Часть 11. Государство и бизнес
По общему мнению либертарианских экономистов середины XX века, в отношении бизнеса государство должно установить по возможности редко меняемые правила игры и далее «отойти и не мешать», ограничив свое участие контролем за исполнением этих правил — бизнес все остальное сделает сам. Увы, XX век не стал временем триумфа либертарианских взглядов — и виной тому не они, а то, как их идеи воплощались в жизнь.
Все началось с государства, которое устанавливало плохие правила игры, — речь идет не об отсталых странах, а о США и Западной Европе в первую очередь. Эти правила создавались при активном участии квазимонополий, владельцев крупнейших состояний и продажных политиков — и потому плохо подходили для взвешенного регулирования рынков. Все этим не заканчивалось: даже эти правила игры очень плохо исполнялись, особенно внизу, на уровне малого и среднего бизнеса, а государственные контролеры оказались коррумпированными и бездарными. В результате мир молодого капитализма принес быстрый рост экономики, но и быстрый рост преступности, чудовищную волатильность и в конечном итоге — кризис беспрецедентного масштаба, оставивший миллионы людей в 30-е годы XX века в самой развитой стране мира буквально без куска хлеба.
Государства в 1930-е годы спохватились, но чиновники не привыкли себя винить: виноватыми сделали рынки, либертарианцев и население, которое без должного руководства не сумело правильно вести дела. К концу 1930-х годов в США начинается бум государственного регулирования, сопряженного с развитием социальных программ. И то и то требует финансирования, и государство быстро увеличивает объемы собираемых налогов — если в 1900 году почти единственным источником финансирования госпрограмм были пошлины и акцизы (в сумме не превышавшие 5–7 % ВВП), то к концу 1930-х годов в США собирают подоходный налог и налог на прибыль, в сумме составляющие до 15 % ВВП, а к 2000 году общая сумма налоговых сборов достигает 30 % ВВП. В Европе ситуация еще хуже — налоговые платежи там составляют до 40 % ВВП. Штаты государственных служащих в развитых странах за последние полвека выросли многократно, и вместе с ними разрослась система регулирования всего и вся, которую было бы сложно представить еще 100 лет назад.
Нововведения, как показал кризис 2008 года, мало помогли; но и бизнес оказался достаточно живучим — все же развитые страны пережили параллельно с беспрецедентным ростом регулирования беспрецедентный же рост экономики. Тем не менее у уровня вмешательства государства есть естественный предел — об этом говорит нам история краха социалистических стран. Западные демократии пока не перешли этот рубеж, а Россия из-за него 30 лет назад вышла, но, как показывает наша практика, отошла не так далеко, как хотелось бы.
Волшебным образом Россия умудряется сегодня сочетать в себе и пороки молодого капитализма (монополизм, коррупцию, слабость систем надзора, неравенство и высокий уровень преступности), и проблемы современных капиталистических систем (непропорциональный уровень участия государства, бюрократичные системы регулирования, высокие барьеры входа на рынки и так далее). В последние годы власть только усиливает оба спектра проблем одновременно — и «критический уровень», за которым наступает крах свободного предпринимательства, становится не дальше, а ближе. Об этом мной написано много статей — начиная с короткой заметки в Facebook.
Риски — в частном случае
Глобальные проблемы анализируются в целом, но замечаются в частных проявлениях. Мы много говорим о том, что фундаментальная причина экономического спада в России (архаизации, усугубления ресурсной зависимости, гиперконцентрации капитала и активов, сокращения нересурсных областей экономики, низкой добавленной стоимости, снижающихся доходов домохозяйств, роста немультипликативной доли ВВП и прочее и прочее) — это низкая доходность ведения бизнеса по сравнению с риском его ведения.
Звучит абстрактно. Если рассматривать этот риск как «придут силовики, самого посадят, все заберут», то даже и не вполне правдоподобно. То есть, конечно, бывает такое, и нередко, но не повально, тысячи и тысячи работают непосаженных. Рассказы о «дорогом рубле» и «дешевом рубле», о «нету денег» и «кредиты дорогие» уже навязли в зубах — потому они и дорогие, что риски высокие. Не в кредитах дело, как и не в рубле, да и если сейчас раздать всем желающим триллиарды рублей без процентов и надолго, бизнеса больше не станет.
А риски состоят вот из чего, например.
1. Ответ юристов о процедуре регистрации филиала иностранной компании в России: «Госпошлина 120 000 рублей. Но надо понимать, что им [органам регистрации] ставят план по госпошлине, и потому они просто скопом заворачивают документы по формальным причинам или вообще без причин. Госпошлина не возвращается, люди платят второй раз, так происходит примерно с 60 % идеально оформленных пакетов. Правда, есть возможность подать „с гарантией“, это стоит 240 000 рублей наличными».
