Что касается революции 1917 года, то, возможно, именно союз солдат и крестьян стал той силой, которая сбросила Временное правительство и способствовала установлению большевистского режима. Милютин сузил разрыв между солдатами и крестьянами, а массовые призывы в годы Первой мировой войны окончательно уничтожили разрыв между ними. Армия, уже давно частично управляемая артелями, совершенно естественно восприняла выборные «солдатские комитеты», провозглашенные Советами. Крестьянская община со своим импровизированным сходом захлестнула армию и подчинила ее себе.
Глава 3Крестьянство
В ситуации крестьянства, особенно русского крестьянства, наглядно проявляется парадокс этой огромной и в то же время уязвимой империи.
Крестьяне были ее главной опорой: снабжали продовольствием, составляли численную основу армии, наполняли казну. Крестьяне же обеспечивали служилую знать средствами существования, поставляли рекрутов в войска и обеспечивали выплату налогов; с этой целью они были прикреплены к земле и взаимосвязаны круговой порукой. Как говорил в 1727 году князь Меншиков: «Армия так необходима, что без нее государство не выстоит, и ради него мы должны позаботиться о крестьянах, потому что солдат обязан крестьянину… Если нет крестьянина, не будет и солдата».
При всем этом, правительство вовсе не проявляло щедрости и великодушия в своей «заботе о крестьянине». По большей части крестьянам приходилось заботиться о себе самим, поддерживая при этом государство. Самоуправляющиеся общества, общины, в которых жили крестьяне, зародились еще во времена Киевской Руси, а в «Русской правде» по отношению к ним используется термин мир: обычай взаимной ответственности, или «круговой поруки», предусматривал, что ответственность за исполнение повинностей и уплату налогов несет вся община — если какой-то двор не в состоянии внести свой вклад, за него это делают все остальные. Монголы закрепили подобную практику, а на протяжении XV–XVII веков она получила всеобщее признание и повсеместно применялась в связи с раздачей великими князьями «черных» земель, то есть земель, находившихся в собственности государства или ни в чьих руках. Юридическое закрепление круговой поруки произошло в 1649 году с принятием Уложения, составители которого сочли подобную систему наиболее удобным средством обеспечения своевременной и полной выплаты повинностей.
Аграрный порядок, основанный на крепостном праве и деревенской общине, развивался на протяжении XVI века и в основном сложился к середине XVII века. Большинство характерных черт оказались крайне живучими и сохранились даже после отмены в 1861 году крепостного права. Наличие лесов на севере и открытых степей на юге и востоке облегчало крестьянам возможность побега, поэтому для удержания их на месте, принуждения к возделыванию земли и исполнению повинностей требовалось умелое и сложное государственное регулирование. В 1580 году временно отменили право крестьян уходить с земли в Юрьев день (в конце ноября, после окончания сезонных полевых работ). В 1603 году переходы запретили окончательно. Земельные кадастры 1581 и 1592 годов устанавливали постоянное местожительство крестьян и служили основанием для востребования и возвращения беглецов назад. Поначалу еще действовало положение, согласно которому через определенное количество лет беглец становился свободным человеком, однако Уложение 1649 года устранило и эту последнюю возможность избавиться от неволи: крестьянин, как и его потомки, пожизненно прикреплялся к участку земли. На практике это означало личную зависимость крестьянина от землевладельца, имевшего над ним административную и судебную власть, и ответственность за исполнение всех повинностей. В связи с тем, что цари с готовностью награждали своих фаворитов и служителей земельными владениями, личная зависимость стала тяжелой долей все более возрастающего числа крестьян. В 1811 году крепостные крестьяне составляли 58 % всего мужского населения России, а в 1858 году, то есть накануне освобождения, их количество сократилось до 45 %.
Наибольшая концентрация крепостных приходилась на центральные районы бывшего Московского княжества, а также на земли к западу и югу от него, завоеванные царями и розданные ближайшим фаворитам и служилым людям. На севере и востоке лично зависимых крестьян было намного меньше, а в Сибири не было совсем. Существовали две основные формы повинности: барщина и оброк. Первая чаще применялась в районах южного Черноземья и степных регионах, где плодородные почвы позволяли с большой выгодой заниматься пахотным земледелием и выращиванием специальных культур. Рабочие руки там ценились очень высоко, особенно в XIX веке, когда некоторые помещики стали использовать передовые сельскохозяйственные методы. В центральных районах, вокруг Москвы, к северу и востоку от нее, земля была намного беднее. Рассчитывать только на доход от сельского хозяйства не приходилось, и крестьяне занимались домашними промыслами или уходили — с разрешения помещика — работать на фабрики и заводы, в рудники или на речной транспорт, отдавая часть полученных денег хозяину.
