Вопрос о насильственном крещении остается полемическим. Бытует мнение, что крещение язычников Сибири не обошлось без кровопролития. Считается, что в случаях активного сопротивления язычников в деле принимала участие местная администрация. Впрочем, здесь показательна позиция главного проводника Христова слова среди хантов и манси – митрополита Филофея (Феодора), который считал, что в пастырском ремесле не пристало прибегать к помощи ружья. Позиция вдохновителя и главного контролера этого процесса – схимонаха Феодора, призывавшего не расчехлять ружья, конечно, должна быть принята во внимание, но то, что пятая часть обращенного населения приняла слово Христово от меча, а не от креста, не подлежит сомнению. Кроме того, очевидно, что церковники пристально наблюдали за неофитами, чтобы пресечь рецидивы языческих обрядов.
Схимонах Феодор, в миру Филофей Лещинский (1650–1727), происходил из малороссийского дворянства. «Местом своего духовного рождения и воспитания» он считал Киево-Печерскую лавру. Рано овдовев, он стал монахом. Затем долгое время он был экономом лавры и наместником брянского Свенского монастыря. В 1702 году Петр Алексеевич приказал ему занять кафедру митрополита Сибирского и Тобольского. Филофей повиновался монаршей воле и почти 20 лет, с 1700 по 1719 гг. и с 1716 по 1721 гг., был главным церковным иерархом Сибирской епархии. Филофей просвещал, строил, крестил. Скончался в тюменском Троицком монастыре 31 мая 1727 года, где за 18 лет до этого, в 1709 году, стал схимником. Феодор был человеком очень сбалансированной жизненной позиции, посвятившим духовный путь целиком аскетике. Даже после кончины, для большего смирения плоти, он завещал захоронить его прах у врат Троицкого монастыря, чтобы идущие на молитву попирали его.
Доминантная роль Феодора не только в проповеди, крещении, но и в поддержании духовного порядка среди паствы неофитов очевидна и не подлежит спорам. Временами митрополиту приходилось вмешиваться в политику местных светских властей и останавливать поистине сюрреалистические вещи. Так, по инициативе судей надворного суда новокрещенные татары должны были быть проданы в рабство по ходатайству их прежних мусульманских хозяев, которые таким образом через судебные тяжбы решили остановить миссионерскую деятельность в Сибири. 2 февраля 1722 он пишет в Синод: «Татаре, которие без кабал жили и работали год по 15 и более у своих татар некрещених и отшед крестились, а теперь по челобитью татар некрещених судие надворние судят отдать татарам некрещенным, чтоб они попродали руским в холопство. А не лучше бы дать им, крещенним, землю и записать их в ясак государев?» Единственной силой, вставшей на защиту татар-прозелитов, стал митрополит Филофей. После смерти М. П. Гагарина участились случаи злоупотребления местных ясачных чиновников, воевод, а некоторые и вовсе предлагали проекты увеличения налогов с новоявленных христиан, даже собирались включить их в реестр подушной подати.
В письме кабинет-секретарю Алексею Васильевичу Макарову 31 января 1721 года он ходатайствует об отмене тех налогов с сибирских новокрещенных, которыми их облагать, как христиан, не полагалось: «И 720-го году над ясак их еще положено на их денежные подати против руских податей 10, чим зело оскорблении и возмуении стали». Здесь он не только заступается за свою паству, но и пытается оптимизировать, привести в соответствие с первоначальными стандартами налоговую систему, удалить из нее двойные чтения. При сохранении налоговой надбавки, когда «власть мирская никакова помилования им (прозелитам. – Прим. авт.) не творят», ему «нельзя показатись» бывшим язычникам, разочаровавшимся в пасторском слове. «Что же и духовной власти творити? Когда доношения их не приемлют, прощения не слушают». Поэтому праведный схимник уповает на помощь государевых людей, высших чиновников, как в случае с размножением храмов в его митрополии: «Во первых моих нуждах подал твое господство моему смирению помощь: просил царское величество о строении церквей у новокрещенных и у тех церкви живущим священникам о жалованье, без какого невозможно им было прожити».
Поразительна не только разница в оценках целей и средств христианизации среди гражданских и духовных лиц. Удивительно читать, насколько малый вес имел авторитет духовного сословия для администрации. Действительно, «что же и духовной власти творити? Когда доношения их не приемлют, прощения не слушают». Так, в своем послании в Синод в октябре 1721 года схимник Феодор, уже передав митрополичью кафедру Антонию, пишет о таких возмутительных вещах: «Тут же доношу Святейшему Правительствующему Синоду, что в великом утеснении и в бещестии духовный чин у комендантов в Сибери: явих прикащиков – попов бьют, з луков стреляют, а на Березове господин комендант Инглис игумена среде града так убил княми, что чуть живаго священци унесли в монастырь. А причина, что новокрещенных грабит комендант, и о том игумен нам известил. И он же, господин Инглис, и попов держит на цепе в приказе, в церкви окровавил подьячого, князцов новокрещенных бьет безвинно. Доношу губернаторской светлости о всем и нет управи и истязаниям. Только как наделает где комендант худо, то в иной город переменят».
