Россия, подъем! Бунт Расстриги — страница 19 из 33

Это же пелевинский «Снафф» в чистом виде.

Затравленный патриотизм, затравленная религиозность, затравленная ксенофобия, ликующий мистицизм, ликующее мракобесие. И параллельно мракобесию и ненависти к остальному миру – зависть, что у них жизнь налаженная и человечная, а у нас все через задний проход.

Короче, мы за Родину всех порвем, но чувствуем какую-то второсортность нашей жизни.

Что бы ни сказали нам черные ящики казанского боинга, причина катастрофы в цивилизационной деградации России.

Самолет старый, вот его история. Летал в недавно знаменитой каннибализмом Уганде, в Африке. И так далее. Много чего перевидал самолет. Он даже уже падал в Бразилии.

Но возраст – не проблема для нормально обслуживаемого самолета. Пока от перегрузок трещины не пойдут по фюзеляжу и крыльям – летать можно. И пятьдесят лет на самолете можно летать. Но не в африках. И не в белой африке по имени Россия. Потому что мы не верим тутошнему обслуживанию. Надо же периодически менять узлы и агрегаты на новые. А у нас тут контрафактные детали ставят и все на авось.

Летчики были такие, которым в СССР, например, никто бы не разрешил возить пассажиров. В СССР требование было 4000 часов налета прежде, чем тебе дадут возить пассажиров. Пилот казанского боинга вообще впервые в жизни уходил на второй круг.

А вы слыхали – выплаты убитым пассажирам составляют ничтожную долю в расходах авиакомпании и мало влияют на бюджет. И взятки проверяющим мало влияют на бюджет. А вот экономия на ремонтах влияет. А вот экономия на резервных самолетах сильно помогает авиакомпаниям экономить.

Понимаете? Авиакомпаниям реально легче заплатить за убитых и легче оплатить взятки проверяющим, чем заниматься безопасностью, понимаете?

Так как же нам жить и летать? Нас же к стенке ставят. С одной стороны, безумно дорогие вонючие поезда, с другой стороны – бардачная авиация.

Я исхожу из того, что драйв останется прежним, ничего не изменится. Я исхожу из того, что сама страна будет и дальше вязнуть в мракобесии, в презрении к науке, в болоте инженерной деградации. Я исхожу из того, что и впредь профессионализм останется случайным исключением из правил. Так что делать?

Отдать авиакомпании в государственное управление? Нынешнее государство больно клептоманией, гибель авиации только ускорится.

Пустить иностранные компании на внутренние линии, и пусть нас немцы возят из Москвы в Казань? Ну, тогда уж совсем станем Бантустаном.

А что делать? Думайте, я не знаю.

Я вот в Омск летал. На «Аэрофлоте» решился. Ниче, живой. Считаю – «Аэрофлот» – последний осколок советского ГВФ, был такой, кто не знает – гражданский воздушный флот. Самолетов много новых, школа пилотов старая, настоящая.

Не было бы «Аэрофлота» до Омска, я бы летел на «Трансаэро».

Ненавижу «Трансаэро» – замучился спать на вонючих креслах в Домодедове, пока «Трансаэро» сподобится с опозданием выполнить рейс. Самолеты у них тоже из музея все, но человеческих жертв ноль по статистике. Нельзя же спорить со статистикой?

Короче – смотрим с горечью на гибель русской цивилизации и летаем на оставшихся крупных компаниях в надежде, что в них еще, в виде исключения, есть профессионалы.

Ноябрь, 2013 год.

Эмоциональная стерильность Собянина

Собянин точно не хуже Лужкова, а любят его меньше. Собянин деньги немереные бросает на Москву. Асфальт по два раза в год кладет, а вот в его отношениях с городом чего-то не хватает.

Не хватает эмоциональности. Отношения не хватает.

Русский человек любит вступать в отношения со всеми – одушевленных и неодушевленных субъектов отношений вокруг русского всегда множество.

«Куда ж ты, сукин сын, денешься!» – говорит русский, забивая молотком болт и срывая резьбу.

«Что, сучка, не нравится тебе?» – говорит русский своей машине, в которую залил 92-й бензин вместо 95-го.

«Ну, не твою мать?» – громко спрашивает русский сквернохарактерную крышку мусоропровода в подъезде.

Так русский то зло, то тепло приветствует окружающий мир.

А Собянин выглядит эмоционально стерильным.

Собянин будто с виду фармацевтически стерилен эмоционально. И дело не в восточном загадочном виде. Шойгу вон – восточный, но очень теплый.

Тут хоть притвориться надо человеком, хоть на публику поработать, – притвориться, что не рыбья кровь в жилах.

Я верю, он постарается.

Июнь, 2013 год.

Ярость на Ярость

Русские хотят осознать себя как нацию. Для этого русские необходимо обращаются к традиции. Естественно желание русских непротиворечиво соединить во вновь осознанной традиции смыслы Победителей 1945-го, коммуниста Гагарина, коммуниста Королева и наследие Сергия Радонежского.

Мне это понятно, и я с уважением отношусь к поиску такого непротиворечивого соединения.