Посетивший Россию в 1784 году англичанин Уильям Ричардсон писал: «Крестьяне в России… пребывают в состоянии унизительного рабства и считаются собственностью дворян, которым они принадлежат так же, как лошади или собаки». И действительно, в середине XVIII века крестьян продавали на рынке, иногда отдельно от семьи, а безнаказанная жестокость, с которой обращались с ними помещики, напоминала худшие образцы рабства на карибских плантациях.
И все же сравнение не совсем верно — различие между рабами и крепостными крестьянами оставалось весьма значительным. Крепостные платили налоги и подлежали призыву на военную службу, что совершенно нехарактерно для рабства. Но самое главное, что, несмотря на все действия землевладельца и государства, крепостные крестьяне были твердо убеждены — земля принадлежит именно им. Если дело доходило до откровенного обмена взглядами, их стандартный ответ оставался неизменным: «Мы ваши, но земля наша». Исторически, конечно, они были правы, так как они оседали там первыми. Даже с классической либеральной точки зрения доводы крестьян были сильны, ведь они выполняли обязательное для собственника условие, определенное Локком: «То, что человек берет у природы, смешивает со своим трудом и присоединяет к тому, чем владеет сам, становится его собственностью». Воплощением подобного глубокого убеждения служили институты крестьянского самоуправления и ведение ими собственного хозяйства: как мы уже видели, большинство землевладельцев не проявляло интереса к непосредственному управлению, передоверяя это своим управляющим, которые обычно старались достичь modus vivendi с сельской общиной и старостой.
С исторической точки зрения помещик — пришлый человек, и для него самым удобным было приспособиться к существующей аграрной практике, выработанной крестьянами. Обычно он так и поступал, если только не был захвачен идеями улучшения и не преисполнен решимостью воплотить подобные идеи на деле. Кроме того, несмотря на очевидные противоречия в интересах землевладельца и крестьян, у них имелось и нечто общее: стабильность и преуспевание сельской общины. Бедность и нестабильность создавали опасность для помещика и, в конечном счете, для всего государства, причем опасность не меньшую, чем для самих крестьян.
В таких условиях поместье и община обычно достигали соглашения по ведению всех дел и исполнению повинностей. Для обеих сторон было очень важно, чтобы каждый двор получал достаточный урожай, произвел достаточно продукции, чтобы прокормить себя и внести свою долю в исполнение обязанностей общины. Этот основной императив определял сложную систему обычаев и норм, существовавших на селе, естественно, варьирующуюся в зависимости от региона.
К выживанию в условиях сурового климата и на неплодородных почвах была приспособлена и основная стратегия крестьянской общины: уменьшать риск, распространяя его на все дворы. Практическим выражением стали полосная система землепользования и трехпольный севооборот, практиковавшиеся очень широко. Таким образом обеспечивалось более равномерное распределение по отдельным дворам земли разных типов — дальней и близкой, плодородной и бедной, сухой и болотистой — и требующий различные способы обработки. Той же цели служила и «круговая порука»: система не только устраивала помещика, но и обеспечивала выживание каждого двора даже в самые тяжелые времена.
Вообще, привычка к «взаимной ответственности» распространялась на все аспекты крестьянской жизни, влияя на отношение крестьян к закону, собственности и власти; отсюда такие почти обязательные черты, как равенство, взаимопомощь, совместное принятие решений.
Все эти принципы воплощались в деревенском собрании, СХОДЕ, состоящем из всех глав дворов, традиционно — хотя не всегда обязательно — старших мужчин. Очень редко главой двора являлась женщина. Сход отвечал за распределение налогов и повинностей, регулировал землепользование и использование общинных угодий (пастбищ, лесов и т. д.), определял севооборот, занимался вопросами содержания дорог, мостов, церковных зданий и т. д., а также поддерживал закон и порядок. Для руководства повседневным исполнением этих обязанностей сход избирал из своего состава старосту или бурмистра, принимавшего на себя незавидную и многостороннюю роль представителя деревни в общении с внешним миром и улаживании всех вопросов с приказчиком. Староста действовал как (неоплачиваемый или очень скудно оплачиваемый) низший государственный чиновник в вопросах сбора налогов, исполнения рекрутской повинности и поддержания законности и правопорядка.
Обычно староста также председательствовал на сходах, проводившихся в самой большой избе или на открытом воздухе. На них присутствовали от десятка до нескольких сотен крестьян, а так как устоявшейся процедуры ведения собраний не существовало, то и проходили они нередко сумбурно, а решения иногда принимались случайные. Общее мнение чаще всего склонялось в сторону тех, кто говорил громче или привлекал взгляд председательствующего. В таких условиях более опытные, богатые или уважаемые всегда находили возможность использовать свое влияние.