С другой стороны, верхом наивности было бы полагать, что нажатием на комбинацию из трех клавиш можно взять и перезагрузить отношения на межчеловеческом уровне, где не мог не остаться осадок из-за произошедшей трагедии. И не стоит недооценивать отложенного эффекта семимесячной обработки и россиян, и турок средствами массовой информации с апелляцией к самым глубинным и устоявшимся стереотипам и представлениям.
Капитаны на «рубке», может, и развернули уже штурвал, но человеческое сознание – штука инертная и с помощью рубильника не переключается. Именно в такие моменты начинают «выстреливать» знания, почерпнутые об окружающем мире в детстве. Оттого и цитировали мы турецкие учебники в предыдущих главах.
И, наконец, турецкая и российская внешние политики, как мы уже успели убедиться, отнюдь не пролегают параллельными курсами, не образующими пересечений. И это самое мягкое, что можно по этому поводу сказать. Здесь нужно как следует подумать, да еще и посмотреть, в каком направлении будет двигаться Турция с ее режимом чрезвычайного положения и борьбой с гюленистами. А также с нарастающими усилиями Эрдогана по «окончательному решению» конституционного вопроса и переходу от парламентской формы правления к президентской, когда президент Турции де-юре перестанет быть церемониальной фигурой, пусть и облеченной полномочиями, но все же существенно уступающей по весу премьер-министру в рамках действующей Конституции 1982 года.
То, что в настоящее время в Турции наблюдается обратная картина, а роль Реждепа Тайипа Эрдогана по факту – выше, чем у любого президента в истории страны, за исключением, пожалуй, лишь Ататюрка, так это лишь благодаря его личному статусу политика, пользующегося неиссякаемым кредитом доверия у более чем половины населения.
Да, Россия по большому счету стала единственной страной в мире, оказавшей немедленную и безусловную поддержку турецкому руководству в шаткие июльские дни 2016 года. Тем самым «заслужив» признание Реджепа Тайипа Эрдогана, обмолвившегося, что у Турецкой Республики в настоящее время в мире есть «лишь один настоящий друг» – Российская Федерация. Но, как мы хорошо знаем, в политике «сегодня – это сегодня, а завтра – это завтра». Вокруг каких целей, планов, идей и устремлений завтра сплотится турецкое общество?
Единственная константа – это сам географический факт нашего соседства с Турцией, которая в силу целого комплекса причин занимает на карте международных отношений России неизменно важное стратегическое положение.
Роль Турции для нашей страны ни раньше, ни тем более в наши дни не может измеряться только деньгами и выражаться одними лишь цифрами торгового оборота и взаимных инвестиций. Даже при весьма значительном объеме регулярных валютных поступлений от турок за российские энерго– и прочие ресурсы – газ, нефть, уголь и все остальное, что мы в состоянии предложить. И, невзирая на важность газопровода «Турецкий поток» и атомной электростанции «Аккую», ими тоже вопрос не исчерпывается…
В 2016 году мир без лишней помпы встретил восьмидесятилетний юбилей подписания Конвенции Монтре. Она в свое время явилась логическим продолжением Лозаннского мирного договора от 1923 года, установив, в частности, уже не международный, а чисто турецкий суверенитет над стратегическими по своему значению проливами Босфор и Дарданеллы. Разумеется, в рамках, очерченных Конвенцией.
Таким образом, в 1936 году Турции были вручены «ключи» от важнейшей в регионе судоходной артерии, соединяющей между собой три моря – Черное, Мраморное и Эгейское. Маршрут этот, заметим, имеет не только экономическое значение, допустим, для развоза российской нефти по всему миру, но и не в меньшей степени военно-политическое.
Ключевым в этом документе для черноморских держав, включая СССР и Россию в качестве его правопреемницы, является особый правовой статус Черного моря с ограничением универсального международного принципа свободы судоходства. Конвенция установила жесткие регламенты прохода военных судов нечерноморских стран через проливы Дарданеллы и Босфор, а также допустимую продолжительность их нахождения в бассейне Черного моря как в мирное, так и в военное время.
Так вот, существование действующей Конвенции Монтре и исправное следование со стороны Турции ее положениям – это единственное, что мешает судам НАТО свободно крейсировать вдоль российского побережья, включая важнейшие для нашей страны порты – Новороссийск и Севастополь. Исключение составляют, конечно, флоты Болгарии, Румынии, Турции, а также Украины, пусть и не входящей в состав НАТО, но от этого в настоящее время не более дружественной.
Следует напомнить читателям о том, что случаи, когда Турция перекрывала американцам черноморскую «задвижку», в новейшей истории были. В частности, в ходе российско-грузинской «войны 08.08.08».
Почти сразу после 24 ноября 2015 года российское экспертно-аналитическое сообщество озадачилось непростым вопросом: какая судьба ждет Конвенцию Монтре в складывающейся новой реальности российско-турецкой «холодной войны» и может ли Турция перекрыть проливы? И если все-таки может, то какие симметричные или даже асимметричные действия может предпринять Российская Федерация для обеспечения своей безопасности и защиты национальных интересов?
