Последний доклад, отправленный А.И. Чернышевым М.Б. Барклаю де Толли из Парижа, позволяет составить общее впечатление о его взглядах и методах, а также почувствовать самоуверенность аристократа, с которой молодой полковник писал министру, бывшему гораздо старше его по возрасту и званию. Он писал: «Я часто имею беседы с офицерами, обладающими большими заслугами и обширными познаниями, которые не питают привязанности к главе французского правительства. Я спрашивал их о том, какая стратегия была бы наилучшей в грядущей войне, принимая во внимание театр военных действий, силу и характер нашего противника». Эти французы в один голос твердили Чернышеву, что Наполеон будет стремиться к большим сражениям и быстрым победам, поэтому русским следовало не давать ему желаемого, а вместо этого изводить его действиями легких частей российской армии. Французские офицеры говорили ему: «…в этой войне мы должны следовать системе, лучшие образцы которой явили Фабиус и, конечно, лорд Веллингтон. Правда, перед нами будет стоять более сложная задача, поскольку театр военных действий большей частью представляет собой открытую местность». Отчасти по этой причине важно было иметь крупный резерв в глубоком тылу, чтобы не проиграть войну в результате одного единственного сражения. Но если русская армия сможет «продолжать войну на протяжении трех кампаний, тогда победа точно будет на нашей стороне, даже если мы не выиграем крупных сражений, и Европа будет освобождена от своего притеснителя». Чернышев добавлял, что во многом это является его собственным мнением. Для ведения длительной войны Россия должна была мобилизовать все свои ресурсы, включая религиозные и патриотические чувства. «Все стремления и надежды Наполеона направлены к тому, чтобы сосредоточить достаточные силы для нанесения серии сокрушительных ударов и тем самым решить исход войны в течение одной кампании. Он чувствует, что не может покидать Париж более чем на год и что потерпит поражение, если война продлится два или три года»[134].
С лета 1810 г. Александру и большинству его ближайших советников стало ясно, что война неизбежна и начнется скорее раньше, чем позже. В лучшем случае ее начало можно было отсрочить на год или около того. При таких обстоятельствах основная задача заключалась в том, чтобы подготовиться к грядущей войне наилучшим образом. Подготовительные мероприятия велись по трем различным направлениям. Одно из них включало разработку сугубо военных планов и прочих мер военного характера (которые будут рассмотрены в следующей главе). Другое направление подразумевало проведение дипломатической подготовки, в результате которой у России должно было оказаться как можно больше союзников и как можно меньше противников. Последним по счету, но не по важности направлением являлись усилия правительства, направленные на создание максимально возможного единства и согласия внутри страны, которые были необходимы России для того, чтобы пережить крайне тяжелые потрясения, связанные с вторжением Наполеона. В принципе не зависимые друг от друга военная, дипломатическая и внутриполитическая сферы на самом деле тесно переплетались. Например, будет Пруссия сражаться на стороне России или Франции во многом зависело от того, примет ли Александр наступательную или оборонительную стратегию.
Неизбежным был и тот факт, что с появлением на горизонте перспективы войны возрастало влияние армии и прежде всего М.Б. Барклая де Толли. Военный министр вторгался в дипломатическую сферу, например, настаивая на необходимости немедленного окончания войны с Турцией. Он также подчеркивал значимость укрепления морального духа и патриотического настроя среди населения. В одном важном письме, отправленном Александру I в начале февраля 1812 г., Барклай отмечал, что помимо собственно военных приготовлений требовалось поднять мораль и дух русского народа, усилить его заинтересованность в войне, от исхода которой будут зависеть спасение и само существование России: «Осмелюсь заметить здесь, что вот уже двадцать лет у нас пытаются подавить все национальное, а великая нация, внезапно меняющая нравы и обычаи, быстро придет к упадку, если правительство не остановит этот процесс и не примет мер к ее возрождению. А может ли что-либо лучше помочь этому, чем любовь к своему государю и к своей родине, чувство гордости при мысли о том, что ты русский и душой и сердцем, а эти чувства можно воспитать лишь в том случае, если этим будет руководить правительство»[135].
М.Б. Барклай де Толли, конечно, не был этническим русским. Ведя свое происхождение из Шотландии, его семья в середине XVII в. осела в прибалтийских землях. Для большинства русских Барклай был всего лишь очередным балтийским немцем. Во время войны 1812 г. это обстоятельство навлекло на него яростные нападки и клевету со стороны многих русских. Но совет Барклая, данный Александру I в феврале 1812 г., явился дословным воспроизведением того, что на протяжении многих лет твердили патриотически настроенные лица из числа «староруссов» и «изоляционистов». Самым известными общественными деятелями в лагере «староруссов» были адмирал А.С. Шишков в Петербурге и граф Ф.В. Ростопчин в Москве. Выдающийся русский историк H. M. Карамзин и издатель патриотического журнала С.Н. Глинка находились в близких отношениях с Ф.В. Ростопчиным. Карамзин был ученым и «национальным мыслителем», не имевшим личных политических амбиций. Будучи адмиралом, А.С. Шишков не служил на флоте с 1797 г. и действовал больше как общественный деятель, чем военный офицер. Будучи добрым и щедрым человеком в своих личных отношениях с людьми, он становился подобен льву, когда отстаивал дело, которому посвятил большую часть своей жизни и которое заключалось в защите национальной чистоты русского языка и его древних славянских корней от засорения заимствованными с Запада иностранными словами и понятиями.