2. А вот обратная сторона Луны — владелец компании хочет закрыть компанию до конца года, чтобы попасть под льготу, а для этого надо закрыть филиал: «Они [налоговая] просто выставляют на нас требование по налогам на огромную сумму. Суды мы все выиграли, они нам отвечают, что решение суда их не волнует. Пока мы не заплатим, они не оформят ликвидацию. Тянут до 1 января, чтобы мы льготу не смогли применить, потом скажут, что мы не закрыли, потому что неправильно оформили документы — суды-то уже прошли, так что мы не сможем продлить срок по закону».
И так — везде, в любом закоулке, будь то государство или частный бизнес, большой банк или ларек с газетами, Кремль или избушка мэра далекого сибирского села. Непредсказуемо, неестественно, скрюченные мотивации (план по госпошлине?!), чудовищные пласты бюрократии (шрифт не тот, вылезли за клеточку, не по форме, а формы нет, как — не знаем, но вы все равно должны), накладывающиеся один на другой, и поверх всего этого, вторым слоем — наша законодательная база.
Мы недавно анализировали законодательство об офшорных компаниях, контролируемых резидентами РФ, — новое законодательство, с архиважной целью сделанное, как бы скопированное с лучших образцов. И прямо по нему видно, что задумывалось-то оно хорошо, по-доброму. А в итоге в анализе мы после каждого абзаца пишем: «Здесь заложен юридический казус; закон не дает четкого определения; данная норма нарушает основные принципы налогообложения, в частности — недискриминационный характер; отсутствие судебной практики затрудняет вывод о том, как суд отнесется к этой ситуации; мы ожидаем, что эта норма будет изменена; данная норма не разъяснена процедурно, а Минфин отсылает к решению местных налоговых органов» и так далее. То есть по факту почти все можно будет трактовать противоположными способами, в зависимости от настроения — сперва налоговых органов, потом суда.
А дальше — самый верхний слой, и он вообще радиоактивен: «Суды мы все выиграли, они нам отвечают, что решение суда их не волнует; пока мы не заплатим, они не оформят ликвидацию…»
Действия государства — это ужасно, но еще не смертельно. Однако именно они создают всеобъемлющую модель: отношения «государство — бизнес» транслируются в отношения «бизнес — бизнес» и «бизнес — человек». И вот это уже смертельно.
«Можно подать заявление по мошенничеству?»
«Можно, но без толку».
«Почему? Они предоплату взяли и ничего не сделали, отказываются возвращать».
«А они скажут, что не могут; а потом будут переводить вам по 100 рублей в год, и по закону это уже не будет квалифицироваться как мошенничество».
«Ну а все-таки?»
«10 000 евро, возьмем заявление на доследственную проверку, вызовем для опроса, съездим на место».
«А дальше?»
«50 000 евро, возбудим дело, допрос, обыск».
«И?»
«Если все, то потом придется закрыть дело за отсутствием состава. Если 150 000 евро — то дойдет до суда с обвинительным приговором. Если еще 50 000 — фигуранта закроют. Это, конечно, если он со своей стороны не предложит. Тогда 150 + 50 + сколько он предлагает».
«Разве у меня теперь строительная компания? У меня теперь юридический бизнес: что ни контракт — либо подрядчик берет аванс и не работает, либо материалы некачественные, либо заказчик не платит. Работаем на юристов».
«Знаете, кто начал задерживать оплату и сокращать суммы в уже подписанных договорах? Газпром. Еще в начале 2000-х. Подрядчики сперва ждали по три месяца, потом по полгода, потом им вообще стали говорить, что неплохо бы промотивировать, чтобы была выплата. А рубли-то обесценивались, и оборотка была дорогой. Ну и постепенно на всем рынке стало принято не платить».
Все, кто посильнее, берут предоплату — иначе не заплатят. Сервисы отмирают целыми областями — платить за них вперед никто не хочет, потому что точно ничего не сделают, а работать без предоплаты никто не будет, потому что потом точно не заплатят. Большинству компаний приходится переплачивать менеджменту вместо того, чтобы дать опционы или акции — менеджеры не верят, что с ними потом честно рассчитаются. Кредит под долгосрочный контракт с российской компанией взять невозможно — ставки такие же, как если контракта нет, потому что вероятность его исполнения — ровно 50 %.
Люди вне бизнеса не отстают. Рассказывает мой знакомый, который на скорой привез сестру в больницу:
Выходит врач:
— Вы что, хотите ее у нас оставить?
— Ну да, на скорой же, переломы же…
— Ну, у нас, знаете, тараканы, клопы…
— ???
— Деньги-то у вас, вижу, есть…
— А что вы посоветуете?
— Надо особую палату, но сами понимаете… Ну или везите в частную… Но там будет дороже…
Вот это и есть — риски. Мне тут рассказывали про одну страну (от нас на Запад, недалеко), где рассказчик пришел открывать лицензируемый бизнес, подал документы, в произвольной в основном форме, и спрашивает: «А когда вы дадите разрешение, чтобы я знал, когда можно будет работать?» А ему отвечают: «Так работайте у