И даже после российско-турецкого примирения этот вопрос нельзя считать полностью исчерпанным. Но в «мирное» время – уже по причинам несколько иного свойства.
Вот уже не первый год руководство Турции присматривается к возможности «шунтирования» пролива Босфор параллельным каналом, который получил официальное название канал «Стамбул». Между собой турки называют его «безумным проектом». Вот интересно, как бы назвали турки наш «Беломорканал» протяженностью почти в пять раз больше, чем предполагаемый «канал Стамбул»?
Как бы то ни было, канал длиной 35–40 километров без использования условно бесплатного труда заключенных недешево обойдется иностранным инвесторам. Интерес во всем мире к этому проекту наметился достаточно серьезный, даже невзирая на солидную сумму необходимых капитальных вложений (по предварительным оценкам, около 13 миллиардов долларов). Турки вовсю заинтересовались международным опытом реализации подобных проектов, заключив в июне 2016 года соответствующее соглашение с Панамским правительством.
В рабочих руках в Турции дефицита нет. Турецкие строители, мечтающие о новых мегастройках, готовы приступать хоть завтра. Тем более, что намечается сооружение не просто канала как такового, со всей сопутствующей технической инфраструктурой, но и создание по его берегам рекреационных зон. Уже сейчас цены на будущую недвижимость в том районе взлетели до небес.
Экономические выгоды для турок от реализации проекта просматриваются прямые, немалые и, что самое главное, непрерывные. Как непрерывен судоходный транзит из Черного моря через Мраморное в Эгейское и обратно.
А главная загвоздка заключается в том, что турками должна быть как-то решена непростая задача переключения судоходного трафика с условно бесплатного (за исключением лоцманских услуг) пролива Босфор на использование альтернативного платного маршрута. Понятно, что ни у кого в здравом уме и трезвой памяти не может вызвать восторга перспектива завтра начать платить за то, что сегодня пока еще является бесплатным.
Рис. 12. Один из вариантов концепции канала «Стамбул». Глубина – 25 метров, ширина – 200 метров, протяженность канала – около 35–40 километров.
Однако рычаги у турецкого правительства, кровно заинтересованного в новом источнике «пассивного» дохода, все же имеются.
С одной стороны, природоохранные соображения по предотвращению экологических катастроф в уникальном памятнике природы, коим является Босфор. Судоходный трафик по этому узкому и непростому для судоходства проливу неизменно высок – по данным 2015 года через пролив прошло 43,5 тысячи судов, перевезя в общей сложности 565 миллионов тонн различных грузов, включая опасные и токсичные. Надо ли говорить о том, что аварии, допустим, нефтеналивных танкеров в проливах, невзирая на все предпринимаемые меры предосторожности, нет-нет да и случаются.
Впрочем, сама по себе ненулевая вероятность подобных инцидентов не способна убедить перевозчиков переключиться на платный канал «Стамбул» при наличии действующей Конвенции Монтре, гарантирующей бесплатный проход через Босфор. Следовательно, экология представляет собой не слишком надежную основу для технико-экономического обоснования будущих инвестиций.
Другое дело, что между словами «время» и «деньги» стоит жирный знак равенства. Вот за заметное упрощение процедур, а также за сокращение суммарного времени прохождения всех необходимых формальностей, ожидания в очереди и дальнейшего следования через пролив, доплата со стороны судовладельцев может стать не только возможной, но и целесообразной. Собственно, это и есть то единственное направление, в котором может интенсивно работать турецкая мысль.
Однако с каналом «Стамбул» связан существенный нюанс, можно даже сказать – фундаментальный. С возникновением на географической карте еще одного маршрута, альтернативного Босфору, в юридическом смысле формально возникает правовая пустота, не урегулированная положениями Конвенции Монтре. Ну не написано в Монтре ничего ни про какие каналы. Но почему «формально»? Да потому что по идее на режим прохода в акваторию Черного моря и нахождения там военных судов возникновение новой точки входа повлиять не должно.
Однако юридический повод для созыва международной конференции «Монтре-2», безусловно, появляется. А когда возникают дискуссии подобного рода, никогда не знаешь, к чему они в итоге «вырулят».
Причем, что характерно, проблемы здесь возникают не только для России, но и со стороны Североатлантического альянса, который с учетом ситуации вокруг Украины обязательно заведет речь о новых рисках и «угрозах миру во всем мире», возникших в бассейне Черного моря, исходящих от неназванного государства…
Новое прочтение документа может привести к абсолютно нежелательным последствиям и для самого инициатора проекта, то есть для Турции. С постановкой вопроса о снижении турецкого суверенитета над Дарданеллами, Босфором и, разумеется, каналом «Стамбул». Нынешние неровные отношения Эрдогана с Европейским союзом и Соединенными Штатами неизбежно наведут последних на подобные мысли.