Прибегая к помощи Священного Синода как высшего духовного авторитета после церковной реформы Петра, Филофей надеется решить несколько правовых и моральных противоречий. В этом смысле он совершенно прав, поскольку Синод, единственный в своем роде в Российской империи, обладал необходимым правовым и административным инструментарием, чтобы разрешить с виду тупиковые противоречия. Послание очень ценно тем, что обнажает не самые заметные с виду проблемы, с которыми столкнулись проводники Христова слова в Сибири в первые и последующие годы христианизации. Моральный регламент православия строг, но жизненные обстоятельства заставляют христиан отступать от заповедей, пренебрегая своим благочестием, например: «Мужа взято в воинство, оставшия жена за нищету и за невоздержание идут замуж или приживающий детей. Как быть сему?» Вот, например, очень характерный средневековый пережиток: «Воини, похищающий насилием на блуд дев и жен. Чим то исправить?» Вопрос пленников был животрепещущим, Федор поднимает еще одну проблему: «Пленники или от язик приемлющий крещение и благочестие от кого должни помилование имети? И каков путь ко житию им показати?» Или противоречие брачного диалога культур: «Деви или жени посягающий за иноверния. Как быть сему? Да не мужа ради и сама пойдет в ересь и погибнет душа та. Что подобает творить?» Обращение в православие язычников сталкивалось с очень серьезной проблемой: конфликтом моральных и правовых штампов. Преобразовать одну систему в другую одномоментно невозможно, придется однозначно ломать старые штампы или подгонять их под новую конъюнктуру. Вот, в частности, брачная сфера, очень показательный пример: «Иновернии прежде крещения по своем поганском праве поемши в замужество вторых сестри или снохи, и родивши с ними дети, и по крещении нехотящими сих оставить. Что подобает делать?»
Отношения между христианским и нехристианским мирами также не были лишены противоречий. Разделительная чертам между ними была очень условной, посему они часто контактировали друг с другом, и случалось, что язычники «крещеним пакости творят, убийства, грабления и раззорения, а мирская власть как бы того и не видит». «Как тому засечи?» – с надеждой спрашивает старец Филофей, на долю которого до прибытия Антония легло бремя решения всех неразрешимых тяжб.
30 января 1722 года Синод составил ответ на доклад бывшего митрополита в канцелярском тоне, с обещанием все проблемы рассмотреть и об описанном доложить выше: «…О светских делах сообщить в Сенат ведение с таким требованием, чтоб во оном учинена была сатисфакция и впредь бы им, светским управителям, в такия духовныя дела интересоватца было запрещено. А о показанных оною росписью делах выписать в доклад приличные к ним ис Кормчие книги правила, и из грацких законов, и из его императорского величества указов пункты, которые предложить к синодальному разсуждению немедленно».
Атмосфера не отличалась размеренностью и спокойствием. В тех же донесениях Филофея в Синод описываются случаи, которые в современной лексике именуют диверсиями. Так, некий начальный татарин Сабанак, на которого указали арестованные наемники («И симаны были те абизи, и седели в канцелярии, и дали сказку, что де нас Сабанак послал остяков помутить, чтоб архиерея убили») «посилат в остяки своих абизов и велет, чтоб абизи научали остяков новокрещенных дабы нас позабивали до смерти: указ де прислан государев убить архиерея». Нанятые Сабанаком подняли пищали на служителей церкви, главный благодетель новых христиан Сибири схимник Феодор был ими ранен: «…Тех юртах человек четирох наших перестреляно до полусмерти и мене самого вдарено с пищали под пояс, но Бог помиловал мя: пуля кругом ободраля плате, а мене не вредила». Выше мы говорили о том, что Филофей был человеком редких духовных качеств, так, он не требует казни своих обидчиков и убийц, а рекомендует: «Аще бы возможно того Сабанака з братом взять в Сант-Питербурх на вечное житье, мощно бы и всем татаром креститись, а то он, Сабанак, великое препятие чинит крещению». Синод традиционно давал положительные ответы, так, вопрос злоупотреблений комендантов и преступлений Сабанака был разрешен в пользу бывшего митрополита, вердикт был таким: «Со оного его архиерейского доношения для учинения показанных тем доношением сибирских городов комендантом, которые во увещание к святому крещению некрещеных татар чинят препятие, паче же и крещеных развращают, о требовании сатисфакции. И о взятье за таковыми ж показанными причинами начального некрещеного татарина Сабанака».
Обретение животворящего креста Господня в Пскове. «Чудо» в православном сознании
Приверженность к атрибутам старины, несмотря на бушевавшую европеизацию, тотальное переиначивание и переодевание, сохраняла свою силу и нисколько не думала уступать своего места. Интересным примером в этом смысле выступает явление животворящего креста в Пскове, задокументированного примечательной агиографической запиской конца XVIII века. Предание гласит, что император Константин Великий, заручившись «горчичным зерном» веры и святой реликвией, с Божьей помощью разгромил Лициния и восстановил Бизантиум на берегу Босфора; говорится, что «ходил царь Констянтин на рать и победил иноплеменник, и на рать с собою носил пред полки». Тот самый Бизантиум, который затем стал благолепным Константинополем – цен