Социализм в одной стране(1921–1940)
Политика
1. Внутренняя политика
1.1. Кризис 1921 г
Прекращение войны поначалу слабо сказалось на политическом и экономическом курсе правящей партии. Простота и временный эффект военно-коммунистических приемов производства и распределения рождали иллюзии их вечности и неизменности. Все лишь чуть поправлялось и ретушировалось, но не менялось по своей сути. Посевные площади сокращались — с этим боролись путем создания надзирающих посевных комиссий. Рабочие не хотели работать за бесценок — издавались грозные указы, никого, впрочем, не пугавшие. Отменялась плата за услуги, и не обращалось внимания на то, что сами услуги становились ничтожными.
Экономической политике на рубеже 1920–1921 гг. был присущ дух охранения военно-коммунистического наследия. Государственный кризис 1921 г. означал крах военно-коммунистической утопии в том виде, в каком она представлялась большевистским теоретикам 1918–1920 гг.
Разверстка собиралась с трудом — войны уже не было, но за нее все еще заставляли платить. В эйфории побед 1920 г. пустили приостановленные ранее заводы — в одночасье кончилось топливо, остановилось и то, что еще могло работать. Снежные заносы усилили «транспортную разруху». Снижение пайка, очевидные экономические просчеты властей озлобляли рабочих. В феврале на многих предприятиях требовали свободы торговли и свободы труда — и вскоре вспомнили даже об Учредительном собрании и свободе слова. Массовые забастовки стали знамением времени. Они совпали с вооруженным крестьянским сопротивлением, основные очаги которого находились в Тамбовской губернии и Западной Сибири. Наконец, в марте 1921 г. восстали кронштадтские матросы. Их лозунги отразили и чаяния крестьян, и протесты рабочих, и ропот солдат. Недовольство всех недовольных всем — это могло быть прологом новой революции.
Большевики понимали опасность этих настроений, в свое время вознесших их на вершину власти. Можно было отмахнуться от меньшевистских публицистов, упоминавших о «нэповских» мерах еще в 1919 г. в программе «Что делать?», и от Л.Д. Троцкого, предложившего их ЦК РКП(б) в 1920 г. Но нельзя было не услышать грохота кронштадтских пушек. Под их дулами и принималось X съездом РКП(б) в марте 1921 г. решение о замене разверстки натуральным налогом. То, что задумывалось как половинчатая реформа, вскоре заметно переросло охранительные устремления его авторов. Создавался новый экономический порядок, мало чем напоминавший «военный коммунизм». Он не являлся классической рыночной системой, но широко использовал экономические приемы, близкие к рыночным.
1.2. Политический консерватизм как реакция на НЭП
Однако и речи не было о политической демократической реформе. X съезд РКП(б) запретил фракционные группировки в партии. Хотя дискуссии среди коммунистов не отменялись, они неизбежно обретали жесткие и все более узкие границы. Панические ожидания «капиталистической» реставрации обнаружились уже на ранней стадии НЭПа. Это резко усилило идеологическую непримиримость властей.
В 1922 г. был образован Главлит — ведомство советской цензуры. Начались чистки библиотек от «идеалистической» литературы. Изъятие церковных ценностей в связи с голодом в Поволжье в 1921–1922 гг. было использовано как повод для арестов и расстрелов многих священников. Расширилась сеть концентрационных лагерей, первые из которых появились еще в годы Гражданской войны. Широко применялись административные ссылки, прежде всего в отношении сохранивших свои убеждения представителей некоммунистических партий.
1.3. Образование СССР
Условием упрочения правящего режима стало и образование Союза Советских Социалистических Республик (СССР) 30 декабря 1922 г. Во многих отношениях оно имело формальный характер. Тотальная «советизация» России и ее прежних национальных окраин сказалась в не меньшей степени, нежели общность их исторических судеб, на темпах объединения.
Созданию СССР предшествовали споры о принципах будущего Союза. Здесь столкнулись взгляды Ленина и Сталина. Ленин отстаивал равноправную федерацию республик. В определенных, достаточно широких рамках они могли самостоятельно определять свою политику и имели право свободного выхода из федерации. Эта точка зрения была близка к дореволюционным представлениям большевиков о праве наций на самоопределение. Проект Сталина, напротив, отдавал предпочтение жесткой централизации. Сталин предлагал принцип «автономизации», согласно которому республики присоединялись к России на основах автономии.
В тех условиях эта дискуссия имела несколько схоластический характер. Подлинное единство территорий бывшей империи обеспечивалось прежде всего общностью их политического курса. Предпочтение, оказанное проекту Ленина большинством ЦК РКП(б), отражало, впрочем, не только соотношение различных фигур в высшем партийном руководстве. Данный проект имел более весомые идеологические выгоды и ощутимую поддержку национал-коммунистов, не склонных поступаться своими привилегиями в пользу Центра.
1.4. Первые итоги НЭПа
Политической стабилизации начала 1920-х гг. сопутствовал резкий экономический скачок. Он был предопределен нэповским курсом.
К 1925 г. промышленность достигла по основным показателям довоенного уровня. Продовольственные карточки отменили, и сколь бы ни был мал заработок рабочего, голод ему уже не грозил. Повысился достаток крестьян, заметно (и без всяких посевных комиссий) увеличивших урожайность обрабатываемых ими земель. Быстрый рост частных издательств, заставший врасплох цензоров, помог оставить память о НЭПе как о времени относительной интеллектуальной свободы. Одобрение в 1924 г. первой союзной конституции оживило надежды на демократизацию страны. Умножение числа различных добровольных обществ оценивалось как символ расширения неполитических свобод. В 1925 г. были предприняты меры по «оживлению Советов»: расширялось число лиц, получивших избирательные права.
1.5. Политическая борьба в советском руководстве
Политическая борьба в 1920–1922 гг
В 1921–1922 гг. не произошло существенных перемен в кремлевской политической элите. Ленин, Троцкий, Каменев, Зиновьев, Сталин — таковы были ключевые фигуры в политическом руководстве в это время. В стране фактически существовала однопартийная система: имевшие ранее сколь-нибудь реальный вес партии (в первую очередь меньшевики и эсеры) сошли с политической арены. Сращивание партии и государства, слабо маскируемое уже в 1917–1920 гг., после окончания войны стало почти официальным. Формально все важнейшие решения одобрял сначала съезд Российской коммунистической партии, а затем они становились «руководством к действию» государственных учреждений. Съезд избирал ЦК РКП(б), а тот в свою очередь Политбюро — политический центр партии. Фактически же принятие решений осуществлялось высшими партийными органами в порядке, обратном порядку их избрания. Основополагающие политические акты вначале обсуждало и одобряло Политбюро, затем их, как правило без особых споров, санкционировал ЦК РКП(б) и в конечном счете их принимал съезд. Свобода дискуссий на съездах не ограничивалась. Но уже с 1918 г. голосование делегатов съезда определялось негласными соглашениями ведущих партийных лидеров.
