При поддержке Леплевского, а затем Ягоды Люшков сделал карьеру. К началу «Большого террора» ему было присвоено генеральское звание — комиссара госбезопасности 3-го ранга. 29 августа 1936 года его назначили на должность начальника УНКВД громадного Азово-Черноморского края. Нарком Ягода поставил перед ним задачу: убрать авторитетного секретаря крайкома Б. Шеболдаева и «зачистить» местные партийные организации, «засоренные троцкистским и оппортунистическим элементом».
Люшков, прибыв на место, принялся плести вокруг Шеболдаева плотную оперативно-осведомительскую сеть. Тот оказался тертым калачом, по-крупному нигде не подставился. Люшков зашел к нему с другой стороны: начал разработку его ближайшего окружения — Белобородова и Глебова. Осведомители ловили каждое неосторожно оброненное ими слово в адрес Сталина и критические высказывания в адрес «генеральной линии». Сын портного знал, как «шить» политические дела, и к ноябрю 1936 года, помимо «троцкистов и зиновьевцев» Белобородова и Глебова, в тюрьме УНКВД оказалось свыше двухсот человек.
Результаты проделанной Люшковым «работы» оценили не только в наркомате НКВД, а и выше. 2 января 1937 года Политбюро ЦК ВКП(б) приняло специальное постановление «Об ошибках секретаря Азово-Черноморского края т. Шеболдаева и неудовлетворительном политическом руководстве крайкома ВКП(б)». После такого разгромного постановления судьбы Белобородова, Глебова и остальных «коммунистов-перерожденцев» были решены.
Казалось бы, Люшков «на коне». Но тут на февральском пленуме ЦК ВКП(б) Ежов обвинил бывшего его покровителя Ягоду в том, что тот позволил «предателям» и «вредителям» проникнуть в НКВД. Люшков быстро уловил откуда дует ветер и, страхуя себя от обвинений в связях с «врагами народа», сделал ловкий ход: одним из первых выступил застрельщиком в изобличении «перерожденцев-предателей» в рядах сотрудников органов госбезопасности. Он «развернул» дела на своих подчиненных, начальника Таганрогского горотдела Е. Баланюка и Новочеркасского райотдела Д. Шаповалова.
С ними Люшков перестарался. Новый назначенец, начальник ГУГБ НКВД СССР М. Фриновский, много лет проработавший в органах на Северном Кавказе, резко негативно воспринял его деятельность по разоблачению «чекистов-перерожденцев» в УНКВД по Азово-Черноморскому краю. Выходит, Фриновский проглядел врагов в своем окружении. Чтобы отвести от себя удар, он принялся копать под Люшкова. Ежов решил не выносить сор из избы и развел их по разным углам.
31 июля 1937 года Люшкова отправили к «черту на кулички» руководить УНКВД по Дальневосточному краю. Прибыв в Хабаровск, он взялся за «выкорчевывание» в партийных организациях и органах замаскировавшихся «троцкистов», «зиновьевцев» и «предателей». Первый, в ком Люшков распознал «замаскировавшегося врага», был его предшественник, комиссар госбезопасности 1 ранга Т. Дерибас. Он оказался одним из «главных организаторов» в крае «правотроцкисткого Дальневосточного центра». «Выбить» из Дерибаса нужные показания для «команды костоломов Люшкова» не составило большого труда, дальше оставалось заполнить схему «заговора» исполнителями. Их не пришлось искать, они были под рукой — заместители Дерибаса — В. Западный и И. Барминский, последнего попутно сделали «японским шпионом». «Заговорщики», естественно, действовали не в одиночку и «втянули в свою преступную деятельность «перерожденцев-предателей», начальников областных управлений: Л. Липовского, С. Сидорова, А. Льва, А. Лавтакова и других.
Очистка органов и партийного аппарата Дальневосточного края от «врагов народа» и «изменников» под руководством Люшкова шла такими темпами, что лимиты на приговоры «троек» по «первой категории» — расстрел (2000 человек) и «второй категории» — осуждение к длительным срокам (4000 человек) были исчерпаны к октябрю 1937 года. В наркомате «пошли навстречу» его просьбе и пересмотрели лимиты в сторону увеличения.
От такой «работы» Люшкова был в восторге первый секретарь Дальневосточного крайкома ВКП(б) И. Варейкис. В письме Сталину от 8 сентября 1937 года он писал:
«После приезда в край нового начальника НКВД Люшкова было вскрыто и установлено, что также активную роль в правотроцкистском Дальневосточном центре занимал бывший начальник НКВД Дерибас (далее были перечислены остальные участники «Центра»). Затем автор заверил Вождя, что «партийные организации и дальше будут беспощадно бороться с «перерожденцами».
Варейкис, когда писал эти строчки, вряд думал, что благодаря «новому активному начальнику НКВД» уже в октябре он будет снят с должности и станет участником того самого «правотроцкистского Дальневосточного центра».
К концу 1937 года в результате «активной деятельности» Люшкова в Дальневосточном крае руководящие кадры подверглись тотальным репрессиям. В январе 1938 года при подведении итогов работы наркомата НКВД Ежов в своем выступлении поставил другим в пример УНКВД по Дальневосточному краю и его начальника Люшкова, «репрессировавшего 70 000(!) «врагов народа», — это был самый высокий показатель по стране.
