В обществе нарастало возмущение подобному потаканию фашистам, и британские политики вынуждены были затеять грязные игры вокруг Польши. Непредсказуемость и всё возрастающая агрессивность Гитлера вызывала у них, как и у дрессировщика, опасение, что взбесившийся зверь может наброситься на хозяина, они лихорадочно искали выход. В их представлении натравить друг на друга два тоталитарных режима Гитлера и Сталина являлось наилучшим способом разрешить проблему и одновременно покончить с угрозой коммунизма в Европе. На пути к этой цели они готовы были пожертвовать Польшей и затеяли омерзительную, грязную игру.
Грязные игры
Во второй половине апреля 1939 года британское правительство подбросило советскому руководству затравку — проект декларации, который якобы определял бы меры обеспечения мира и европейской безопасности. Одно из ее положений гласило:
«В случае акта агрессии против какого-либо европейского соседа Советского Союза, который бы оказывал сопротивление можно будет рассчитывать на помощь Советского правительства, если она будет желательна, каковая помощь будет оказана путем, который будет найден более удобным»[44].
При этом британская сторона не брала на себя каких-либо встречных обязательств, и, видимо, не намеривалась. 28 марта 1939 года министр иностранных дел Великобритании Э. Галифакс через своего посла в Вашингтоне конфиденциально информировал госдеп США об истинной позиции британского правительства на предстоящих переговорах с Советским Союзом. Она сводилась к тому, что «Англия, приступая к переговорам с СССР, не намерена устанавливать с ним действительное сотрудничество»[45].
Что касается позиции правительства Польши, вокруг которой ломалось столько копий, то она нашла отражение в телеграмме ее министра иностранных дел Ю. Бека, адресованной 14 мая 1939 года послу в Лондоне Э. Рачинскому. В частности, он ориентировал его на то, что «наша позиция по вопросу об англо-французских-советских переговорах не может быть ни отрицательной, ни положительной, поскольку в этих переговорах мы участия не принимаем…Мы, по-прежнему, придерживаемся той точки зрения, что договор о взаимной польско-советской помощи ускорил бы конфликт»[46].
В Москве не знали об этой закулисной политической кухне и оперативно отреагировали на предложения Лондона и Парижа. В течение апреля-мая 1939 года по дипломатической линии между Советским Союзом, Великобританией и Францией шел обмен проектами будущего трехстороннего соглашения. Но дальше слов дело не шло, и тогда 23 июля советское руководство сделало практический шаг — предложило организовать в Москве переговоры военных миссий, которые оценили бы угрозы в Европе и на этой основе определи ли бы меры по ее уменьшению.
Несмотря на то, что ситуация вокруг Польши обострялась с каждым днем, Британия и Франция прислали своих представителей только 11 августа. Примечательно, что руководители делегаций адмирал Р. Дракс, до этого призывавший к войне с СССР, и генерал Ж. Думенк не были уполномочены подписывать каких-либо документов. Перед отъездом в Москву Ж. Думенк был ознакомлен с директивой Генштаба Франции. В ней предписывалось:
«….Не в наших интересах, чтобы он (Советский Союз. — Авт.) оставался вне конфликта, сохраняя нетронутыми свои силы»[47].
Документ был обнаружен советскими представителями среди трофейных материалов германского министерства иностранных дел.
Переговоры в Москве продолжались до 18 августа и напоминали скорее разговор слепого с глухим. В то же самое время в Лондоне министр внешней торговли Британии Р. Хадсон проводил тайные встречи с посланцем Берлина крупным специалистом в области экономики Г. Вольтатом. На них обсуждались вопросы будущего разграничения «жизненных пространств» между Британией и Германией.
За двое суток до их встречи, 16 августа в Берлине состоялась другая не менее важная беседа полномочного представителя правительства Великобритании Г. Роппа и идеолога нацистской партии А. Розенберга. На ней фактически была предрешена судьба Польши. В лице Роппа Германия получила важный сигнал: ее агрессия против Польши не встретит со стороны Великобритании решительных военных действий. Он дал понять Розенбергу:
«…Возможен такой вариант, что Германия быстро покончит с Польшей. Хотя к этому времени война (с Англией и Францией будет объявлена. — Авт.), в тот период она будет вестись обеими сторонами как оборонительная… поскольку из-за государства, которое уже практически прекратило бы свое существование в первоначальном виде, ни Британская империя, ни Германия не поставили бы на карту собственное благополучие»[48].
В Москве о двойной игре британских и французских партнеров по переговорам начали догадываться, но все-таки до последнего рассчитывали на их благоразумие. Для Берлина она не составляла секрета, но опасение, что в ходе переговоров Москве удастся склонить к своему варианту соглашения Лондон и Париж, вынудили Гитлера играть на опережение.