Обилие оппозиционных платформ в партии стало характерным явлением рубежа 1920–1921 гг. Во время общепартийной дискуссии о роли и значении профсоюзов в спорах решали вопрос о том, быть ли профсоюзам придатком государственного аппарата, милитаризованным и лишенным всякой инициативы (такая позиция приписывалась Троцкому, хотя он и считал подобные формулировки огрублением своих взглядов), либо «школой коммунизма», по выражению Зиновьева, привлекающей в свои ряды не только «передовых», но и «отсталых» рабочих и перевоспитывающей их, — об этом говорили «Тезисы Рудзутака», поддержанные Лениным.
Практического значения дискуссия не имела. Принятое после ее окончания постановление быстро устарело — НЭП кардинально изменил тактические приемы работы РКП(б) в профсоюзах. Но все же споры вышли за чисто профсоюзные рамки. Они касались проблем бюрократизации государственных и партийных органов и отмечали отсутствие демократии в партийной среде, пренебрежение к интересам рабочих, присвоение отдельными партийными группами власти в стране. Именно об этом настойчиво напоминали во время дискуссии документы двух оформившихся к X съезду РКП(б) фракций в партии — «рабочей оппозиции» во главе с А.Г. Шляпниковым и А .М .Коллонтай и «демократического централизма», главную роль в которой играл Н.Н. Осинский. Обе эти фракции были малочисленны и не воспринимались «вождями» как реальная угроза их власти. Тем не менее активные оппозиционеры с помощью закулисной машины голосования на съезде были потеснены из ЦК и других руководящих партийных органов и вскоре лишились своего былого политического влияния. По настоянию Ленина, особенно враждебно относившегося к любым фракциям внутри РКП(б), X съезд принял резолюцию «О единстве партии», запрещавшую партийные группировки и грозившую «организационными» карами за попытки партийного раскола.
«Завещание» Ленина
Ленин с конца 1922 г. вынужден был отойти ввиду болезни от государственных дел. Последним его шагом стала диктовка серии статей и писем, в которых он раскрывал свое видение ряда проблем переходного времени. Позднее эти письма воспринимались как его политическое завещание.
Наибольшее внимание обычно привлекают три последних работы Ленина — «Письмо к съезду», «К вопросу о национальностях или об автономизации» и «О кооперации». «Письмо к съезду» известно, прежде всего, по тем оценкам, которые Ленин дает лицам из своего ближайшего окружения. Ни одна из них не является безусловно положительной. Это обстоятельство делало письмо важным инструментом в политической борьбе 1920-х гг., хотя само оно было опубликовано только в 1956 г. В письме было высказано и в целом утопическое предложение о предотвращении партийных расколов путем расширения состава ЦК РКП(б) за счет рабочих. Статья «О кооперации» отражает развитие прагматических идей Ленина о возможных экономических формах построения нового общества. Кооперацию, в которой Ленин видел ранее жалкий противовес социализму, он был склонен теперь оценивать как средство перехода от собственнической психологии к коммунистической. Это логично дополняло представления Ленина об использовании прежних экономических учреждений для достижения социалистических целей. Статья «К вопросу о национальностях или об автономизации» примечательна той крайней осторожностью, которую Ленин рекомендует сохранять при проведении национальной политики. Ее лейтмотив — лучше пойти на уступки ранее угнетенным нациям, чем дать им повод заподозрить большевиков в великорусском шовинизме.
Политическая борьба после 1922 г
Многомесячная агония Ленина сопровождалась сначала скрытой, а затем все более откровенной и ожесточенной борьбой за власть в высших партийных эшелонах. Здесь определились две противоборствующие группы. К одной из них принадлежал триумвират Каменева, Зиновьева и Сталина, фактически правивший страной во время болезни Ленина. Ей противостояла группа Троцкого. Основу ее составляли лица, тесно связанные с Троцким по совместной военной, партийной и хозяйственной работе, а также те из активных деятелей партии, которые все более оттеснялись от кормила государственной власти. Борьба с «бюрократизацией» партии, преодоление отрыва верхов от низов и участие последних в выработке политических решений — таковы основные требования, предъявленные в 1923 г. Троцким и его союзниками так называемому «большинству» Политбюро и ЦК РКП(б). Оппозиционная платформа излагалась в письме Троцкого, поддержанном видными государственными и партийными чиновниками, — «Письме 46-ти». Оно было направлено в ЦК партии в октябре 1923 г.
Резолюция Политбюро ЦК РКП(б) «О партстроительстве» (декабрь 1923 г.), учитывавшая требования оппозиции и выработанная при участии Сталина, Каменева и Троцкого, казалось, завершила спор. Однако спустя три дня после ее одобрения, 8 декабря 1923 г., Троцкий выступил в «Правде» со статьей «Новый курс», в которой дал собственную интерпретацию этого решения. Он утверждал (как следовало уже из заголовка статьи), что резолюция означала отход ЦК от своей прежней «бюрократической» политики, чем косвенно признавалась победа Троцкого. Это вызвало резкий отпор правящего триумвирата, и дискуссия возобновилась с новой силой. Используя подавляющий перевес в местных партийных организациях, группа Каменева, Зиновьева и Сталина добилась на XIII Всероссийской партконференции (январь 1924 г.) принятия резолюции «Об итогах дискуссии и о мелкобуржуазном уклоне в партии». Троцкому и тем, кто его поддерживал, был нанесен сокрушительный удар, ставший началом конца их политической карьеры.
Второй фазой «борьбы с троцкизмом» в 1920-х гг. явилась дискуссия о статье Троцкого «Уроки Октября», предпосланной в качестве предисловия к одному из томов его собрания сочинений, вышедшему в 1924 г. Это был достаточно откровенный, местами субъективно-пристрастный анализ революции, в котором еле замаскированные выпады против Каменева и Зиновьева сопровождались указанием на особую роль Троцкого в октябрьские дни и бо́льшую, чем у прочих «вождей», его близость к Ленину. Последовавшая затем полемика привела к почти безоговорочному осуждению Троцкого во всех парторганизациях. Спор был вызван не только желанием правящей верхушки защитить свою «революционную» репутацию, но и стремлением использовать литературный выпад Троцкого для его окончательного политического разгрома. В значительной мере это удалось и в начале 1925 г. Троцкий был смещен со всех своих военных постов.
Стремление Каменева и Зиновьева тогда же изгнать Троцкого из Политбюро натолкнулось на сопротивление Сталина. Сталин не желал усиления своих союзников и намеревался, в случае их чрезмерных претензий на власть, использовать в качестве противовеса им Троцкого. Предусмотрительность Сталина не оказалась излишней. Повергнув ниц общего политического врага и устранив грозившую всем им опасность, «триумвиры» с каждым днем все более расходились во взглядах. В возникших между ними уже весной 1925 г. спорах переплетались почти в неразрывном единстве как теоретические разногласия, так и стремление к главенству в партии.
Каменева и Зиновьева историки традиционно относили к «левому» крылу партии. Действительно, именно они поначалу одели на себя тогу ревнителей идеологической чистоты РКП(б). Это прежде всего выразилось в их рассуждениях о росте «кулацкой опасности» в стране, в протестах против «расширения НЭПа», а также в их выпадах против лозунга «построения социализма в одной, отдельно взятой стране». Последнее явилось их крупнейшим тактическим просчетом. Они немедленно были обвинены противниками в том, что не верят в победу социализма в СССР. Примечательно, что свою «левую» платформу Каменев и Зиновьев выдвинули год спустя после того, как они осудили «левизну» Троцкого.
Каменев и Зиновьев опирались в основном только на поддержку ленинградской парторганизации. Это и предопределило их поражение на XIV съезде ВКП(б) (декабрь 1925 г.). Из ключевых политических фигур их никто не поддержал, а Троцкий, одинаково неприязненно относившийся ко всем трем бывшим «триумвирам», в целом сохранял нейтралитет. Дискредитацию в 1925–1927 гг. группы Каменева и Зиновьева, получившей название «новой оппозиции», следует отнести к числу самых искуснейших политических маневров Сталина.
Прежде всего, оппозиционеры были удалены с постов, обеспечивавших им существенное политическое влияние. Так, Зиновьев буквально в одночасье, в январе-феврале 1926 г., лишился контроля над Ленинградской организацией ВКП(б), Каменев утратил ряд позиций в правительстве страны. Попытки Каменева и Зиновьева отстаивать свои взгляды стали оцениваться как продолжение осужденной XIV съездом их фракционной борьбы. Каждый новый документ, выпущенный ими, являлся основанием для очередного понижения их политического статуса. Сближение Каменева и Зиновьева с Троцким и объединение «троцкистской» и «новой» оппозиции в 1926 г. дали еще один козырь в руки Сталина и его окружения, подчеркнувших беспринципность политических деятелей, ранее враждовавших друг с другом, а затем соединившихся, несмотря на прежние споры. Поскольку сам Троцкий к середине 1920-х гг. был уже дискредитированной фигурой, то указание на близость к нему служило эффективным инструментом низвержения и других прежних авторитетов. Теперь любые «антипартийные акции», будь то критические выступления на частных собраниях или кулуарные антисталинские разговоры, прямо считались делом рук «объединенной оппозиции» и влекли за собой ответные меры. Наконец, стали выискивать крамолу в теоретических и даже философских работах бывших «вождей». Все это также служило одним из оснований для последовательного исключения Каменева, Зиновьева и Троцкого и их сторонников из Политбюро ЦК ВКП(б), из Центрального Комитета ВКП(б) и, в конце концов, в ноябре 1927 г., из рядов партии. Это случилось после разгрома оппозиционной демонстрации 7 ноября 1927 г. в Ленинграде.
В ходе внутрипартийной борьбы 1925–1927 гг. произошли существенные перемены в составе политического руководства страны. Оно являлось союзом двух фракций — Сталина и Бухарина, хотя окончательное оформление бухаринская группа обрела лишь в 1929 г. Бухарин в середине 1920-х гг. стал одним из ведущих идеологов партии, но уже в 1928 г. между ним и Сталиным наметились разногласия. Вряд ли Бухарин и его сообщники реально претендовали на власть. Их последующее лояльное поведение после опалы резко контрастировало с тактикой Каменева и Зиновьева. Но в тех условиях, когда теоретический спор обычно предварял политические схватки, формирование группы инакомыслящих в высших органах ВКП(б) могло рассматриваться только как элемент борьбы за власть. Встречи Бухарина с Каменевым летом 1928 г., о чем стало быстро известно, напоминали о приемах создания «объединенной оппозиции» в 1926 г., и это углубило подозрения Сталина.
Начавшись с мелких уколов, теоретический диспут между Сталиным и Бухариным скоро перерос в очередную общепартийную дискуссию «о правом уклоне в ВКП(б)». Ее особенностью, в отличие от предыдущих кампаний подобного рода, были анонимность взаимных упреков (ни Сталин, ни Бухарин прямо не назывались) и ограничение их узкими рамками пленумов ЦК ВКП(б). Основные разногласия между бухаринцами и сталинцами касались двух ключевых вопросов: отношения к крестьянству и судьбы новой экономической политики. В опубликованных в сентябре 1928 г. «Заметках экономиста» Бухарин хотя и осторожно, но четко высказался против чрезмерной эксплуатации крестьян ради достижения целей индустриализации и призвал к дальнейшему развитию рыночных механизмов, «включенных» НЭПом.
Кампания по разоблачению «правого уклона», развернутая Сталиным в 1928–1929 гг., долгое время не имела конкретного адресата, что сковывало действия его противников. Лишь обеспечив повсеместное осуждение «правого уклона» в местных партийных организациях, Сталин раскрыл карты. Он назвал имена главных «уклонистов». Среди них оказались, помимо Бухарина, председатель Совнаркома СССР А.И. Рыков и руководитель профсоюзов М.П. Томский. Используя послушную ему машину голосования на партийных собраниях всех уровней, Сталин добился вытеснения сторонников Бухарина из Политбюро и с занимаемых ими политических постов. До исключения из рядов партии тогда дело не дошло, но своего политического влияния «правые уклонисты» лишились навсегда.