Граф Ф.В. Ростопчин разделял приверженность Карамзина и Шишкова делу защиты русской культуры и ценностей от иностранного влияния. Опубликованные им в период 1807–1812 гг. памфлеты были посвящены этой цели и произвели сильный эффект. Его вымышленный герой Сила Богатырев был строгим помещиком, который отстаивал традиционные русские ценности и с глубоким недоверием относился ко всему иностранному. По его мнению, французские наставники развращали русскую молодежь. В то же время российское государство искусно использовалась англичанами в своих целях, а французы обманом заставили его жертвовать русской кровью и деньгами во имя французских интересов. В отличие от Карамзина и Шишкова, Ростопчин был крайне честолюбив и являлся политиканом до мозга костей. Любимчик Павла I, он был отстранен от службы после смерти последнего. Александр питал недоверие к русским патриотам и не разделял их идей. Особенно неприятен ему был Ростопчин. Действительно, во многих отношениях граф был жестоким и неприятным человеком. Являясь патриотом, он не имел свойственного Карамзину или Глинке радушного и теплого чувства по отношению к простому русскому человеку. Напротив, по мнению Ростопчина, «черни» никогда нельзя доверять, а править ею необходимо посредством наказаний и манипуляций.
Ф.В. Ростопчин был проницательным и интересным собеседником. Он мог быть опрометчив. По слухам, он однажды заметил, что Аустерлиц был божьей карой, обрушившейся на Александра за участие в свержении собственного отца. Александр очень переживал чувство собственной неполноценности и плохо относился к озорным замечаниям на свой счет. Убийство отца и личный вклад, который он внес в катастрофу, случившуюся при Аустерлице, были самыми горькими воспоминаниями его жизни. Но Александр также являлся тонким политиком. Он знал, что ему придется полагаться даже на тех людей, которые ему не нравились, особенно в момент столь острого кризиса, каковым являлась неминуемая война с Наполеоном. Какую бы неприязнь он ни питал к Ростопчину и какое бы недоверие ни испытывал к его идеям, Александр знал, что граф был эффективным и решительным руководителем и умелым политиком. Кроме того, он являлся хорошим пропагандистом, всецело преданным самодержавию, но при этом умеющим управлять настроениями толпы, чье поведение в случае ведения войны на русской земле должно было иметь большое значение. В 1810 г. Ростопчин получил высокую должность при дворе, хотя ему и дали понять, что его слишком частое появление при дворе нежелательно. Он должен был быть готов явиться в случае необходимости[136].
Человеком, возобновившим общение между Александром и Ростопчиным, была великая княгиня Екатерина. После женитьбы супруг Екатерины в 1809 г. был назначен генерал-губернатором трех центральных российских губерний. Вместе с женой он поселился в Твери, располагавшейся близко к Москве. Салон Екатерины в Твери привлекал многих умных и честолюбивых посетителей, включая Ростопчина и Карамзина. Ее репутация «самого русского» члена императорской фамилии была хорошо известна. Именно она поручила Карамзину написать «Записку о древней и новой России», ставшую самым влиятельным и знаменитым выражением взглядов «староруссов». Влияние «Записки» не имело ничего общего с воздействием на общественное мнение. Работа предназначалась исключительно для Александра I. Учитывая тот факт, что в «Записке» содержалась острая критика правительственной политики, она не могла быть опубликована в то время и на протяжении многих десятилетий оставалась известна лишь очень узкому кругу лиц. Карамзин представил записку Екатерине в феврале 1811 г. В следующем месяце, когда Александр вместе с сестрой остановился в Твери, Екатерина вызвала Карамзина для встречи с императором с тем, чтобы тот мог зачитать Александру отрывки из своей «Записки» и обсудить свои идеи с монархом.
Карамзин резко критиковал внешнюю политику Александра I. По его мнению, Российская империя оказалась втянута в передряги, которые были не ее заботой, и часто теряла из виду собственные интересы. Изобретательные англичане всегда были готовы ухватиться за возможность переложить на другие страны тяготы застарелого противостояния Великобритании с Францией. Что касалось французов и австрийцев, то какая бы из двух империй ни обрела преобладающего положения в европейских делах, она стала бы подвергать Россию осмеянию и называть ее «азиатской страной». Отметив упомянутые выше опасения и обиды, глубоко укоренившиеся в русском сознании, Карамзин также выступил с критикой конкретных эпизодов. Зимой 1806–1807 гг. необходимо было либо в массовом порядке усиливать армию Беннигсена, либо заключать мир с Наполеоном. Подписанный в конечном итоге Тильзитский мир оказался катастрофой. Главный интерес России заключался в том, чтобы не допустить возрождения польской государственности. То, что Россия позволила создать герцогство Варшавское, было ошибкой. Чтобы этого избежать, следовало без всяких сомнений оставить Силезию Наполеону и бросить Пруссию на произвол судьбы. Союз с Францией был глобальным промахом России: