Ликвидация патриаршества
Когда в октябре 1700 года скончался патриарх Адриан, Петр получил уникальную возможность воспользоваться образовавшейся заминкой и начать реформу. Находясь под Нарвой с войсками, царь получил несколько писем от боярина Тихона Стрешнева, выполнявшего надзорные функции в Москве в государево отсутствие, и прибыльщика Курбатова. От Стрешнева царь узнает о кончине последнего русского патриарха. Курбатов же докладывает, что патриаршие люди забрали в свои руки всю собственность усопшего главы Церкви и пользуются ей по своему усмотрению. Он же рекомендовал государю последовать старинному обычаю и для начала назначить местоблюстителя престола. Окончив поход, Петр принимает решение передать митрополиту Рязанскому и Муромскому Стефану Яворскому пост местоблюстителя, но с поправками. Из его полномочий изымались хозяйственные: он мог быть волен принимать только решения религиозного свойства, разрешать животрепещущие вопросы раскола и ересей. Патриарший разряд ликвидировался. Официально Яворский именовался «экзархом» или Блюстителем патриаршего престола.
В следующем году, 24 января 1701 года, Иван Алексеевич Мусин-Пушкин получает в свое распоряжение возрожденный Монастырский приказ. Дьяк Ефим Зотов становится его помощником. Восстановленное учреждение вбирает в себя все хозяйственные полномочия, ранее принадлежавшие Церкви. Отныне Патриаршим двором, домами архиереев, монастырскими землями и хозяйствами распоряжалось только это ведомство.
Монастырские мытарства
Особым образом Петр принялся реформировать монастыри. Насильственно надевать на монастыри жесткую государственную сбрую царь-реформатор начал неспроста. Его нелюбовь к черному духовенству граничила с подозрительностью и нередко ненавистью. Винить в этом можно картины его детства. У Ю. Ф. Самарина можно встретить такие строки: «Страшные сцены встретили Петра у колыбели и тревожили всю его жизнь. Он видел окровавленные бердыши стрельцов, называвших себя защитниками православия, и привык смешивать набожность с фанатизмом и изуверством. В толпе бунтовщиков на Красной площади являлись ему черные рясы, доходили до него странные, зажигательные проповеди, и он исполнялся неприязненного чувства к монашеству». Неприятие к черным монахам имело метафизическую, необъяснимую природу. Что касается объективных причин, то монашество той поры было очень весомой антиреформационной силой, стоящей на антипетровской позиции. Из монастырей рассылались «обличительные тетрадки», «писаньица», в которых государя клеймили антихристом, еретиком и демоном. Фактически оппозиционные престолу силы питались именно монахами: их перья грели пропаганду старины и сопротивление модернизации. Можно сказать, что черное духовенство было сердцем этого сопротивления.
Но принимаясь прикладывать свои намерения на практике, Петр, очевидно, действовал неэмоционально, как оптимизатор, а не палач. Намерение царя с точки зрения современного наблюдателя было правильным: очистить эту область от несвойственных ей функций, в частности от накопления капиталов, а также удалить из монастырей посторонних людей, не имеющих к духовному служению прямого отношения. Надо признать, что таких в монастырях тогда было в избытке. Преобразования коснулись не только их хозяйственного аспекта, но и социального. Государь запрещает постригать в монашество женщин до 40 лет. Всех непостриженных надлежало выселить, в богадельнях оставить исключительно немощных и увечных. Хозяйственная самостоятельность купировалась Монастырским приказом, а с 30 декабря 1701 года монахи стали получать денежное и хлебное жалованье исключительно из доходов обители. Обители, в свою очередь, были лишены права владеть вотчинами и угодьями.
«Духовный регламент»
Духовный регламент 1721 года не так сильно ранил русское общество, не вызывал замешательства и многоголосых пересудов. Для церковной культуры он стал кульминацией или даже развязкой длительного периода обновления и оздоровления духовенства. Религиозная жизнь обретала с его появлением новую конституцию, перестроенное тело, лишенное пережитков. Культурного шока от его публикации общество не испытало: не было оснований, не было контрастов, чтобы провоцировать шок. Таким образом, обновление культовых правил и внутреннего духовного строения было самым мягким и ожидаемым шагом реформатора. Углы были максимально сглажены, в отличие от других мер, в экономике, политике и культуре, которые на фоне бескровных преобразований церкви смотрелись скорее революционными, чем реформаторскими. Регламент гласит: «Коллегиум правителское под державным Монархом есть и от Монарха уставлено». Текст Феофана Прокоповича писался практически под диктовку Петра. Главным посылом регламента стала административная мера: устранение самостоятельности церкви и создание на ее основе покорного государственного института, прилаженного в коллегиальное устройство. Такой принцип отвечал петровским мыслям о реформах, его симпатиям к протестантским стандартам управления. Феофан Прокопович и Петр суммировали опыт прошедших лет, создав «Регламент или устав духовной коллегии» в форме манифеста. Манифест закреплял ликвидацию патриаршества и передачу его полномочий Святейшему Правительствующему Синоду, имеющему коллегиальную организацию. С русской церковью произошла интересная метаморфоза: сначала государевой рукой ее встроили в систему управления, а затем и вовсе лишили изначальных задач, делегировав их государству, а часть из них вторично делегировав духовенству, но уже не как самостоятельной силе, а как части административного аппарата, сделав их служилыми людьми.