Публичные дискуссии, как правило, предшествовали всем перетасовкам в высших органах партии. В них групповые интересы нередко маскировались стремлением сохранить чистоту партийных риз. Каждый из оппонентов именно себя считал наиболее верным хранителем заветов Ленина. Но исход борьбы определялся не тем, сколь часто и обычно всуе упоминалось это имя. Побеждали не ораторы, а те, кто сумел быстрее и прочнее овладеть «организационным» аппаратом всех звеньев управления.
1.6. Упрочение сталинской диктатуры
Конец НЭПа
В середине 1920-х гг. обнаруживаются первые признаки будущего краха нэповской модели. Их можно усмотреть и в политической, и в экономической сферах. Кризис 1923 г. первым вскрыл противоречия нэповской системы. О том, чтобы передать все нерентабельные предприятия частным владельцам либо закрыть их, не могло быть и речи. Это подрывало основополагающий принцип государственного контроля над промышленностью. Оспаривать его едва бы решился даже самый прагматичный большевистский экономист. Кризис сбыта 1923 г. был преодолен — и это очень важно для понимания причин слома НЭПа — не экономическим путем. Взвинтившим цены промышленным трестам приказали их снизить. Административный акт заменил хозяйственный расчет. Этот прием не мог применяться бесконечно долго. Государство становилось банкротом. Оно не могло путем торговли, иначе говоря, нэповским путем, получить крестьянские продукты. Для этого у него не хватало товаров. За кризисом 1923 г. последовал кризис 1925 г. Тогда крестьяне не стали продавать хлеб по низким ценам заготовительным органам.
В конце 1927 г. страна оказалась в тисках мощнейшего хлебозаготовительного кризиса. Продуктов не хватало, городам угрожал голод. Власти рисковали оказаться один на один с бунтующей массой рабочих, служащих и солдат. Добыть хлеб — это стало для «верхов» условием политического выживания. Если хлеб нельзя достать за малые деньги, его нужно отнять — иного выхода для себя власти уже не видели. В заготовительной кампании 1927–1928 гг. пока остерегались открыто прибегать к конфискациям. Но она сопровождалась набором «запретительных» мер, памятных по временам Гражданской войны. Их применяли еще оглядываясь, одергивая наиболее ретивых экспроприаторов, говорили и об их временности и чрезвычайности. Надежды тех, кто этому верил, рухнули очень скоро. В 1928–1929 гг. крестьяне не только дали хлеба еще меньше, чем год назад, но еще попытались бороться с теми, кто хлеб хотел отнять. Нэповские регуляторы в сельском хозяйстве практически не работали. Получить хлеб могли только или винтовкой, или равнозначным ей экономическим режимом. Такой режим и был создан коллективизацией крестьянских хозяйств в 1928–1932 гг.
Параллельно этому устранялись нэповские механизмы в промышленности. Жесткое планирование с конца 1920-х гг. сузило свободу действий трестов. Частник последовательно вытеснялся из сферы производства — налогами, запретом пользоваться для перевозки товаров железными дорогами, отказами в продлении лицензий. Применяя эту тактику, власти не сразу пришли к мысли о необходимости полного огосударствления промышленности, торговли и услуг. Повышение налогов прежде всего требовалось для поддержания ускоренных темпов индустриализации. Прочими мерами пытались усилить контроль над нэпманами и пресечь их связи с крупными товаропроизводителями в деревне («кулаками»). Последствия не замедлили сказаться. Частные владельцы закрывали свои мастерские и магазины. Попытки побудить их рационально использовать накопленные капиталы успеха не имели. Не доверяя государственным органам, они не пожелали делать вкладов — ни кратко срочных, ни долгосрочных.
Диктатура Сталина. 1930-е гг
Последовательное устранение соперников Сталина означало изменение политической системы в СССР. Возникла единоличная диктатура, заменившая собой прежний порядок распределения власти. Тем самым устанавливалось соответствие пирамиды власти устоям жесткого подчинения, которыми были уже пронизаны все сферы жизни страны. Политическая централизация переплелась с централизацией экономической. Государственно-кооперативный сектор в экономике стал не только преобладающим, но единственным. Разветвленный и всепроникающий контроль над поведением рабочих и крестьян был немаловажным следствием нового порядка. Устойчивость сталинской власти обеспечивалась и постоянными «чистками» — социальными, политическими и идеологическими.
К началу 1930-х гг. Сталину уже принадлежало решающее слово по всем без исключения политическим и экономическим вопросам. Занимавшие высокое место в партийной иерархии В.М. Молотов, К.Е. Ворошилов, С.М. Киров, В.В. Куйбышев, М.И. Калинин, Г.К. Орджоникидзе, Л.М. Каганович ни в коей мере не являлись «совладельцами» власти, хотя по ряду проблем их мнение имело немаловажное значение. Миф о «коллективном партийном руководстве» маскировал авторитарную диктатуру.
Первая половина 1930-х гг. отмечена лишь двумя громкими «антисталинскими делами». Основанием первого из них — «дела Сырцова — Ломинадзе» — послужил донос в конце 1930 г. об «антипартийных» разговорах, которые вели между собой председатель Совнаркома РСФСР С.И. Сырцов и первый секретарь Закавказского крайкома ВКП(б) В.П. Ломинадзе. Оба они были сразу же лишены своих постов и исключены из партии. Не менее громким было «дело» М.Н. Рютина, бухаринца, занимавшего видные посты в ВКП(б). Он стал известен в 1932 г. как автор обширного документа, в котором протестовал против установления антидемократического режима в партии и призывал бороться с ним. Его лозунги были расценены Сталиным как призыв к террору. Сталин потребовал смертной казни для Рютина, но даже среди поддерживавших его членов Политбюро не нашел понимания и вынужден был уступить. Рютину на какое-то время сохранили жизнь, но он был расстрелян позднее, в конце 1930-х гг.
В 1934 г. на XVII съезде ВКП(б) были отмечены глухие выпады против Сталина. Однако сведения об этом настолько неясны и приблизительны, что оценивать этот случай и до сего времени крайне трудно. Убийство С.М. Кирова в декабре 1934 г. было воспринято сталинским окружением как широко разветвленный заговор. Однако осужденная после покушения группа бывших комсомольских и партийных работников, преимущественно зиновьевцев, к этому акту не имела никакого отношения. Фактически все антисталинские выступления первой половины 1930-х гг. были делом одиночек, не представлявших, даже несмотря на их должности, опасности для сталинского режима.
