно?
Андрей ФУРСОВ. Теоретически всё возможно! Для преодоления кризиса с минимальными потерями наша верхушка должна начать отождествлять себя с основной массой населения. Люди должны ощущать своё общество как социально справедливое. Почему в Советском Союзе в последние двадцать лет накапливалось раздражение? Не только по экономическим причинам. Люди видели, что верхушка не верит высоким принципам, которые провозглашает, социум становится всё менее справедливым.
Это перекликается с тем, о чём писал Лесков — писатель не меньшего уровня, чем Толстой и Достоевский. Основная его идея заключалась в том, что главный враг мужика не помещик, не «буржуин», а тот же мужик, который из грязи выбился в князи. Это очень актуально, так как выбравшиеся из грязи в князи сейчас преимущественно и давят население: какие-то полупроститутки из «Дома-2» смеют что-то вякать про «нищебродов», которым не надо помогать.
«ЗАВТРА». А они сами — «аристократия»!
Андрей ФУРСОВ. «Аристократия помойки». Главная проблема этой публики заключается в том, что даже «помойка» быстро «проедается».
«ЗАВТРА». А что вы думаете о нынешнем Китае?
Андрей ФУРСОВ. Чем больше экономических успехов у КНР, тем больше там будет социальных проблем. Я не удивлюсь, если лет через пятнадцать-двадцать эта страна распадётся на Север и Юг. Китай говорит, что он готов взять на себя глобальную ношу, но это не мировая держава, это «автоцентричная» страна.
«ЗАВТРА» …которая не предлагает миру никакой идеологии!
Андрей ФУРСОВ. Абсолютно точно. Кроме того, китайцы — гениальные имитаторы чужого. Я думаю, у Китая в ближайшие десятилетия будут настолько серьёзные проблемы, что им уже будет не до «остального мира». Я всегда был противником той точки зрения, что, Китай, мол, «лидер XXI века». Такие же разговоры велись по поводу Японии в 1970-е годы, и они благополучно закончились в конце 1980-х — 1990-е. И хотя Китай намного более могучая страна, чем Япония, думаю, здесь будет нечто похожее. Кроме того, нельзя забывать, когда именно и на чём «выскочил» Китай. Он «выскочил», когда рухнул СССР, и это многое объясняет.
«ЗАВТРА». У России есть шанс вырваться из мировой западни?
Андрей ФУРСОВ. Шанс остаётся всегда. У России большой опыт выскакивания из ловушек, когда во всём мире кризис. Но это не значит, что так будет всегда. Будем надеяться и работать на это. Есть замечательный тезис Антонио Грамши: «Пессимизм разума и оптимизм воли». Оптимизм воли — это готовность биться насмерть за свою страну, за традиционные ценности — так, чтобы противник чётко осознавал: даже если мы, русские, не выиграем, но и его, суку, под топор уложим.
«ЗАВТРА». Большое спасибо за беседу, Андрей Ильич!
Беседовал Сергей ПРАВОСУДОВ
На пороге нового мира: хмурое утро, огонь и сталь(Мировые элиты, местная «илитка» и левый проект)Беседа с Андреем Фурсовым[13]
— Давайте определимся с термином. Элита — это группа лиц, от поколения к поколению преумножающих богатство и власть, или социальный слой, сформированный культурно-образовательным, управленческим и властным институтами, определяющими вектор развития, отстаивающими интересы страны на мировой игральной доске?
— Понятие «элита» весьма многозначно, хотя и не столь, как «цивилизация» или «демократия». В обиходном значении элита — это лучшие. Однако в обществоведении, будь то социология или политическая наука, под элитой понимается внутренне связанный слой людей, занимающий верхние «этажи» социума благодаря власти, собственности и образованию. Мы прекрасно знаем, что во власти часто оказываются далеко не лучшие, а вовсе наоборот.
