Война, как известно, это продолжение политики другими средствами, и не стоит думать, что она является последним актом политического спектакля: странам свойственно сперва исчерпывать все неразумные способы взаимодействия, а уж потом искать разумные. Война — масштабное горе, но горе это быстро забывается. Мы привыкли, что история мира — это история царей и героев: для первых война — вид спорта и способ укрепления власти, для вторых — единственная стихия, где они могут реализоваться. Что происходит с другими, «простыми» людьми, история либо умалчивает, либо дает информацию так коротко и безэмоционально, что мы просто не обращаем на это внимания. Может быть, именно поэтому призраки войн опять возвращаются — я уже говорил об этом выше, в своем интервью по поводу опасности новых войн в современном мире.
Россия в плане милитаризма традиционно и сегодня идет в авангарде человечества. Амбиции Российской империи постоянно толкали ее на войны — и у своих границ (для расширения территории), и на европейском театре — в рамках участия в большом переделе торговых потоков. СССР был насквозь милитаристским государством — от детской «Зарницы» и норм ГТО до участия в большинстве конфликтов в третьих странах развивающихся регионов под предлогом противостояния влиянию западного блока. На фоне пацифистской риторики в 1990-е и начале 2000-х мы не только провели две войны на своей территории, но и поучаствовали в ряде конфликтов за границей. Вторжение в Грузию в 2008 году обозначило перелом в официальной политике России — имперские замашки и политика принуждения стран-сателлитов к сотрудничеству путем создания зон военной нестабильности на их территории были официально признаны и объявлены сутью внешней политики. Вторжение на Украину, участие в войне в Сирии, введение войск в ЦАР, развитие наемнических компаний (при прямом запрете наемничества Уголовным кодексом), фактический развал сотрудничества с США по ограничению ядерных вооружений — это внешние проявления новой доктрины. Внутренних (от милитаризации образования до воинственной, практически джихадистской риторики первого лица) тоже хватает.
У либеральных экономистов и политиков естественно возникает соблазн осудить милитаристский раж российской политики с морально-этических позиций, объявить его прежде всего злом по отношению к миру в целом и странам-жертвам в частности. Однако эти побуждения немедленно наталкиваются на суровую реальность исторического момента: Россия далеко не одинока в своих амбициях и методах их реализации. США и НАТО все чаще прибегают к военной силе, и все чаще это случается без мандата ООН; количество военных конфликтов в мире, сокращавшееся вплоть до 2015–2016 годов, начало снова расти; накопившиеся политические и социальные противоречия буквально рвут границы многих государств, установленные зачастую совершенно произвольно, без учета этнических и социальных реалий, и закрепленные принципом нерушимости границ. У апологетов милитаризма в России есть достаточно оснований ссылаться на вечные аргументы: «мы не хуже других» и «у нас нет выбора».
В этом смысле единственно осмысленным контраргументом политике «военного патриотизма» может быть рациональная оценка причин и последствий процессов, в которые Россия втягивается и внутри, и во внешних действиях, осуществляемых в рамках данных процессов. Насколько официальная картина мира, в которой Россия стала крепостью, осажденной «мягкой силой», и вынуждена отстаивать свою свободу, соответствует действительности? Насколько осмыслены задачи, формулируемые властью? Решаем ли мы декларируемые задачи с помощью милитаризации страны и военных кампаний за рубежом? Какие побочные последствия вызывает наша приверженность данной доктрине и каково их влияние на страну и общество? Насколько велики «плановые потери» — в экономике, политике, безопасности, качестве жизни и собственно жизни граждан России и стоят ли они достижений, получаемых благодаря ведущейся политике?
Эти вопросы требуют ответа и широкого освещения. Убедить российское общество, что мы «не должны вести себя плохо» на фоне того, что другие страны так себя ведут, а общественная мораль в России соответствует системе примитивной группы и далека от современной гуманитарной этики, невозможно. Но можно попробовать убедить общество, что конфронтация с Западом, милитаризация страны и взаимодействие с миром с позиции силы (которой у нас не так много) — просто невыгодны и неразумны.
Об этом я пытался написать еще весной 2014 года — на тему захвата Крыма и войны на Донбассе. Статья вышла в издании Slon 11 марта и была прочитана более чем 750 000 человек — конечно, это очень мало в масштабах государства, но, если она внесла хотя бы небольшой вклад в отказ российского общества от одобрения более масштабной агрессии, значит, я писал ее не зря.
Что станет с Россией после захвата Крыма?
Многие мои друзья сегодня по полдня блокируют в Facebook контакты и отфренживают тех, кто «за действия России в Крыму», а вторые полдня ужасаются в комментариях, как же много таких находится среди вчерашних друзей. Мы против «операции на Украине» по морально-этическим соображениям: нельзя же, в самом деле, захватывать часть территории соседа, да еще близкого нам по духу и языку, только потому, что он временно ослаб и не может за себя постоять! Мы не верим пропаганде государственных СМИ. Мы уверены в праве украинцев самим решать свою судьбу и верим, что сегодняшний трудный выбор Украины будет правильным. Надеюсь, что в этом мы правы.