Большой террор
Механизм Большого террора (1937–1938 гг.) до сих пор не совсем ясен. Террор затронул всех — высших чиновников и рабочих, маршалов и рядовых, академиков и неграмотных. Непосредственной «массовой» лабораторией, где были выработаны его практические формы, стал антикрестьянский террор в эпоху коллективизации конца 1920-х — начала 1930-х гг. Но он был основан на четко и официально отмеченных имущественных и политических критериях, хотя нередко и переступал их.
Большой террор, круг жертв которого преимущественно составляли аполитичные и законопослушные граждане, казалось, был лишен какой-либо внутренней логики. Но можно выявить ряд его определяющих элементов. Острие удара непосредственно направлялось против лиц, принадлежавших, прежде всего, к местным и высшим элитам — военным, государственным, партийным. То обстоятельство, что подсудимыми на всех трех крупнейших «московских» процессах являлись ближайшие соратники Ленина и Сталина, отчетливо указывает, что расправлялись в первую очередь с реальными или мнимыми претендентами на власть. Традиции политического расследования, рожденные еще в круговерти Гражданской войны, ориентировали на выискивание группового начала в действиях подозреваемых. Отсюда и автоматическое, едва ли не в геометрической прогрессии, умножение числа «врагов народа». Маховик репрессий был слегка приторможен в 1938–1939 гг. Однако само обеспечение «государственной безопасности» получило уже законченную террористическую форму. Превентивность, закрытость и отсутствие четких принципов арестов, быстрота и жестокость наказаний — его отличительные признаки.
Внутриполитический терроризм, помимо прочего, сделал возможным переход от открытой социальной дискриминации — принцип неравенства избирательных прав отражен в первых советских конституциях — к скрытой. В 1936 г. была одобрена новая Конституция СССР, уравнявшая в политических правах все слои населения. Ее демократизм (провозглашалась свобода слова, печати и собраний) лишь маскировал тогдашний правовой произвол. Общество объявлялось единым — это стало частью политической мифологии. Социальный эксперимент достиг своего апогея, но он не мог воплотить в жизнь замысел его авторов — создать образцовый, бесперебойно работающий механизм поступательного общественного развития. Экстенсивность экономики, скрытая инфляция, низкая производительность труда — все это должно рассматриваться, наряду с многочисленными рапортами о перевыполнении пятилетних планов, как свидетельство об эпохе. Повторялась судьба всех фасадных империй — за внешним блеском скрывалось неблагополучие.
Войны 1939–1940 гг
1939 год ознаменован тремя региональными конфликтами, в которые оказался вовлечен Советский Союз. Первый из них — это вооруженное столкновение с Японией летом 1939 г. близ реки Халхин-Гол. Успешные танковые операции и максимальное использование средств огневого поражения принесли победу командующему советско-монгольским отрядом Г.К. Жукову.
Столкновение с Польшей в сентябре 1939 г. произошло уже на последней стадии германо-польской войны. Часть польских территорий в пределах границ, определенных секретными протоколами к советско-германскому пакту о ненападении, досталась Красной армии довольно легкой ценой. Кратковременные бои под Львовом представляли собой наиболее известный инцидент во всей этой операции.
Первым серьезным испытанием СССР в конце 1930-х гг. стала советско-финская война. Она была начата Советским Союзом 30 ноября 1939 г. после отказа Финляндии пойти на политические и территориальные уступки. Отсутствие ощутимых успехов РККА на первом этапе войны обычно связывают с ее низкими боевыми качествами и тактическими просчетами ее командования. Полевая выучка русских солдат, разумеется, не была примитивной, хотя в чем-то и уступала западноевропейской. Но сама война замышлялась как ограниченная местная операция. Противника недооценили, малой кровью надеялись достичь быстрых результатов. Получилось свыше 65 тысяч убитых и 186 тысяч раненых красноармейцев — таков был итог боевых действий. Неожиданная сила финского сопротивления и отсутствие реального опыта преодоления мощных оборонительных «валов» не дали вплоть до начала 1940 г. заметного перевеса советской стороне. Только падение Выборга в феврале 1940 г. побудило финское правительство просить мира. Боязнь вмешательства иностранных держав в затянувшийся конфликт, равно как и тяжелые потери, явились основными мотивами отказа Сталина и его окружения от немедленной советизации Финляндии. Мирный договор с ней был подписан 12 марта 1940 г. Согласно его условиям, СССР передавалась финская часть Карельского перешейка и территории в Приладожьи.
2. Дипломатия
2.1. Генуэзская конференция
Прекращение Гражданской войны и поражение белого движения в России побудили западные державы изменить свою тактику. 16 марта 1921 г. подписанием торгового соглашения с Россией Англия фактически признала советский режим. Помимо экономических вопросов, соглашение затрагивало и некоторые политические аспекты, узаконив отказ обеих сторон от ведения пропаганды вне пределов своих стран.
Следующим крупным шагом в «экономической» дипломатии Запада стало официальное приглашение представителям РСФСР прибыть на международную конференцию в Генуе (Италия). Она открылась 10 апреля 1922 г. Выступивший на конференции нарком иностранных дел Г.В. Чичерин признал возможность «параллельного существования старого и нарождающегося нового социального строя». Тем самым довольно откровенно намечался отход от прежних внешнеполитических замыслов, тесно увязанных с мировой революцией. Конференция должна была обсуждать экономические вопросы. Но новый экономический порядок, по мнению западных дипломатов, мог быть установлен не ранее, чем будет решен вопрос об уплате российских долгов. Советская сторона не уклонилась от его обсуждения. Однако она представила свой перечень финансовых контрпретензий, согласно которому их общая сумма намного превышала сумму российских долгов. Конференция вскоре зашла в тупик и прекратила свою работу. Достичь согласия не удалось и на следующей конференции, в Гааге, летом 1922 г.
Самым большим дипломатическим успехом советской делегации на Генуэзской конференции явилось заключение договора с Германией. Это произошло в итальянском городе Рапалло 16 апреля 1922 г. Согласно Договору, стороны отказывались от взаимных экономических претензий, связанных как с прошлой войной, так и с национализацией германской собственности в России, и устанавливали дипломатические отношения.