Частью элиты является правящий слой, хотя не все представители правящего слоя могут фиксироваться как элита. Впрочем, элитой общества являются многие из тех, кто не относится к правящему классу, но влияют на общественные настроения своей профессиональной деятельностью (писатели, журналисты, деятели культуры и науки и т. п.). В то же время такое понятие, как «господствующий класс/слой», шире понятия «элита»: например, далеко не всех торгашей или банкиров, разбогатевших на грабительских реформах 1860–1870-х годов, можно отнести к элите, и не потому, что они сморкались в пол, а потому, что не влияли на власть и не имели образования. Слово «элита» и научный термин «элита» далеко не всегда совпадают. Далее я буду пользоваться термином «элита» в научно-обществоведческом плане, делая, когда это необходимо, оговорки. Впрочем, в то время как политологи говорят об «элите РФ», народ и многие публицисты называют эту публику «илиткой» — и в целом они правы.
— Однако сегодня нередко говорят о наднациональных элитах, игнорирующих общественные интересы…
— Наличие наднациональных, надгосударственных элит и их структур — имманентная черта капитализма как системы; более того, без наличия этих структур его нормальное функционирование трудно представить. Суть в том, что капитализм в экономическом плане — единое целое без границ, а в политическом — сумма государств, разделённых границами. Налицо противоречие в капсистеме между капиталом и государством, экономикой и политикой, целостностью и суммарностью. У крупной буржуазии, особенно финансовой, всегда есть интересы за пределами их государства, реализация этих интересов требует нарушения политических границ, т. е. снятия указанного противоречия. Систематически это возможно лишь при наличии структуры (организации), которая носит надгосударственный (наднациональный) и закрытый характер, а потому способна влиять на государство (государства) в закрытом режиме.
Когда на рубеже XVII–XVIII вв. наличие такой структуры стало императивом, у европейской, прежде всего, английской и голландской, буржуазии и у созданных ею новых, т. е. буржуазных, монархий таких своих структур не было и они схватились за то, что имелось на тот момент наднационального. Во-первых, это были масонские структуры; во-вторых, разбросанные по всей Европе и тесно связанные друг с другом еврейские общины, еврейский торговый капитал (позднее, уже в XX в. к еврейской диаспоре добавилась армянская, но она, как и ещё позже ливанская, не достигла еврейского уровня влияния); в-третьих, связанные родственными надгосударственными (династическими) узами монархические и аристократические семьи.
Интересы и цели капиталистического накопления, капсистемы в целом привели к тому, что в начале XIX в., с окончанием наполеоновских войн, все эти наднациональные структуры Запада тесно переплелись друг с другом и оформилась невиданная до тех пор уже не просто международная (международными были союзы государств), а мировая сеть. Её главными узлами (или, если угодно, головами дракона) на тот момент были государство-гегемон капсистемы Великобритания, управляемая клубами и островными ложами; масонские организации — островные и континентальные, финансовый капитал (прежде всего Ротшильды). Ну и, конечно, династическая система Европы, королевские и герцогские семьи (на первом плане — Великобритания, а также Нидерланды, Швеция, Норвегия, Лихтенштейн). Эта сеть ни в коем случае не была мировым правительством. Во-первых, таковое по целому ряду причин (прежде всего конкуренция и различие интересов) было невозможно; во-вторых, мировая сеть намного эффективнее мирового института, каковым является правительство или объединение правительств.
К середине XIX в. масонские структуры («эпоха революций» 1789–1848 гг.) так или иначе пришли к власти в крупнейших государствах Европы, произошло огосударствление регулярного масонства (которому теперь противостояли «дикие ложи»), но на этом восходящая линия истории масонства по сути закончилась — оно стало выполнять функцию рекрутирования элиты, социального лифта, канала связи и — в ряде ситуаций — ширмы.
В последней трети XIX в. экономическая рецессия 1873–1896 гг., ослабление Великобритании как гегемона капсистемы, подъём США и Германии, обострение борьбы за новый передел мира («эпоха империализма») потребовали создания новых, постмасонских наднациональных структур мирового согласования и управления. Они и были созданы в Великобритании — общество Сесила Родса, которое после его смерти плавно трансформировалось в общество Милнера — «Круглый стол» (Round Table), или «Мы» (We).