Штрихи к портрету «русских» банкиров
Однако следует иметь в виду, что часть так называемых «иностранных инвесторов», покупавших акции российских банков были гражданами Российской империи, скрывавшимися за компаниями, которые они создавали за границей. У нас, действительно, до революции были «иностранные» компании, фактическими владельцами которых были российские банки и предприниматели. Многие подобные финансовые общества основывались за границей, чаще всего в Лондоне, который для наших банкиров был своеобразным «офшором». В начале XX в. в Англии появился новый вид акционерных компаний — так называемые «свободные» компании (free-standing companies). Они имели право без ограничений вести операции за границей, при этом акционерами и членами правления таких компаний могли быть граждане любого государства. Это позволяло русским банкирам и промышленникам без особых проволочек создавать за рубежом финансовые корпорации, а затем также быстро создавать в России необходимые им компании (для российских предпринимателей наша бюрократия создавала почти непреодолимые административные барьеры, о чем писал С. Шарапов[58]). Так, в 1912 г. в Лондоне была образована Русская генеральная нефтяная корпорация. Ведущая роль в консорциуме принадлежала двум петербургским банкам — Русско-Азиатскому банку и Международному банку.
В сентябре 1913 г. в Лондоне консорциум русских банков в составе Русско-Азиатского банка, Частного Коммерческого банка, Торгово-Промышленного банка и ряда других основал Русскую Табачную Компанию. В 1914 г. в Лондоне было образовано общество Russian Corporation Ltd., основной целью которого являлось распространение на английском рынке ценных бумаг российских государственных и городских займов, а также акций и облигаций железнодорожных, трамвайных, электрических и других предприятий. В состав учредителей общества вошли представители Русско-Азиатского, Азовско-Донского, Международного, Сибирского и Учетного банков.
Но у проблемы национальной идентификации банков России есть и другая сторона медали. Если за некоторыми «иностранными» инвесторами в российских банках скрывались граждане Российской империи, то, с другой стороны, многие (или, по крайней мере, некоторые) формально российские инвесторы и учредители по своему духу были космополитами. А из этого вытекало, что они могли не только не думать о национальных интересах России, но при удобном случае (если это приносило им прибыль) действовать вопреки этим интересам. И не важно, где они открывали свои конторы — в Москве, Петербурге или Париже и Лондоне. На это обращал внимание и С. Шарапов, и многие его современники, стоявших на позициях русского патриотизма. Уже в те времена для многих банкиров с русскими фамилиями и именами Россия была «этой страной».
Уже не приходится говорить о банкирах, которые имели нерусские фамилии и с трудом говорили по-русски. В 1859 г. Александр II принял закон, разрешающий евреям селиться за пределами «черты оседлости», в том числе в двух столицах. Многие евреи ринулись из своих местечек осваивать Петербург, Москву, другие крупные центры. Среди учредителей банков было непропорционально много евреев. Некий Н.Н. в своих воспоминаниях так писал про эти времена:
«В выходцах из черты оседлости происходила полная метаморфоза: откупщик превращался в банкира, подрядчик — в предпринимателя высокого полета, а их служащие — в столичных денди… Образовалась фаланга биржевых маклеров («зайцев»), производивших колоссальные биржевые обороты… Один петербургский еврей-старожил говорил мне: «Что тогда был Петербург? Пустыня; теперь же ведь это Бердичев!»[59].
Интересно, что и С. Шарапов сравнивал деловой Петербург конца XIX в. с Бердичевым. Кстати, этот небольшой провинциальный город, населенный преимущественно евреями, к началу 50-х гг. XIX в., как пишет Б. Ананьин, стал «крупным банкирским центром». В городе было 8 банкирских домов. На Золотой улице, где размещалось большинство кредитных учреждений, кипела деловая жизнь. Банкирские дома Бердичева обслуживали Киевскую контрактовую ярмарку, учитывали переводные векселя на Петербург, Москву, Одессу и другие города, были связаны с банкирскими домами обеих столиц, а также с заграничными банкирами[60].
О засилье евреев в банковском деле России писали многие авторы конца XIX — начала XX вв.[61] Они получали особое покровительство со стороны министерства финансов и Государственного банка. Особенно еврейский фаворитизм расцвел пышным цветом при министре финансов С. Витте. Вот что писал В.П. фон Эгерт о «заслугах» Сергея Юльевича перед еврейскими банкирами и предпринимателями: «Политика высшей администрации в России поощряет эту часть еврейства и выводит ее наверх. Удерживается директива, данная резко в этом смысле бывшим министром финансов С.Ю. Витте (впоследствии графом), Государственный банк при нем сделался просто питомником для еврейских банков, в субсидировании еврейских предприятий при нем не бывало отказа»[62].