2.2. Прорыв дипломатической изоляции СССР
1924 год стал временем прорыва дипломатической изоляции СССР со стороны крупнейших европейских держав. 2 февраля 1924 г. СССР признала Англия, 7 февраля — Италия, 28 октября — Франция. Победа большевиков в Гражданской войне и их согласие соблюдать правила дипломатического этикета (отказ от пропаганды и вмешательства во внутренние дела), как и очевидные экономические выгоды, были основными причинами признания СССР. Другим важным внешнеполитическим актом, устранявшим наследие Гражданской войны, явилась нормализация отношений СССР с Японией. Япония вывела свои войска из Владивостока в конце 1922 г., но продолжала удерживать Северный Сахалин. По конвенции 20 января 1925 г. она возвращала его СССР. В обмен Япония получила концессии в северной части острова. Конвенция оставляла в силе положения Портсмутского мирного договора 1905 г., подписанного Россией после поражения в войне с Японией. Вместе с тем в ней содержалась примечательная оговорка о том, что данное согласие «никоим образом не означает, что правительство Союза разделяет с бывшим царским правительством политическую ответственность за заключение названного договора».
Несмотря на дипломатические успехи СССР, его отношения с западными державами прошли в 1923–1929 гг. несколько кризисных точек. Особенно острыми оставались советско-английские разногласия. Поводом для недовольства Англии стало продолжение Советским Союзом политики вмешательства во внутренние дела «империалистических» стран — правда, не столь открыто, как раньше. Первый кризис возник весной 1923 г., когда министр иностранных дел Англии лорд Д. Керзон направил через официального агента в Москве ноту Наркомату иностранных дел. Керзон, приводя данные захваченной переписки советских дипломатов в Афганистане и Иране, обвинял СССР в попытках нарушить политическое равновесие и вызвать революционный взрыв на Ближнем и Среднем Востоке и в Индии. В ноте затрагивались и другие, более частные случаи ущемления Россией английских интересов. Советская сторона поспешила удовлетворить большинство требований, предъявленных ей, не преминув, правда, развернуть в прессе кампанию по «разоблачению зарвавшихся империалистов».
Другой кризис был связан с обыском в 1927 г. помещений советской торговой делегации и кооперативного англорусского общества «АРКОС». Считая полученные во время обыска документы компрометирующими СССР, Англия разорвала с ним торговые и дипломатические отношения. Они были восстановлены только в 1929 г.
2.3. Дальневосточная политика СССР
В Азии в центре внимания советской дипломатии оказались китайские дела. Здесь ей предстояло решить три задачи. Во-первых, она должна была укрепить независимость Монголии, все более входившей в сферу советского влияния. Во-вторых, требовалось сохранить дружественные отношения с партией Гоминдан, контролировавшей Китай, которая, однако, не была склонна одобрять ни монгольский сепаратизм, ни действия расширявших свою власть и поддерживаемых Коминтерном китайских коммунистов. И, в-третьих, нужно было предотвратить возникновение новых конфликтов с Японией, усилившей свое вмешательство в Китае и особенно в ее северо-восточной части — Маньчжурии, в непосредственной близости от границ СССР.
Советская дипломатия в зависимости от обстановки на Дальнем Востоке умело маневрировала между Гоминданом и компартией. Она делала ставку то на «коммунизацию» и революционный взрыв в Китае, то на объединение враждующих политических сил против Японии. Ей удалось сохранить хрупкое и неустойчивое равновесие между китайскими партиями, но она не могла избежать конфликта с Японией на реке Халхин-Гол в 1939 г. В сентябре 1939 г. СССР согласился с предложением Японии заключить перемирие и образовать комиссию по уточнению границы между Монголией и Манчжоу-Го, государством в Северо-Восточном Китае, зависимом от Японии. После длительных переговоров к июню 1940 г. граница была демаркирована.
В ходе советско-японских встреч обсуждалась и возможность изменения прежних соглашений между обеими странами. В частности, советская сторона настаивала на ликвидации угольных и нефтяных концессий Японии на Северном Сахалине в обмен на гарантированные поставки нефти. Помимо этого, СССР отказывался подписывать новые конвенции на основе договора 1925 г., считая его невыгодным. Советские требования были уточнены при подписании в апреле 1941 г. пакта о нейтралитете между Японией и СССР сроком на 5 лет. Он предусматривал отказ от нарушения целостности и неприкосновенности каждой из сторон и обеспечивал их нейтралитет в случае конфликта с третьими странами. Концессии Японии ликвидировались на предложенных СССР условиях.
2.4. Деятельность Коминтерна
Во время наиболее мощных социальных кризисов 1920-х гг. (в Германии, Болгарии и Польше в 1923 г., в Англии в 1926 г. и в Китае в 1927 г.) достаточно отчетливо проявились ограниченность тактики Коминтерна и утопизм его «революционных» планов. Жесткие коминтерновские схемы, по которым стремились объяснять социальные волнения, не всегда были применимы в конкретных условиях и не позволяли гибко учитывать быстрое изменение политической ситуации в «кризисных» странах. Коминтерн не смог предположить эффективной программы борьбы с фашизмом, не приняв во внимание всей опасности этого явления в 1920-х гг. Основным противником он называл социал-демократию, оцененную им как «социал-фашизм». Разобщенность левых сил, поощряемая Коминтерном, в значительной степени облегчила установление тоталитарных режимов в Германии и Италии. Много сил Коминтерн отдавал борьбе с инакомыслием в собственных рядах. Превратившись в послушное орудие ВКП(б), он последовательно одобрял не только разгром партийной оппозиции в СССР, но и устранение из западных компартий всех несогласных с большевистским курсом.
Приход нацистов к власти в Германии в 1933 г. заставил Коминтерн пересмотреть ряд тактических установок. VII (и последний) конгресс Коминтерна, состоявшийся в 1935 г., одобрил «новый курс» ИККИ, значительная роль в оформлении которого принадлежала Г. Димитрову. Коммунистам было предложено развивать сотрудничество со всеми антифашистскими силами и стремиться к установлению «единого фронта». Однако в вопросе о «единой партии» рабочего класса VII конгресс подтвердил прежний курс: выдвигались пять условий для этого, одно из которых, например, требовало признать необходимость «установления диктатуры пролетариата в форме Советов».
Зависимость Коминтерна от ВКП(б) отчетливо проявилась после советско-германской сделки 1939 г.: ИККИ, ранее клеймивший фашизм, стал теперь уделять основное внимание разоблачению «англо-французских поджигателей войны». После 1941 г. тактика ИККИ вновь изменилась, но к тому времени Коминтерн стал обузой для советской дипломатии: не давая ощутимых выгод, он использовался как повод для нападок на СССР. 15 мая 1943 г. он был распущен.
