Рассмотреть Гришу Никита смог уже в конторе, куда они поднялись по деревянной лестнице, зиявшей выпавшими ступенями. Выглядела бывшая «королева панели» забавно: резиновые сапоги, облепленные пудами грязи, ватные штаны, а поверх всего этого - пальто от Yoshi Yamomoto, купленное в одном из самых дорогих бутиков Москвы. На Гришином лице, раньше мертвенно бледном из-за пластов пудры, играл здоровый деревенский румянец. Пирсинг из губы исчез.
Гриша, закончивший платный вуз по модной специальности «маркетинг и реклама», теперь работал экономистом в загибающемся совхозе «Колос». Вставал в шесть утра и кричал в разбитую телефонную трубку, перевязанную бинтом:
«Дядь Петь! У нас тут вчера телята копыта откинули, мясо вам не нужно?»
А еще матушка, всегда тянувшаяся к духовности, служила алтарником в сельском храме. В Горки Гришу зазвал местный батюшка, отец Андрей.
- Не подумай ничего плохого, - спохватившись, затараторил Гриша. - Раньше, да, было дело, но с отцом Андреем это исключено! Даже представить такое рука не поднимается! Я теперь раскаялся во всем. Скоро, вообще, жениться придется. Меня уже здесь во все семьи просватали. Им же не объяснишь никак, почему мне девушка не нужна. Буду переучиваться!
С отцом Андреем Гриша познакомился по Интернету, когда после свидания с ФСБ выспрашивал у публики пути эмиграции «хоть куда-нибудь». В норвежской визе матушке уже отказали. Кто-то посоветовал «закосить под паломника», так, вроде, с посольствами меньше мороки, Гриша сунулся на какой-то православный форум, где и возник отец Андрей, написавший заблудшему отроку: «Зачем тебе бежать за границу, приезжай к нам в Горки, здесь тебя точно никто не найдет».
Читатель глянцевых журналов и постоянный посетитель показов мод посмеялся над предложением эмигрировать в «Жопу Мира» и благополучно о нем забыл.
Но однажды у Гриши выдался крайне неудачный день. Он перессорился со всеми «подругами», сбежал от своего батюшки, который за очередную измену побил его табуреткой, и отправился развеяться в гей-клуб. Куда его внезапно не пустили незнакомые охранники. А когда матушка попыталась доказать свое право войти в сие заведение для избранных, весьма жестко окунули головой в сугроб.
Гриша плелся по ночной Москве, вытирал снег с лица, всхлипывал и хотел сотворить с собой «что-нибудь такое, чтобы все стали жалеть, а было бы уже поздно». Но умирать молоденькому Грише совсем не хотелось.
И тут он вспомнил об отце Андрее. И решил всем назло отправиться в «Жопу Мира». Долго пребывать в ссылке Гриша, конечно же, не планировал. А готовился, после многократных слезных уговоров, вернуться обратно в Москву.
Но в Москву Гриша не вернулся. И за границу уезжать раздумал. Какими словами отец Андрей убедил завсегдатая ночных клубов остаться в глухом селе, одному Богу ведомо. Сам Гриша про это свое перерождение говорил уклончиво и не очень охотно.
- Там всем на меня плевать, а отец Андрей во мне первый человека увидел. И жизнь тут спокойнее. Да и взрослеть пора. Мне уже двадцать три, а я живу, то есть жил, совсем по-детски, безответственно. Я когда сюда приехал, вдруг почувствовал, насколько мне пусто внутри. Ну и раздумал возвращаться. Чего я там, спрашивается, не видел? Мужиков накрашенных? В общем, прискучило «жить по беспределу», решил «жить по понятиям». Это в Крестах алтарник так выражается, бандит бывший. У него тоже история интересная, попроси, тебе отец Андрей расскажет.
Отца Андрея они нашли на ферме. Подобрав рясу, он ходил между рядами коров и уговаривал их давать побольше молока.
- Его недавно председателем колхоза выбрали, - объяснил Гриша. - А он человек городской, как и я, не знает, с какого боку подступиться. Пытается, вот, надои проповедями повысить!
Председатель колхоза засмеялся и пошел к ним, перепрыгивая через лужи. Крыша на ферме местами обвалилась, и сквозь дыры на колхозное стадо смотрели далекие галактики.
- Да, недавно моя паства увеличилась на двести голов крупного рогатого скота! - сказал веселый батюшка, протягивая Никите руку. - Журналист? Нет? Странно! А то, когда меня избрали, тут журналистское паломничество началось. Каждый день ездили: сенсация! Поп - председатель колхоза! Благодаря журналистам, постигал азы крестьянской премудрости. Приехали с телевидения. Стали придумывать разные мизансцены: в коровник загнали, в поле вывели… А потом оператора осенило: «Поп на тракторе! Такого я еще никогда не снимал!» Посадили меня за руль, а я - первый раз в жизни! Ну, что было делать? Перекрестился и поехал…
Отец Андрей был совсем не похож на священника: щупленький, смешливый, угловатый, он то и дело смущался и говорил не густым басом, а с какими-то мальчишескими интонациями. Да и лет ему, судя по всему, было немного.
- Пойдемте скорее домой, курить хочется, страсть! А на улице нельзя, по сану не положено небо коптить! - отец Андрей направлял Никиту с Гришей к выходу той же хворостиной, с помощью которой только что общался с коровами.