Регламент был не чем иным, как «программой русской Реформации». Он – не общее начертание правил, а идеологический продукт, готовый формировать новое религиозное создание. Его с уверенностью можно назвать декларацией нового мира. Феофан был беспредельно верен царю, местами он даже называет его Христом, не используя привычный для русской практики термин «помазанник Божий». Эта игра слов была бы непростительна на полстолетия раньше, но в пору реформ никто не смел ей перечить. Местами он был до фанатичного предан императору: «Феофан разделял и исповедовал типическую доктрину века, повторял Пуффендорфа, Гроция, Гоббса. Это были, в известном смысле, официозные идеологи Петровской эпохи. Феофан почти веровал в абсолютность государства, – есть только „власть“, и вовсе нет никакой особой духовной власти („папежский се дух“). Он исходит из известного реформационного принципа или постулата: cujus regio, ejus religio[9]. Государь, и именно как государь (Landesherr), есть „хранитель обеих скрижалей“, custos utriusque tabulae. И ему принадлежит вся полнота власти над его землей и на его земле, „верховенство над землею“ (Landeshoheit), всеобъемлющее jus territorii… И Церковь ведь внутри этой его земли…»
Практика православных миссионеров в Сибири. Взаимоотношения светских и духовных властей, политика в отношении прозелитов
Русская церковь, потерявшая в петровские времена значительную часть своего прежнего могущества, сохранила и упрочила стремление к реализации пасторской миссии. В качестве объекта христианизации на сей раз были выбраны прекрасно знакомые русским первопроходцам XVI века ханты и манси, в тогдашнем варианте русского языка именуемые вогулами и вотяками.
Первым остяки Березовского уезда приняли сибирского митрополита Филофея (в монашестве – Феодора), который совершил экспедицию к ним в 1704 г. Повторно он бывал у них в 1707 году. Поездки можно назвать ознакомительными, так как массовое крещение остяков от их «первых жилищ… по Иртышу… в трех днях… от Тобольска» и до самого Обь-Иртышского Севера началось во время миссий 1712, 1713 и 1714 гг. Проповедники воздвигли четыре православных храма, разрушив языческие кумирницы с идолами, чтобы «шайтанов … отнюдь не держали»: «Медного гуся» (покровителя охоты), «Обского старика» (благоприятствовавшего рыбному промыслу), «мастерки шайтана», кумира «серебрено имеющ лицо». Православными стали четыре тысячи прежних идолопоклонников.
В последующие годы христианизация кумиропоклонников Сибири шла ускоренным темпом. В 1714 и 1715 годах православие пришло к вогулам Пелымского уезда. Митрополит Филофей в 1716 и 1718 годах крестил поголовно всех остяков Сургутского уезда, а в 1717 году Христову проповедь познали язычники Томского, Нарымского и Кетского уездов, в 1719 году был христианизирован район Мангазеи. Как водится, во вновь приращиваемых патриархией территориях возводились храмы. Докладывая в Синод, митрополит Антоний указывал, что схимонах Федор «окрестил от остяцкого и татарского народов более четырнадцати тысяч душ».
Архиерей Федор, митрополит Сибирский и Тобольский, так писал князцу Катишовой волости Тихону Нахрачеву об управлении волостью и надзором за прозелитами: «1718 года июля 10 дня по указу великого государя и по приказу губернатора Сибири князя Матфея Петровича Гагарина и по нашему архиерейскому благословению велено тебе, Тихону Нахрачеву сыну, быть в своих юртах и волости Катишових и в инех князцом. И служить великому государю верно, в зборе ясачном радети, меж своими подручными смотрети, чтобы вси веру християнскую держали постоянно, а шайтанов бы отнюдь не держали, но единому небесному кланялися б Богу. Не как отец твои был двоедушен и государю своему неверен показался, за что принял казнь по делам. А тебе б служить великому государю лутше и своей волости ясашных знати, и их в распрях судити, и от всякого дурнаго дела внимати, и наказывать смотря по делу. А что будет тебе не знатно, о том ведение присылать и к губернаторской светлости. И им бы, твоей волости ясачным, тебе почитати и слушать как начальника своего. Да тебе ж смотреть, которые из их не в ясаку, и тех имена списав, подавать губернаторской светлости ведение, что б в ясаку не было убыли, но прибыль или замена за престарелых, которые за старостию не могут государева ясаку промыслять». Как видно, Феодор распоряжается зорко «смотрети, чтобы вси веру християнскую держали постоянно». Но, уделяя внимание духовным делам, не пренебрегать делами хозяйственными: бдительно следить за сбором ясачного налога.