2.5. СССР и система коллективной безопасности в Европе
СССР и «пакт Бриана-Келлога»
Основным направлением советской европейской политики конца 1920–1930 гг. явилось создание так называемой «системы коллективной безопасности». Первым ее этапом стало присоединение СССР в сентябре 1928 г. к «пакту Бриана-Келлога». Подписанный в августе 1928 г. в Париже представителями 14 государств, пакт предусматривал отказ от войны как средства достижения политических целей. Практическим следствием этого шага явилось подписание СССР в феврале 1929 г. протоколов с Польшей, Румынией, Латвией и Эстонией. Они предусматривали, что «пакт Бриана-Келлога» вступает в силу немедленно после его ратификации перечисленными сторонами. Важным направлением деятельности советских дипломатов была подготовка и специальных двусторонних пактов о ненападении с различными государствами. Начало им положил договор с Германией, подписанный 24 апреля 1926 г. После заключения пактов о ненападении с Литвой и Ираном в 1926–1927 гг. этот процесс затормозился. Однако уже в 1932 г. СССР оформил соответствующие договоры с Финляндией, Латвией, Эстонией, Польшей и Францией. Основой всех пактов о ненападении было обязательство соблюдать нейтралитет в том случае, если другая сторона подвергнется нападению, а также не вступать во враждебные ей военно-политические коалиции.
СССР и проблемы разоружения. Конец 1920-х — начало 1930-х гг
Другой сферой активных внешнеполитических усилий СССР стала борьба за ограничение вооружений. Не будучи еще членом Лиги Наций, СССР активно участвовал в 1927–1930 гг. в совещаниях созданной Лигой подготовительной комиссии по разоружению. Первоначально выдвинутые СССР проекты, предлагавшие всеобщее и полное разоружение, являлись, несомненно, утопичными. Обнародование их было скорее проявлением характерной традиции Наркоминдела, для которого пропагандистские акции служили обязательным дополнением к обычным дипломатическим приемам. Не было, однако, принято и второе, более умеренное предложение СССР, увязывавшее масштабы разоружения соответственно с боевой мощью тех или иных государств. Эту тактику, предполагавшую сочетание пропагандистских идей и прагматических предложений, СССР применил и на Женевской конференции по разоружению 1932 г., в целом закончившейся безуспешно.
СССР и попытки создания антигерманского блока в 1930-х гг
Главные усилия советской дипломатии в 1930-е гг. были направлены на устранение германской угрозы в Европе. Приход нацистов к власти в 1933 г. быстро придал советско-германским отношениям остроту и враждебность. Советское руководство по идеологическим и политическим мотивам отказалось одобрить усилия Гитлера в его стремлении преодолеть «версальское» наследие, что оно охотно поддерживало у предыдущих германских правительств. Гитлер не скрывал с первых месяцев своего пребывания у власти, что его курс на перевооружение имеет антибольшевистскую направленность. Это было ловким дипломатическим ходом, призванным успокоить те страны, от которых и исходила реальная военная угроза его планам, — Анг лию и Францию. Нельзя сказать, что Франция одобряла в 1933–1936 гг. последовательные шаги Германии по разрушению «версальской» системы. Но ей не хватало ни дипломатического мастерства, ни решимости, чтобы предотвратить такие события, как милитаризация примыкавшей к границам Франции Рейнской области и введение всеобщей воинской повинности в Германии. Даже заключенный Францией в мае 1935 г. договор о взаимопомощи с СССР не предполагал какого-либо военного сотрудничества.
В отличие от Франции, Англия не занимала вплоть до 1939 г. сколь-нибудь последовательной антигерманской позиции. Устами ряда своих государственных деятелей она даже выражала понимание идеи Гитлера объединить всех немцев в одном государстве. Захват («аншлюс») Австрии и оккупация Судетской области в Чехословакии, осуществленные Германией в 1938 г., не привели к вооруженному вмешательству западных держав. Они даже взяли на себя роль посредника между агрессором и его жертвой, Чехословакией, фактически принудив ее уступить часть своей территории. СССР попытался предотвратить раздел Чехословакии. Он согласился оказать ей военную помощь. Однако Франция, второй из гарантов ее безопасности, предпочла мирное «урегулирование».
Несмотря на изощренные усилия, советская дипломатия не смогла добиться успеха ни в одном из политических кризисов, сотрясавших Европу в 1930-е гг. Ораторское мастерство М.М. Литвинова, сменившего в 1930 г. на посту наркома иностранных дел Г.В. Чичерина и часто выступавшего с многочисленными речами на международных конференциях, мало помогало делу. Гражданская война в Испании в 1936–1939 гг. завершилась поражением республиканцев, поддерживаемых СССР. Австрия была присоединена к Германии, а Чехословакия расчленена в 1938–1939 гг. Не имело должной эффективности дипломатическое осуждение Италии в связи с ее вторжением в Эфиопию в 1935 г. Установление советско-американских дипломатических отношений в 1933 г. не привело к расширению формируемого СССР антигерманского блока, хотя неприязнь к нацистам президента США Ф. Рузвельта была общеизвестна.
Советская дипломатия накануне Второй мировой войны
Одной из основных причин краха попыток создать систему коллективной безопасности в Европе явилось глубоко укоренившееся недоверие ее демократических государств к советскому режиму. Кровавый массовый террор 1937–1938 гг. и непрекращающаяся «антиимпериалистическая» пропаганда, оцененная как вмешательство во внутренние дела, подпитывали эти подозрения. Западные политики долгое время подходили к Германии с обычными дипломатическими мерками. В ожесточенных советских нападках на германский курс они зачастую видели лишь средство обеспечения исключительно русских национальных интересов и ни в какой форме не склонны были подыгрывать этому.
Только после марта 1939 г., когда Германия без труда и невзирая на протесты поглотила Чехию, Англия и Франция дали военные гарантии Польше и Румынии — странам, которые могли стать новыми жертвами гитлеровцев. Одновременно были начаты переговоры с СССР. Они не увенчались успехом. СССР подозревал своих возможных союзников в том, что они могут столкнуть его с Германией, не оказав при этом необходимой помощи. Приезд на военные переговоры в Москву в августе 1939 г. англо-французской делегации без достаточных полномочий, казалось, подтверждал эти опасения. Англия и Франция не решились оказать нажим на Польшу с целью заставить ее пропустить в случае войны русские войска через свою территорию к германским границам. Правящие круги Польши боялись, возможно, и не без оснований, что это может стать началом «советизации» их страны. Пытаясь предотвратить новый кризис, английские и французские дипломаты вели закулисную игру с германскими представителями с целью выяснения планов и возможного изменения притязаний Гитлера. Сведения об этом, часто отрывочные и неточные, попадая к Сталину, не укрепляли его доверия к западным державам.