Хорошо зная коварство британских правителей и, помня уроки прошлого, когда война Германии на два фронта привела ее к поражению, он решил на время нейтрализовать одного из будущих противников.
15 августа 1939 года германский посол Ф. Шуленбург в устной форме довел до советских руководителей позицию Гитлера. В частности, в беседе с министром иностранных дел СССР В. Молотовым он сказал:
«…В настоящее время они (Британия и Франция. -Авт.) вновь пытаются втравить Советский Союз в войну с Германией. В 1914 году эта политика имела для России худые последствия. Интересы обеих стран требуют, чтобы было избегнуто навсегда взаимное растерзание Германии и СССР в угоду западным демократиям»[49].
Одновременно с действиями Шуленбурга в Москве в самом Берлине в глубочайшей тайне готовился визит Геринга в Великобританию для встречи с Чемберленом. Она была назначена на 22 августа и должна была состояться в загородной резиденции премьера в Чеккерсе. На ней предстояло согласовать детали будущего германо-британского соглашения.
Чаши весов в судьбах Европы и мира на время застыли. Игра политиков перешла в эндшпиль. Всего один неверный ход, и она могла либо ввергнуть собственный народ и народы других стран в бездну немыслимых страданий, либо дать надежду на мирный исход драмы, разворачивавшейся в Европе. К сожалению, в очередной раз непомерные амбиции и цинизм британских и французских политиков взяли верх над здравым смыслом и уважением к человеческой жизни.
Сталин всё еще надеялся на переговорах с британцами и французами добиться прорыва, и потому предложение Шуленбурга отклонил. Они же зашли в тупик. Ему так и не удалось получить от британской и французской делегаций вразумительных ответов на конкретные предложения советских представителей. В этой грязной игре им подыгрывала Польша. Она категорически отказывалась допустить на свою территорию части Красной армии, в случае агрессии против нее Германии. Переговоры в Москве были отложены до 21 августа.
Паузой тут же воспользовались в Берлине. Сталину сделали предложение, не оставлявшее ему выбора.
20 августа 1939 года Гитлер направил в адрес советских руководителей секретное обращение. По своему содержанию оно больше напоминало ультиматум.
«…В отношениях Германии с Польшей может каждый день разразиться кризис, в который будет вовлечен Советский Союз, если он не согласится безотлагательно на подписание договора о ненападении. Поэтому я (Гитлер. — Авт.) еще раз предлагаю Вам (Сталину. — Авт.) принять моего министра иностранных дел во вторник 22 августа, самое позднее, в среду 23 августа. Имперский министр иностранных дел будет обличен всеми чрезвычайными полномочиями для составления и подписания пакта о ненападении»[50].
Политическая схватка в Европе достигла кульминации. Счет шел не на дни, а на часы. Сталин из двух зол, как ему казалось, выбрал наименьшее. В ситуации, когда Великобритания и Франция завели переговоры в тупик, а Красная армия вела ожесточенные бои с японцами на реке Халхин-Гол, советским руководителям ничего другого не оставалось, как начать свою игру, чтобы оттянуть неизбежную войну на западных границах СССР.
23 августа 1939 года в Москве Молотов и Риббентроп подписали советско-германский пакт о ненападении сроком на 10 лет.
Известно — договоры заключаются для того, чтобы затем их нарушать. Опытные дипломаты Молотов и Риббентроп, ставя свои подписи под документами, это хорошо знали и потому не питали иллюзий в отношении долговечности мирных отношений между Советским Союзом и Германией. В сложившейся ситуации договор с Германией был необходим советской стороне как воздух. Вести войну на три фронта: против Японии, захватившей весь северо-восток Китая и грозовой тучей нависавшей над Дальним Востоком, против Германии на западе и… против Франции с Великобританией на юге, было бы равносильно самоубийству.
Открытие третьего фронта — в Закавказье — на фоне переговоров с британской и французской делегациями, представлялось в Кремле верхом цинизма и безответственности. В Москве отказывались верить сообщениям своих разведчиков о подготовке Франции и Великобритании к нападению на СССР. Советское руководство не допускало мысли о том, что партнеры по переговорам вели двойную игру и в тайне планировали нанести удар под дых — по Закавказью. В этой связи донесения в Центр нелегальных резидентов Ш. Радо и А. Дейча о том, что в глубочайшей тайне, в тиши армейских кабинетов узким кругом французских и британских офицеров разрабатывается план военных действий против СССР в Закавказье, воспринимались Сталиным как провокация.