Сергей Николаевич, безусловно, не был ангелом во плоти; его отличало тщеславие, любовь к деньгам, надменность и высокомерие. И все же доказательств преступной деятельности полковника не нашлось. Тогда Пономарев решился сфабриковать их: его агент Донцов должен был подбросить в машину Мясоедова динамит и револьверы во время его приезда в Эйдткунен. Однако визави оказался не так прост. Он схватил злоумышленника с поличным и принудил написать признание. Вторая интрига Пономарева в том же Эйдткунене опять провалилась. Он лично пытался подкупить прусского торговца Шулера, чтобы тот незаметно запаковал в заказ для Мясоедова несколько винтовок. Добропорядочный немец просто вышвырнул интригана из своей лавки.
Полковник строчил жалобы. Делу, однако, не дали ход, и безнаказанный Пономарев вознамерился взять реванш. На этот раз он установил контакт с шайкой контрабандистов, которую возглавляли два бывших сотрудника вержболовской таможни. Через подставных лиц корнет заказал им незаконную переправку товара через русско-германскую границу; в тюки нарушителей были тайно подложены революционная литература, прокламации и оружие. На границе субчиков схватила заранее предупрежденная пограничная стража. Пономарев стремился записать этот «успех» на свой счет, ссылаясь на точные агентурные данные охранки и обвиняя вержболовских жандармов в преступном бездействии. Один из подсудимых вызвал Мясоедова в суд в качестве свидетеля защиты. И там жандарма будто прорвало: он публично обвинил корнета Пономарева в провокации, чем вызвал скандал в масштабах империи. Петербургское начальство было в высшей степени недовольно вынесением сора из избы; Мясоедова решили демонстративно убрать из Вержболово – он почел себя оскорбленным и вышел в отставку. Так, собственно, закончился эйдткуненский пролог мясоедовской истории.
Позже полковник вернется на службу в военное министерство, но политическая оппозиция, желая свалить военного министра Сухомлинова, через подконтрольную прессу объявит его нового протеже – бывшего вержболовского жандарма – немецким шпионом.
Оклеветанный Мясоедов вновь останется не у дел и в следующий раз наденет мундир уже в разгар Первой мировой. Наденет себе на беду. Ибо, когда в 1915 году русская армия начнет терпеть поражения и страну охватит бесконтрольная шпиономания, уже не газеты, а русская контрразведка обвинит его в работе на немцев. Ему припомнят все: и частые визиты в Эйдткунен, и совместную охоту с кайзером. А после, для успокоения общества, без всяких надежных доказательств, Мясоедова отправят на виселицу. В 1945 году бывший руководитель немецкой разведки Вальтер Николаи, находясь в советском плену, скажет сотрудникам Смерша, что Сергей Николаевич никогда не был завербован его подчиненными. Спустя двадцать лет советский историк Корнелий Шацилло докажет это документально…
Накануне Первой мировой в Восточной Пруссии действовали не только шпионы, но и революционеры. По сути, этот регион стал одним из плацдармов, с которого революционная пропаганда попадала в Российскую империю. В Кенигсберге и Тильзите присутствовали перевалочные пункты, где хранилась нелегальная литература, а также оружие и взрывчатка. Об организации таких пунктов уже после революции откровенно рассказал в мемуарах большевик Осип Пятницкий:
«Когда я был второй или третий раз в Тильзите, я напал на след крупной литовской организации, перевозившей через границу религиозные книги на литовском языке…»
Здесь читателям потребуется небольшое пояснение. После Польского восстания 1863 года в Российской империи было запрещено печатание книг литовской латиницей (но не кириллицей). Параллельно шло наступление царских властей на католичество в Прибалтике: церкви этой конфессии закрывались по причине (а иногда под предлогом) ветхости, а новые не возводились. Зато к услугам прихожан всегда был расположенный неподалеку православный храм. Эта политика вызывала сопротивление, апогеем которого стала так называемая «резня в Крожах» 1891 года, когда казаки ковенского губернатора Клингенберга вынуждены были брать штурмом костел этого скромного поселения: местные жители пытались защитить его от закрытия. В результате погибло девять человек, было несколько десятков раненых и покалеченных[15]. События приобрели большую огласку. Все это способствовало росту литовского национального сознания и религиозного фанатизма. Появился феномен так называемых книгонош, которые переправляли книги на литовской латинице, в том числе религиозного содержания, в Российскую империю. Преимущественно эти издания печатались на территории Восточной Пруссии, по соседству с российской Литвой. Неудивительно, что, приехав в Тильзит, Пятницкий без труда вышел на контакт с литовскими контрабандистами-пропагандистами.