Дома, в маленькой скособоченной избушке на самом краю Горок («Зимой зайцы в окна заглядывают» - сказал Гриша), за стаканом дешевого красного вина, Никита услышал обещанный рассказ про обращенного бандита. Это была его первая хорошая, как хотела Аля, русская история.
- Знаешь, есть такая категория бомжей - бомжи-священники. Они где-то достают облачение и собирают деньги якобы на строительство храма.
И вот однажды стоит один такой ряженый проходимец у Киевского вокзала, на груди коробка для пожертвований, в руках иконка бумажная - все как полагается.
Вдруг подъезжает крутая тачка, из нее выскакивает парень в черной рубашке. И со словами: «Ну, святой отец, молись за меня!» - швыряет под ноги этому лжепопу пачку денег. И уезжает.
Бомж, понятное дело, обрадовался: загулял, запил, веселился как мог. А потом с ним случилось странное. То ли похмелье так скрутило. То ли что другое. Только вспомнил он вдруг того молоденького братка, вспомнил, что так и не помолился за него, да и вообще молиться не умеет… и стало ему стыдно. Впервые в жизни. А на людей непривычных это чувство производит сногсшибательный эффект.
Бросил он все, остатки денег соратникам своим по Киевскому вокзалу раздал и подался, куда глаза глядят. Долго его носило по городам и весям, нигде он не задерживался. Одичал совсем, зарос, на человека перестал походить.
Заснул он как-то раз на ступенях одного сельского храма. А наутро его обнаружил тамошний батюшка. Разбудил, накормил, одел, поговорил. И так вышло, что бывший бомж при храме остался. Сначала свечки догоревшие вынимал да кадило чистил, потом алтарником стал, а потом и духовную семинарию по настоянию батюшки окончил. И сделался настоящим священником.
И вот однажды после службы подходит к нему молодой человек, бледный весь, глаза горят, лицо неспокойное и на колени падает: «Отче, говорит, узнаешь? Нет? А ведь ты мне жизнь спас!»
И оказывается, что это и есть тот самый бандит, после которого судьба нашего бомжа так круто переменилась. И рассказывает он батюшке свою историю. Тогда он ехал на крупную стрелку, где всех его друзей постреляли. Сам он чудом в какую-то канаву закатился и остался жив. Как он думал - благодаря молитвам «священника». После этого бросил бандитствовать, стал по церквам ездить…
В общем, остался бывший бандит тоже при том храме. В алтарниках у бывшего бомжа. А дело было в наших Крестах. Так что, если не веришь, можешь завтра до них дойти и сам расспросить. А теперь спать, завтра опять подниматься с петухами!
Перед сном Никита вышел покурить на улицу. Темные и будто неживые избы смотрели на мир провалами окон. Горки казались пейзажем чужой планеты. После дождя небо очистилось, и Никите в глаза светили яркие деревенские звезды. А где-то там, в необитаемой темноте, спал под портретом Пушкина маленький Ваня, даже во сне продолжая думать о месте человека в мире.
Тут Никиту осенило. Он бегом вернулся в избу, сбив в темноте пустое ведро. Гриша шумно гнездился на печке, а отец Андрей сидел у стола и листал какую-то церковную книгу.
- В богадельнях при монастырях документы спрашивают с человека? - выпалил Никита с порога.
Гриша прыснул, а смешливый батюшка посмотрел на Никиту без улыбки:
- Богу паспорт не нужен. Но богадельня богадельне рознь. Иногда порядки заведут прямо средневековые. Чуть не вериги носить заставляют. У нас ведь не умеют без перегибов… Знаю одно хорошее место. Но далеко. На Урале. Я там раньше служил. В чистом поле монастырь стоит. Начали строить в новогоднюю ночь, в самый первый час третьего тысячелетия. Тамошний духовник, отец Борис, через год собственноручно срубил избу и поселил туда нескольких беспризорников. Потом и старушки появились. Так и живут вместе, стар и млад. Хорошо там. Леса кругом, дали необитаемые. Стен у обители еще нет, всем ветрам открыта. Дети колокольчики на березах развесили. И постоянно этот звон тихий. Отец Борис говорит, так звучат детские души…
Никита зачарованно слушал. Гриша мерно посапывал, выставив из-под рваного тулупа кончик носа.
- Но только довезем ли мы туда твою бабушку? Она у тебя в Москве, небось?
- В Москве, - шепотом ответил Никита. - Моет шестнадцать этажей элитного дома, из Грозного беженка, восемьдесят лет ей. А вы как догадались, что бабушка?
- Потому что дедушки, как правило, до такого возраста не доживают, когда их в богадельню пора отдавать, - улыбнулся отец Андрей. - Знаешь что? Вези-ка ты ее лучше сюда. У нас, вон, половина избы пустует.
Будет нам с Гришкой вместо матери. А то два мужика в доме - это жуть! Занавесочки какие-нибудь повесить - и то соображения не хватает! А с остальным хозяйством мы неплохо управляемся, хоть и городские! Привози, не пропадет она тут, не дадим!
23
Таисию Иосифовну они с Юнкером нашли между пятым и шестым этажами. Никита вдруг дико застеснялся, как в отрочестве, забыл все слова, кроме «здрасте», и вцепился в спасительную дужку ведра.