2.6. Отношения с Германией
Советско-германские соглашения. Август-сентябрь 1939 г
Атмосферу этих постоянных подозрений, равно как и имперские замыслы Сталина, ловко использовала нацистская дипломатия. С середины августа 1939 г. возобновились политические переговоры СССР с Германией. Они привели к заключению 23 августа 1939 г. пакта о ненападении между обеими сторонами сроком на 10 лет. Он был подписан В.М. Молотовым, ставшим в мае 1939 г. наркомом иностранных дел после смещения Литвинова, и И. Риббентропом, германским министром иностранных дел, прибывшим в Москву. Внешне пакт мало чем отличался от предыдущих договоров этого типа. Он предусматривал разрешение мирным путем конфликтов между государствами и их консультации с целью избежать столкновений. То, ради чего Риббентроп так поспешно стремился приехать в Москву содержалось во втором и четвертом пунктах пакта. Они предполагали, что «если одна из Договаривающихся Сторон окажется объектом военных действий со стороны третьей державы, другая… не будет поддерживать ни в какой форме эту державу» и что «ни одна из Договаривающихся Сторон не будет участвовать в какой-нибудь группировке держав, которая прямо или косвенно направлена против другой стороны».
К пакту о ненападении прилагался секретный протокол. Он разделял сферы интересов СССР и Германии в случае захвата, или, если следовать его нарочито туманным формулировкам, «территориально-политического переустройства» Прибалтики и Польши. При этом территория Польши делилась между СССР и Германией по линии рек Нарев, Висла и Сан, а Финляндия, Эстония и Латвия признавались сферой советских интересов. Спустя некоторое время, убедившись, что Англия и Франция объявили все же войну из-за Польши, Сталин предпочел отказаться от доставшихся ему земель с польским населением в ответ на признание Литвы сферой советского влияния. Германская сторона согласилась на подобный «обмен», что и получило отражение в новом советско-германском секретном протоколе к «Договору о дружбе и границах» 28 сентября 1939 г. Населенные украинцами и белорусами территории, принадлежавшие ранее Польше, стали частями соответственно Украинской и Белорусской Советских Социалистических республик.
Последствия советско-германских соглашений 1939 г
По прошествии времени необходимо признать, что советско-германская сделка 1939 г. была крупнейшим политическим просчетом Сталина и его окружения. Короткий срок «передышки», позволивший провести некоторое перевооружение Красной армии и сделать ограниченные территориальные приобретения, конечно, имел определенное значение для укрепления боеспособности СССР. Это, однако, не могло компенсировать того колоссального стратегического перевеса, который получила Германия в 1939–1941 гг. в результате обеспеченной ей со стороны Советского Союза свободы рук. К июню 1941 г. СССР остался один на один фактически с целой Европой, оказавшейся под германским контролем. Расчеты Сталина, правда, не были лишены оснований и, несомненно, покоились на воспоминаниях о многолетнем позиционном противостоянии времен войны 1914–1918 гг. Никто не мог представить, что великая военная держава Франция рухнет через несколько недель после наступления германских войск на Западе в мае 1940 г.
Дружба с Германией, с которой находились в состоянии войны с 3 сентября 1939 г. Англия и Франция, способствовала дипломатической изоляции СССР. Ее усилили неприятие на Западе советского вмешательства в прибалтийские дела и агрессия против Финляндии. Последняя акция стоила СССР места в Лиге Наций — он был исключен из этой международной организации 14 декабря 1939 г. Медленно ведя во второй половине 1939 г. дипломатическую подготовку новых территориальных приращений, СССР резко убыстрил ее только в момент острого кризиса на Западном фронте в мае-июне 1940 г., когда воюющим державам было уже не до дальних уголков Европы. Летом 1940 г. СССР заставил Румынию вернуть захваченную ею Бессарабию. Тогда же он добился присоединения в качестве союзных советских республик Эстонии, Латвии и Литвы. Советско-германские соглашения не были единственной причиной быстрой ликвидации независимости прибалтийских государств, но они, бесспорно, являлись ее важнейшей предпосылкой.
Советско-германские отношения в 1940–1941 гг
Объединение Европы под немецким главенством побудило Гитлера изменить правила советско-германской политической игры. Германия уже не нуждалась в советской дипломатической поддержке и, более того, видела в СССР единственную силу, на которую могла уповать сопротивляющаяся Англия.
Советско-германские разногласия с особой силой выявились в ноябре 1940 г. во время переговоров Молотова в Берлине. Молотов настаивал на «разрешении финской проблемы», пояснив, отвечая на вопрос Гитлера, что «он представляет себе урегулирование в тех же рамках, что и в Бессарабии и в соседних странах», т. е. путем полного поглощения Финляндии. Молотов больше интересовался не разделом восточных владений Англии, к чему его усиленно подталкивали Гитлер и Риббентроп, а европейскими делами. Он выразил озабоченность пребыванием немецких войск в Финляндии и недвусмысленно заявил, что считает Болгарию сферой советских интересов. Все эти требования встретили резкий отпор германской стороны. СССР было взамен предложено присоединиться к Тройственному пакту Германии, Италии и Японии. Молотов дал уклончивый ответ и только в конце ноября 1940 г. сообщил о принципиальном согласии СССР на подписание пакта. Однако это предполагало выполнение ряда предварительных условий: СССР получал право создавать военные базы в черноморских проливах, Япония должна была отказаться от концессий на Северном Сахалине, немецкие войска обязаны были уйти из Финляндии. Германия позднее известила СССР о невозможности принять эти условия без консультации с союзниками и тем окончательно похоронила данный проект.
Советско-германские отношения вступили в полосу откровенной враждебности после вторжения гитлеровских войск в Югославию 6 апреля 1941 г. Это произошло через день после подписания в Москве Договора о дружбе и ненападении между СССР и Югославией. Попытки Советского Союза в последующие несколько месяцев ослабить напряженность в советско-германских отношениях не имели успеха. 22 июня 1941 г. посол Германии в СССР В. Шуленбург вручил Молотову меморандум об объявлении войны.