Напомню, что к Победителям 45-го, Гагарину, Королеву, Сергию Радонежскому следовало бы еще присоединить-вплести великое послание Христа, понимаемое многими (возможно, ошибочно) как гуманистическое и космополитичное, а также послание Петра Первого и Сталина, понимаемое многими (возможно, ошибочно) как государственническое.

Итак, государственничество, гуманизм, космополитизм, культ науки, религиозность, патриотизм… Список не закрыт. Но даже упрощенный список показывает, насколько все непросто. Православный Петр Первый церковь унижал, оскорблял и уничтожал, а коммунист Сталин с церковью заигрывал с некоторых пор – это просто для примера.

Процессы последнего времени приводят к взрывообразно нарастающей роли в жизни России церковного клира и воцерковленных русских.

Явление это воспринимается многими невоцерковленными и нецерковными людьми как новое, необычное, непривычное. Некоторая часть нецерковных людей отвечает на этот новый процесс раздражением, непониманием своей роли в новой церковной России. Ничтожно малая часть непонимающих реагируют оскорбительными для верующих выходками.

Я осуждаю любые выходки против верующих.

По выходке Pussy Riot у меня мнение однозначное: если в храме был хоть один молящийся, то это оскорбление. Если хоть один верующий мог узнать о выходке – это оскорбление. Очевидно, именно широкое распространение материалов о выходке в храме нельзя не воспринимать как оскорбление. Людям больно. Задеты важные символы.

Символы, за которыми стоят идеалы, за которые люди согласны погибать.

Не спорьте с этим. Не идиотничайте, все, кто делает вид, что вы этого не понимаете. Люди умирают за кусок текстильной продукции, если это знамя, потому что знамя – символ, означающий больше, чем текстиль означает номинально. Согласитесь, что у верующих тоже есть абсолютно важные для них символы. Оскорбив символы, антирелигиозные радикалы причинили людям боль. Боль незаслуженную. Издеваться над людьми просто очень стыдно.

В сложившихся условиях мы можем ожидать от приверженцев христианства жесткого ответа, оправданно болезненной реакции.

А чего ожидали осквернители? Цинизма и ухмылки в ответ? Странно, правда же?

Однако в этой схватке деструкторов и защитников архаичной традиции страдают незаслуженно забытые люди нецерковные. Просто светские люди, которые относятся к религии, в частности, к христианству, в частности, к православному христианству РПЦ как к важной и интересной традиции, с интересом изучающие тексты этой традиции.

Заявляю: в России все чаще нецерковные люди ощущают свою второсортность, нецерковным людям все труднее понять, зачем они нужны России, нужны ли они вообще России. Церковным фундаменталистам и антицерковным радикалам, согласитесь, жить намного легче – они в мейнстриме.

Я очень чувствую это на себе, я не воинствующий атеист, я именно невоинствующий атеист.

Я изучаю религии из культурологических, костумбристских, историософских и философских побуждений.

До недавнего времени такое мое отношение к религии вызывало встречный интерес людей религиозных, желание рассказать об убеждениях. Это желание было всегда мирным, терпеливым, приветливым.

Сегодня ситуация изменилась качественно. В борьбе религиозных и антирелигиозных людей обе стороны требуют, чтобы оставшиеся в стороне немедленно разошлись по окопам. Нравственной оценки и культурологического подхода больше недостаточно.

В ответ мы, нерелигиозные, агностики, атеисты, в недоумении прячемся по раковинам улиточьим.

Прячась и отползая в смущении, хочу только сообщить конфликтующим сторонам, что мне эта радикализация не нравится.

Я предприму возможные усилия, чтобы защитить мое личное пространство от этой войны.

1. Осуждаю агрессивных антирелигиозных милитантов.

2. Опасаюсь и боюсь победных религиозных.

Я не стану больше явно проявлять интереса к религиозным учениям. Стану на публике скрывать свой культурологический и философский интерес к религиозным доктринам. Прекращаю подыгрывать религиозным людям, когда они навязывают свои отправления окружающим. На «Аллах Акбар» отвечаю «Здравствуйте», на «Христос воскрес» отвечаю – «Здравствуйте», на «Харе Кришна» отвечаю – «Здравствуйте», от мормонов и «Свидетелей Иеговы» вообще перехожу на другую сторону улицы.

Март, 2012 год.

Обращение к Патриарху

Уважаемый Патриарх Кирилл, у вас проблемы. Притом проблемы новые, невиданные при Патриархе Алексии. Алексий атаковал по всем фронтам, не вызывая раздражения. Алексий – сами знаете – был непрост как монах, но никто к нему с этим не приставал, и никому он ничего не объяснял. Патриарх Кирилл, вам бы перестать оправдываться?

Плохо, что вокруг вас атмосфера хлопотливого энтузиазма и суеты. Мы, атеисты, от вас ждем роли неконъюнктурного нравственного судьи. А верующие ждут от вас, что вы будете верховным предстоятелем и станете молиться за Россию, а не вязнуть в очередном скандале, понимаете?

Между нами, монахами, ваше святейшество, нехорошо мельтешить по любому поводу. Вы стараетесь быть понятным, вы стараетесь быть открытым. А ощущение какое-то мелкого беса, понимаете? Осанки, что ли, не хватает? Не мне вас учить. Вспомните осанку Патриарха Алексия и его взгляд за горизонт. Попробуйте учиться у Алексия?