«С этой организацией мы связались и с ее помощью стали перебрасывать через границу десятки пудов “Искры”, “Зари” и брошюр… В Тильзите нам энергично помогал сапожник Мартенс…»
Схема доставки марксистской пропаганды в Россию выглядела так. Революционная литература, в первую очередь газета «Искра», приходила в Берлин или Кенигсберг, оттуда ее под видом сапожного товара пересылали на берега Немана товарищу Мартенсу, который какое-то время хранил ее у себя, а после передавал для переправки за кордон. В 1904 году прусская полиция вскрыла на почте несколько ящиков и обнаружила подлог. Все, кто участвовал в пересылочной цепочке, включая самого Мартенса, попали под арест. Хотя противоречия Германии и России уже нарастали, тем не менее Вильгельм II был готов поддерживать борьбу Николая II с революцией. В Кенигсберге открылся громкий судебный процесс, который внезапно обернулся для обвинителей фатальным фиаско.
Русский консул Артемий Выводцев, который готовил переводы найденных прокламаций, брошюр и газетных статей, сгустил краски и включил в текст немецких вариантов выдуманные радикальные заявления, вплоть до требований цареубийства. Дело в том, что в Германии уже существовал парламент, и немецкая социал-демократическая партия была не только легальна, но и весьма влиятельна. В России же в 1904 году сохранялось самодержавное правление, а политические партии еще не допускались. Поэтому идея вынудить царя к дарованию подданным свобод, которую провозглашала революционная пропаганда, могла показаться кенигсбергскому суду не такой уж преступной. Требовалось максимально демонизировать то дело, которому содействовали подсудимые. Поэтому им приписали соучастие в планировании жутких кровавых злодеяний и попытались представить их не социал-демократами, а террористами-анархистами.
Эта фальсификация посыпалась прямо на процессе благодаря эффектной защите, в которой первую скрипку сыграл известный немецкий социал-демократ Карл Либкнехт. Поддержку ему оказал русский профессор-юрист Михаил Рейснер, отец «валькирии революции» и замечательной писательницы Ларисы Рейснер. Он вспоминал позднее:
«В старинном Кролевце-Кенигсберге в одной из высоких зал громадного и скучного здания судебных установлений… совершалась та удивительная драма русской революции, амфитеатром которой был весь культурный мир, а истинными героями – арестованные русские бунтарские идеи; целыми грудами в громадных тюках, зашитые в холст, лежали они перед судом председателя, словно вдруг окаменевший поток, остановленный в своем могучем стремлении… Картина была такая серенькая и обыденная, все было так же, как при любом разбирательстве о подделке чека каким-нибудь вероломным кассиром, и только темные массы брошенных на землю гробов с тысячами и тысячами газетных листов, брошюр, книг и прокламаций на четырех языках населяющих Россию народов говорили о том, что здесь дело идет не о Германии, а о России…»
Либкнехт яростно вскрыл разницу между русскими и немецкими текстами и, чтобы не допустить обмана, предложил читать документы параллельно вслух на обоих языках. Это произвело сильное впечатление на судей и общество. В итоге подсудимые отделались ничтожными сроками. И тем не менее внешне берлинский двор оказал Николаю II услугу, за которой, конечно, скрывался тонкий расчет кайзера Вильгельма.
Германский император пытался расколоть оборонительный союз России и Франции, который мог угрожать немецким интересам. Момент, выбранный берлинским властелином, был весьма удачен. Россия терпела болезненные поражения в Русско-японской войне. В январе 1905 года разразилась Первая русская революция, которая сотрясала основы абсолютной монархии Романовых. В этих условиях Вильгельм пытался создать у Николая II впечатление, что Германия, и, возможно, только она, является естественным и надежным союзником восточного соседа. Именно Германия поможет и поддержит в трудную минуту. Главный враг обеих держав – Англия, которая не дает немцам развернуться на морях, а России прямо сейчас вредит, оказывая поддержку японцам, да еще и конфликтуя против русских в Средней Азии. Кайзер предложил царю подписать союзный договор, согласно которому, если одна держава подвергнется нападению со стороны европейского государства, то другая всеми силами придет ей на помощь. Николай II, возможно под сильным впечатлением от британских интриг на Дальнем Востоке, пошел навстречу. 11 июля 1905 года на борту царской яхты «Полярная звезда» неподалеку от балтийского острова Бьерке два государя подписали соответствующий пакт. В текст его был внесен отдельный пункт, согласно которому царь «предпримет необходимые шаги к тому, чтобы ознакомить Францию с этим договором и побудить ее присоединиться к нему».
Кому это соглашение приносило больше пользы? На наш взгляд, нельзя не признать, что формулировки документа были размыты, и это соответствовало скорее интересам Германии, нежели России.
Во-первых, речь шла только о нападении европейской державы. Россия в тот момент завершала войну с Японией миром, который не устраивал ни одну из сторон: Петербург был недоволен утратой контроля над Манчжурией и половины Сахалина, а Токио считал такую победу крайне скромной и совершенно неадекватной понесенным потерям. Таким образом, в 1905 году напряженность на дальневосточном направлении не исчезала, однако в случае обострения ситуации там Германия никаких обязательств не несла, ведь противником России в данном случае выступала бы