Немецкий историк Фриц Гаузе довольно флегматично описал жизнь восточнопрусской столицы в первые годы войны: спокойную, размеренную и благополучную.
«Война против Советской России еще больше подняла значение Кенигсберга. Отсюда… навстречу своим победам и поражениям выступили две войсковые группы, состоявшие из нескольких армий. Люди очень скоро привыкли к множеству командных центров, вспомогательных частей, лазаретов и служб обеспечения. Они стали обыденностью. И отдельные налеты советских бомбардировщиков не могли омрачить создавшуюся картину».
Германский хронист и житель королевского города бесстрастно вспоминает, как толпы горожан сбегались посмотреть на Янтарную комнату, украденную из Екатерининского дворца в Пушкине и выставленную на всеобщее обозрение в Королевском замке.
Тем временем у Коха появилась новая работа: с 1941 по 1944 годы он успешно совмещал должность обер-президента с обязанностями… рейхскомиссара Украины. Первоначально министр оккупированных восточных территорий Альфред Розенберг планировал назначить Коха главой другого рейхскомиссариата – Московия. Мотивировка его кандидатуры ярко характеризует как репутацию партайгеноссе, так и нацистские планы относительно жителей России:
«Оккупация [России] будет направлена на подавление любого русского и большевистского сопротивления и потребует безжалостной личности как со стороны военного представительства, так и со стороны политического руководства. Задачи, которые вытекают из этого, теперь не нуждаются в записи. Если в Московии не будет предусмотрено постоянное военное управление, то на пост рейхскомиссара рекомендуется гауляйтер Восточной Пруссии Эрих Кох».
Однако под давлением Геринга, в задачи которого входило выкачивание зерна из черноземных территорий, Коха отправили на Украину. Там заслуженный палач развернулся в полную силу. Своего номинального шефа Розенберга, который хотел использовать украинских националистов против Москвы, рейхскомиссар ни во что не ставил и поощрял режим самого крайнего террора. Геринговский выдвиженец четко обозначил свое кредо по отношению к коренным жителям оккупированных земель:
«Я выжму из этой страны все до последнего. Мы должны осознавать, что самый мелкий немецкий работник расово и биологически в тысячу раз превосходит местное население».
Министр восточных территорий попытался добиться отставки строптивого подчиненного, но Кох вновь показал зубы. Поводом к конфликту послужили массовые убийства сельского населения на Волыни. Розенбергу доложили, что Кох собрался устроить в районе Цуманьских лесов свои охотничьи угодья для отдыха и встречи высоких гостей. Местное население хотели было переселить, чтобы не путалось под ногами, но это представляло известные трудности, и людей просто перестреляли. В результате не хватило рабочих рук для заготовки дров, и Розенберг сунулся было к фюреру с компроматом на зарвавшегося чиновника. Но Кох дернул за свои ниточки, и ситуация предстала перед Гитлером в совершенно ином свете. Цумань была преподнесена ему в образе партизанского форпоста, грозившего подорвать немецкий тыл, и только союз ответственного рейхскомиссара с органами СС сорвал вражеские планы коварных «жидобольшевиков». Розенберг вынужден был извиниться перед подчиненным, что знаменовало очередную аппаратную победу Коха.
Впрочем, какие бы победы ни одерживали одни нацисты над другими в придворных интригах, но у рейха в целом дела шли все хуже. Владения Коха стремительно сокращались. Те, кого гитлеровский наместник называл биологически малоценными унтерменшами, внезапно нанесли высшей расе череду болезненных поражений. Осенью 1944 года Красная Армия вышла к границам рейха.
Еще раньше, в конце августа 1944 года, союзники нанесли авиаудар по Кенигсбергу. Эта бомбардировка была одним из первых в истории случаев применения напалма: королевская авиация в пух и прах разнесла половину жилой застройки города. «Пока тысячи людей отчаянно пытались выбраться из пламени, я… смотрел на языки огня над пылающим городом, – вспоминал местный житель еврейского происхождения Михаэль Вик. – Теперь уже никого нельзя было спасти. Туча дыма все отчетливей вырисовывалась на фоне предрассветного неба и своими размерами походила на грибы будущих атомных взрывов. О борьбе с огнем даже силами профессиональных пожарных нечего было и думать. Любое приближение ближе чем на двадцать метров было немыслимо из-за убийственной жары. Спасатели занялись тушением отдельных зданий на окраинах, а исторический Кенигсберг пришлось оставить на произвол судьбы». Эти события для примерно трехсот шестидесяти тысяч местных жителей означали, что с посещением интересных выставок покончено.
16 октября войска 3-го Белорусского фронта генерала Ивана Даниловича Черняховского начали наступление на территорию противника. Провинция Коха оказалась не готова к приходу Красной Армии. По признанию немецких историков Курта Диккерта и Хорста Гроссмана, «…раскаты грома привели в испуг всю Восточную Пруссию… Ничего из того, что могло быть подготовлено по приказу гауляйтера Коха, не было сделано… Он позаботился только о самом себе… Всюду господствовало паническое настроение и дикая неразбериха». Первая полоса вражеской обороны была достаточно быстро прорвана, не оказавшись непреодолимым препятствием: хорошо обученные танкисты и пехотинцы уничтожали бетонные пулеметные гнезда огнем по амбразурам, подрывали их взрывчаткой, выжигали огнеметами.