Такова была изнанка сталинского социализма. Но это нисколько не умаляет самоотверженного, подвижнического труда миллионов рядовых коммунистов, комсомольцев и советских граждан, которые верили в светлую идею, яркую звезду социализма, что зажгла революция. Подтверждение тому я находил не у кабинетных историков, наглотавшихся архивной пыли, и краснобаев из литературных салонов, а в беседах с живыми свидетелями той трагической и одновременно героической эпохи, руководителем военной контрразведки КГБ при Совете Министров СССР с 1970 по 1974 год генерал-лейтенантом Иваном Лаврентьевичем Устиновым, его первым заместителем генерал-лейтенантом Александром Ивановичем Матвеевым и начальником Особого отдела КГБ СССР по Московскому военному округу генерал-майором Леонидом Георгиевичем Ивановым.
Фанатики, идеалисты, мечтатели или…
К своим высотам они пришли из самых низов — из семей рабочих и крестьян. С 22 июня 1941 года и до последнего дня Великой Отечественной войны они воевали на фронте. За долгую жизнь повидали всякого, но не олицетворяли советскую власть с карьеристами, приспособленцами и партийными функционерами. Не они, а школьный учитель, вырвавший их из мрака невежества и открывший мир знаний, командир учебного взвода, учивший выживать и побеждать на поле боя, управдом, вручавший ключи от бесплатной квартиры, представляли родную и близкую им власть.
Они голодали, мерзли, теряли друзей, жертвовали здоровьем и бились насмерть за свою дерзкую мечту — мир, в котором бы правили справедливость, свободный и творческий труд.
При обсуждении с Иваном Лаврентьевичем его будущей книги «На рубеже исторических перемен» («Крепче стали» ее более полный вариант), он, возвращаясь к временам своей молодости, вспоминал:
«…ушедшее из жизни и еще оставшееся в ней старые поколения воспринимали советскую социалистическую систему не из-за страха, а как прогрессивную необходимость, как новый шаг к дальнейшему совершенствованию государственности, общественного устройства. На ее базовой основе советский народ не только формировал образ своего мышления, жизненные принципы, строил великое государство, но и отдал миллионы своих жизней в кровавых боях по его защите. При всех ее недостатках она была признана всем миром достойным оппонентом капиталистического устройства, являла собой силу, с которой считалось все мировое сообщество… Система социализма удивляла мир не только сплоченностью и трудолюбием народа, военной силой, но и выдающимися достижениями научной мысли, своими великими успехами в создании уникальной техники, в спорте, литературе и искусстве…».
Не без горечи, с тревогой он говорил о сегодняшнем дне:
«Наша страна в послереволюционный период, после 1917 года при всех трудностях, бедах, кровопролитных войнах, жестокостях и нарушениях правовых норм не была в столь бедственном положении как сейчас. Полное отсутствие идейных основ, противоречивость законов и решений вызывают всеобщее неуважение… В миролюбивом характере нашего народа отчетливо стали проявляться массовое недоверие к власть имущим, озлобленность, нетерпимость, национальная враждебность и классовая обособленность».
Об этом же, с присущей ему прямотой, заявлял Леонид Георгиевич:
«…произошло это из-за перерождения руководящих советских кадров. Их жажда наживы, боязнь принять на себя личную ответственность, конформизм привели к разрушению великого государства. Они пристроились сами, пристроили свою челядь, расплодили целый класс особенно наглых, ловких и беззастенчивых воров — так называемых олигархов…
Пьянице Ельцину были устроены дорогостоящие пышные похороны, объявлен конкурс на проект памятника. Уверен, история разберется с этой одиозной фигурой — место ее на свалке истории».
На эти суровые оценки он имел полное право.
«…Только благодаря советской власти я получил высшее образование, стал генералом, имею прекрасную квартиру в престижном районе, которую получил бесплатно. Если, скажем родился бы я в настоящее время, то мог ли я из беднейшей семьи, из тамбовской глухомани, не имея денег, добиться всего этого? Да никогда».
Еще одно подтверждение этим оценкам Устинова и Иванова, я нашел за тысячи километров от Москвы, в бывшей Абхазской АССР, ныне независимой Республике.
В 1998 году Господин Великий случай свел меня в Абхазии с необыкновенным человеком, можно сказать посланником из прошлой эпохи — эпохи раннего социализма. Им оказался водитель и телохранитель первого Председателя ЦИК Абхазии Н. Лакобы, Давлет Чантович Кандалия. Первая встреча с ним произошла летом в Сухуме, в кафе моих друзей, братьев Читанава: Савелия, Вячеслава и Дениса.
Время приближалось к полудню, когда в дверях появился он. На вид ему было не больше 65, но никак не 88 лет. Под летней рубашкой, сверкающими снежной белизной брюками, стрелки которых, казалось, резали воздух, угадывалось еще крепкое, жилистое тело. Легкая рябь морщинок, покрывавшая открытый высокий лоб и седые усы, выдавали возраст. Светло-голубые глаза напоминали позднее сентябрьское небо. В них отражалось то же величавое спокойствие, которым, несмотря на неистовые июньские грозы, изнуряющую июльскую жару и свирепые августовские штормы манила к себе бесконечная небесная высь над горами.