Мы также верим, что сегодня Россия вступает в опасное противостояние с США, Западной Европой и НАТО. Наша разница с «патриотами», в сущности, только в том, что мы не хотим этого противостояния, мы за сотрудничество; и еще — мы верим, что и США, и НАТО тоже за сотрудничество. Возможно, и в этом мы тоже правы, возможно, нет.
Мы не хотим замечать, что некоторое количество западных аналитиков, политиков и даже деятелей культуры — от Коэна до Кустурицы (мы верим, что они никем не куплены, но, возможно, мы не правы) — стали писать о том, что Россия имеет право аннексировать Крым — моральное, юридическое или и то и другое — и если Россия даже не имеет такого права, то может себе это позволить и ей ничего не будет… Руководители США и других стран НАТО категорически против вторжения России и аннексии Крыма, они грозят не признать результаты референдума, выступают за санкции — но тут же кто-то все время говорит, что санкции неэффективны, что их не будет — в общем, что «все можно»! Создается впечатление, что нам (гражданам России) они (американцы и европейцы) хотят внушить мысль, что они только для виду против, а на самом деле ничего не могут сделать и в общем-то за.
А мы все тем временем — и патриоты, и либералы, и власти России, и русские в Крыму — зачем-то продолжаем дискуссию на тему «Морально или аморально России получить выгоду от революции на Украине путем аннексии части территории, и если аморально, то допустимо или нет». Вопрос тонкий, у всех разные мнения. Когда вопрос ставится именно таким образом (выгодно?), многие страны и сегодня решают его в пользу аннексии или установления контроля (Турция и Северный Кипр — Турция, между делом, уважаемый член НАТО; Израиль и Голаны, Иудея с Самарией — Израиль, между прочим, тоже не изгой; история с Косово; Гренада, Мексика и так далее). Дискуссия бесперспективна в силу невозможности найти ответ, но очень интересна и, главное, сильно отвлекает. От чего?
Я думаю, она отвлекает от вопроса «Выгодна ли России аннексия Крыма?» или даже «Зачем Западу российская агрессия на Украине?».
Еще недавно все мы соглашались, что для России стратегически важна буферная зона с НАТО, а нейтральная Украина — отличная буферная территория; НАТО тоже вполне устроит нейтральная Украина; России выгоден нейтральный статус Прибалтики и Финляндии — тоже буфер. Россия крайне зависима от экспорта газа и нефти в Европу, ее конкуренты — Иран, США, Кипр и Катар. Чтобы сдерживать их наступление, надо иметь отличные отношения с Европой и влияние в ООН. Россия хочет тесных отношений с Казахстаном, чтобы удерживать свое влияние в регионе в противовес Китаю и Турции. Россия хочет дружить с Азербайджаном не только из-за нефти и гранатов, но и потому, что ось Турция — Азербайджан — Татарстан в перспективе угрожает целостности России. России крайне необходимо сотрудничество с США и Европой в высокотехнологичных областях, без него (а сегодня мы закупаем более 90 % точных механизмов и машин, 45 % нашего импорта машин и механизмов — из Германии) мы не сможем даже поддерживать свою обороноспособность. Наконец, нам как стране, органически разделенной на этнические части и удаленные регионы, стране, в которой больше половины регионов чувствуют себя обиженными центром из-за федерального характера основных налогов (и прежде всего НДПИ), просто жизненно необходимо настаивать на незыблемости принципа территориальной целостности государств.
Предположим, Крым мирно и тихо отходит России. Россия получает дотационный регион с отсутствием воды, энергии и инфраструктуры, полубандитским руководством и миллионом потенциальных мигрантов вглубь страны. В 2014 году Россия уже (при нефти 107 долларов за баррель) секвестирует расходы на здравоохранение и социальное обеспечение, но при аннексии Крыма будет вынуждена потратить 2–3 % бюджета только на этот регион (а если там будут воровать, как обычно, то и 5 % может оказаться реальностью). У Крыма нет никаких шансов перестать быть дотационным, как и внести какой бы то ни было значительный вклад в ВВП России — в него вообще ничто, кроме нефти и газа, значительный вклад не вносит. Зато…
Россия уйдет с международных рынков капитала, и нас ждет рост стоимости корпоративных заимствований для страны, а это еще несколько процентов бюджета в год. А еще падение ВВП, еще инфляция, резкое падение импорта без адекватного импортозамещения; НАТО будет на Украине уже без каких-либо переговоров; ракеты в 100 километрах от границы и 500 километрах от Москвы как с юга (Украина), так и с Запада (Прибалтика — конечно, прибалты не будут сидеть и ждать, когда придет их очередь); американская морская база может появиться на Черном море, возможно, под Одессой, что сводит на нет все преимущества российской ракетной техники класса «море — море» (у нас дальше радиус поражения ракет, но хуже точность и слабые средства обнаружения цели, если корабли США стационарно подходят к нашим базам на свой радиус поражения, у нас остаются одни слабые стороны); резкий разворот Казахстана к Китаю (Турции), Азербайджана — к Турции; полное вступление Грузии в НАТО.