17 октября утром артиллерийский разведчик Иван Блескин из 184-й стрелковой дивизии получил задание разведать брод пограничной реки Шервинта, разделявшей Советскую Литву и Восточную Пруссию. Он должен был скрытно перейти на немецкий берег и разминировать там участок для атаки красноармейцев. Блескину удалось невредимым добраться до цели. Через двадцать минут к нему прорвались еще два солдата, после чего боевое трио обезвредило вражеские мины и подало сигнал своим. При шквальной артиллерийской поддержке советские войска форсировали Шервинту и отчаянно ворвались в неприятельский городок Ширвиндт. «Русские, постоянно вводя в бой свежие силы, в кровопролитных рукопашных схватках, атаковали дом за домом, – сообщают Диккерт и Гроссман. – Число защитников таяло на глазах».
Блескин вспоминал, что особенно ожесточенный бой завязался на западной окраине города, возле молокозавода. Его взвод в составе боевых групп корректировал огонь артиллерии. Забежав в один из подъездов близлежащего жилого здания, офицер внезапно столкнулся с бойцом вермахта. «Схватка была мгновенной. Личным оружием воспользоваться не успели. Я упредил фашиста в ударе кулаком, и он, оглушенный, осел на пол». Потом Блескин нашел комнату, из которой была видна оборонительная позиция врага, и через полевой телефон сообщил ее координаты. К вечеру враг оставил Ширвиндт. Так был взят первый город Германии в Великой Отечественной[17].
18 октября Гитлер отдал нервозный приказ о формировании фольксштурма – ополчения из подростков и возрастных мужчин, ранее не подлежавших призыву. Кох отреагировал на действия Берлина бравурно, сообщая, что народ в едином порыве поддерживает фюрера. На самом деле избытка в добровольцах не наблюдалось: людей загоняли под ружье силой и быстро бросали в бой, пытаясь любой ценой остановить красноармейский потоп. Но тщетно: применение сбитых наспех батальонов закончилось обескураживающе и закономерно. Фольксштурм понес очень тяжелые потери при крайне умеренных результатах.
Однако, кроме этой инвалидной команды, немцы перебросили в Восточную Пруссию полноценные резервы – танковые дивизии – с других участков фронта. Черняховский, закрепившись в приграничных районах, взял паузу. Началась подготовка к масштабной Восточно-Прусской операции.
Эта операция потребовала координированных усилий сразу трех фронтов и в какой-то степени повторила, но с гораздо большим успехом, замысел царского генштаба в 1914 году. Силы 2-го Белорусского под командованием Константина Константиновича Рокоссовского должны были ударить по Восточной Пруссии с юга, из освобожденной Польши. Их задача заключалась в том, чтобы стремительным маршем прорваться к Балтийскому морю и отрезать провинцию от остальной Германии. Третий Белорусский Черняховского синхронно начинал наступление с востока, действуя на Кенигсберг и далее на Земланд. Вспомогательная роль отводилась 1-му Прибалтийскому фронту Ивана Христофоровича Баграмяна, который должен был овладеть самым восточным портом области – Мемелем, нынешней Клайпедой, а также содействовать Черняховскому.
Операция началась 13 января 1945 года. Блестяще действовали войска Рокоссовского: сминая оборону противника, они неуклонно и неумолимо мчались к Балтике, которой достигли в конце января. Восточная Пруссия, цитадель германской воинственности, оказалась в сухопутной блокаде. Отныне ее снабжение было возможно только по морю, через Пиллау. 28 января советские войска овладели и Мемелем. Наконец в тех же числах силы Черняховского, преодолевая упорное сопротивление вермахта, вышли к предместьям Кенигсберга, полностью окружили город и отрезали его от группировки противника на Земландском полуострове и порта Пиллау. К югу от города в Хайлигенбайльском котле варилась 4-я армия вермахта, прижатая к заливу Фришес-Гафф.
Таким образом, немецкие войска в Восточной Пруссии оказались умело рассечены на три части. Сил для штурма Кенигсберга пока не было, и Красная Армия приступила к ликвидации других группировок противника. В марте удалось разобраться с 4-й армией. Ее оборона была прорвана во многих местах, иногда при помощи солдатской смекалки. Так, гвардии капитан Боровченко обшил несколько немецких тракторов фанерой, установил на деревянные настилы сорокапятимиллиметровые пушки и в конце концов добился сходства сельскохозяйственных машин с танками. У немцев, никак не ожидавших танковой атаки, появление этих советских франкенштейнов на поле боя вызвало панику и привело к их бегству с позиций. Впрочем, более традиционные методы тоже работали. К концу марта весь южный берег Фришес-Гаффа, ныне Калининградского залива, оказался в наших руках.