Было много «спецов», которые приезжали из-за границы и, опираясь на свои знания и связи в европейском банковском и биржевом мире, делали в России карьеру. Такие «гастролеры» вообще могли не говорить по-русски, а с петербургской знатью общались на французском, немецком или английском языке.
Взять, к примеру, фигуру такого известного в России в конце XIX–XX вв. банкира, как Ротштейн А.Ю. Обычно в словарях о нем пишут очень лаконично: член правления и директор Петербургского Международного коммерческого банка (1890–1904), учредитель и член правления Русско-Китайского банка (1896–1904), товарищ председателя Русского общества машиностроительных заводов Гартмана, учредитель Никополь-Мариупольского горно-металлургического общества, учредитель Общества Тульских меднопрокатных и патронных заводов.
Однако знакомство с воспоминаниями людей, которые соприкасались с Адольфом Юльевичем, расширяет наше представление об этом финансовом деятеле. Большинство современников считали А.Ю. Ротштейна самым близким из всех людей банковского мира к тогдашнему министру финансов С.Ю. Витте. Более того, некоторые авторы отмечают, что Ротштейн оказывал Сергею Юльевичу всяческое содействие в переводе России на золотой рубль[63]. Также было известно, что Ротштейн общался с Ротшильдами и был в России их главным агентом (наряду с Витте).
Есть мнение, что именно Ротштейн был передаточным звеном между Ротшильдами и С. Витте. Период пребывания Ротштейна на посту руководителя Международного банка, его активное участие в предприятиях российского министерства финансов совпали с усилением русско-французских политических и экономических связей. Ротштейн принял непосредственное участие в осуществлении многих практических начинаний царского правительства в отношениях с Францией. Документы архива французского Министерства иностранных дел свидетельствуют о том, что руководители внешнеполитического ведомства Франции хорошо понимали, какую роль играет Ротштейн. «Мне не нужно напоминать вам о кредите, которым он пользуется у г-на Витте, — сообщал французский посол в Петербурге своему правительству. — Ротштейн представляется мне истинным хозяином финансовых предприятий на Дальнем Востоке». Порой трудно отличить, где Ротштейн действовал как предприниматель, а где как уполномоченный Министерства финансов. Интересы частного капитала и царского правительства в этих вопросах переплетались тесным образом. Поэтому нет ничего удивительного, что официальные представители Министерства финансов зачастую выполняли поручения Ротштейна и отчитывались перед ним.
Взаимоотношения Министерства финансов с Международным банком и персонально Витте с Ротштейном были узаконены многолетней практикой. Но далеко не все в этих отношениях подлежало огласке. Видимо, не случайно в переписке Ротштейна с Ротшильдами в тех случаях, когда речь шла о Витте, его имя было зашифровано прозвищем «Эмиль».
Влияние Ротштейна на Витте трудно переоценить. Французский посол в Петербурге уверял даже свое правительство, что Ротштейну принадлежала роль вдохновителя всей финансовой политики Витте, называл его человеком пылкого воображения, очень изобретательным и неслыханной дерзости. Ротштейн, по его словам, провел крупные финансовые операции, которым было присвоено имя Витте[64].
Вот как о нем писала одна из американских газет, когда в 1899 году он приехал в США. «Господину Ротштейну 43 года, он родился в Берлине, первый деловой опыт получил в Англии… Затем приобрел известность в качестве брокера на столичной германской бирже, специализируясь на русских ценностях. В 26-летнем возрасте переехал в Россию, где служит в Петербургском международном банке… Быстро выдвинулся в роли советника банка и стал ведущим его директором… Своими манерами и речью г. Ротштейн производит впечатление настоящего американского бизнесмена. Он великолепно информирован по всем современным финансовым и политическим вопросам, охватывает суть дела широко и отчетливо, быстро делает выводы…».
Другая газета писала: «Ротштейн — alter ego («второе я» — лат.) известного царского министра финансов Витте; он занимает примерно такое же положение по отношению к нему, какое занимал в свое время капуцин Жозеф — «серая знаменитость» — по отношению к великому Ришелье… Г. Ротштейн простого происхождения, пруссак по рождению и еврей по национальности. В настоящее время он натурализованный подданный царя. Он плохо говорит по-русски, хотя и быстро схватывает любое упущение в финансовых контрактах и соглашениях, написанных на этом языке… Он очень груб, заявляя, что вежливость и хорошие манеры бесполезны, ибо «никогда не выиграть шахматную игру сердцем, ее можно выиграть лишь головой». Вряд ли можно сказать, что внешность г-на Ротштейна приятна и располагающа. Он похож на больного Мефистофеля. У него рыжая борода и рыжая шевелюра, он сутул… очень близорук, носит двойные очки…»