Или вот СМИ. У СССР была гениальная по-своему методика пропаганды: с одной стороны, возмущаться «военщиной», «гегемонистами» и «реваншистами», а с другой — гасить эмоции мощными мирными инициативами и потоками внутренних мирных новостей. Это позволяло простому человеку повозмущаться, но и порадоваться, что он — не там, а здесь, а у нас-то все мирно, и все же не создавало атмосферы фрустрации, хаоса и ненависти. Что, власти в России выгодна атмосфера ненависти? Ни разу не выгодна. Выгодно было бы как в СССР. Но нет, СМИ производят ненависть так эффективно и много, что, если бы мы так же могли делать товары, Китай давно бы загнулся, не выдержав конкуренции.
Или самолет с президентом концерна Total. Странный этот аэропорт, Внуково, где сотрудники пьяны целыми сменами. То есть я могу допустить, что подобное возможно — у нас, в конце концов, есть традиции, скрепы наши — быть пьяными там, где не надо. Но есть странная деталь — во Внуково десятки лет взлетают самолеты, сотнями каждый день. Зимой, летом, в туман, мороз, обледенение, в трафик и без него. Представьте себе хирургическую бригаду, которая обычно в подпитии выходит на работу. И вот эта бригада лет 20 делает успешные операции — одну за одной. И вдруг — аппендицит, и пациент умирает — ему хирург случайно горло перерезал. Ну, понятно, пьяный был. А раньше? Кому выгодна смерть президента Total? Власти? Конечно, нет. Власть явно рядом не стояла. Что, Госдеп у нас во Внуково распоряжается? Не проще ли им было у себя где-нибудь?
В непримиримом споре сошлись две аналитические корпорации. Одна говорит: это все — российская власть, движущаяся к Гааге. Оппоненты (из разумных) отвечают: да что вы, разве власть настолько глупа, чтобы самой себе так все портить, такие риски на себя брать? Разве вы не видите, что кроме дискредитации власти, сокращения ее возможностей и раскачивания ситуации эти события ничего не приносят? Это наверняка оппозиция, вместе с Госдепом и правым сектором — они хотят дискредитировать российскую власть и ввергнуть страну в смуту или сменить режим. Но тут снова вступают первые и справедливо замечают: ага, это, конечно, та самая оппозиция, которой раз-два и обчелся и которая состоит из интеллигентных старушек, блогеров-дизайнеров с хиппи-наклонностями и Навального, которой один за всех; а еще им помогает Госдеп, который очень хочет дестабилизации в России и войны на Украине, но не может выделить Украине ни одного ружья (даже двустволки), отказывается вводить серьезные санкции против России и вообще, судя по речам его представителей, ничего в ситуации не понимает и не хочет. Ну и, конечно, правый сектор: у него и во Внуково, и в российских СМИ, и на мосту у Кремля — везде свои люди, только он что-то не может справиться с такой мелочью, как повстанцы в ДНР… Спор жаркий, стороны не слышат друг друга, не верят друг другу, никуда не сдвигаются — а ситуация становится хуже и хуже. Этот спор будто бы умело подогревается…
Я думаю — в порядке конспирологии — а что, если не побояться принять абсурдный тезис за истину: да, ни Путину, ни оппозиции, ни правому сектору, ни Госдепу, ни Украине, ни России — никому не выгодно то, что происходит сегодня в стране. И да, если учитывать только вышеперечисленные силы, то уравнение не сойдется. Все мы (и вы, господа патриоты) правы.
Возможно, есть еще одна сила. Что ей нужно? Ответ выглядит очевидным — одновременно дискредитировать власть в России и подготовить условия для своего прихода к власти. Как дискредитировать власть? Созданием ситуаций, при которых та будет выглядеть недоговороспособной, физически опасной и одновременно — слабой, не способной решить проблемы и удовлетворять ожидания. Как подготовить условия для прихода к власти? Изолировать Россию от внешнего мира, уничтожить потенциальных конкурентов внутри, максимально ухудшить экономическое положение, чтобы вызвать всеобщее недовольство, наложить это недовольство на беспрецедентный накал ненависти в обществе.
Чего хочет эта сила? Она обделена активами и властью — по крайней мере ее аппетиты не удовлетворены. Эта сила жаждет реванша — видимо, она что-то проиграла ранее? Эта сила обижена на власть — видимо, власть давала ей обещания или надежды, но не оправдала? Эта сила ненавидит демократию и свободу — именно распространять эту ненависть у нее лучше всего получается.
Что должна иметь такая сила? Очевидно, развитую сеть агентов влияния в самых существенных «точках силы», ведь СМИ должны работать, создавая ненависть, а камеры на мосту — наоборот, должны быть вовремя выключены. Это не под силу ни оппозиции (любого рода), ни иностранным интересантам. Да и не нужно им это — ведь все происходящее физически бьет по оппозиции и отдаляет Россию от «заграницы», только снижая ее возможности и влияние. Эта сила должна иметь лидеров, которых примет общество, когда придет момент. Нельзя предположить, что это ультрарадикалы, которые подкупили исполнителей в органах и СМИ, — у них нет лидеров, которые смогут прийти к власти.
В наше время, когда все прозрачно, даже сексуальная ориентация собаки помощника замминистра, такая сила, если она есть, но при этом никем не описана, просто не может быть отдельной, не может иметь отдельного имени, структуры, системы. Если она есть, значит, она прячется внутри другой структуры — той, которая хорошо организована, высоко легитимна, имеет большие ресурсы, в том числе специальные, и хорошо структурирована для того, чтобы мочь внутри себя прятать очень серьезные проекты.
Если предположить вышеописанные глупости, то все остальные факты идеально ложатся в теорию. Мы просто имеем дело со стратегией и тактикой, построенной на трактатах китайских мудрецов: заставь своих врагов поверить, что они дерутся друг с другом; дождись, пока они истощат свои силы; пусть враг думает, что тебя нет, и действует так, как если бы тебя не было: когда результаты его действий будут противоположны его планам, он будет растерян, ослаблен, но все так же уверен в своей способности действовать, не принимая тебя в расчет. В какой-то момент он ослабнет настолько, что ты возьмешь его голыми руками, при этом для истощенной борьбой нации ты будешь выглядеть спасителем.
Мои сверстники, выросшие на литературе 1960–1970-х, много цитируют сегодня «Трудно быть богом» Стругацких. Вспоминают про пассивность общества, про ненависть к книжникам. Не помню, чтобы кто-то вспомнил фразу «Вслед за серыми всегда приходят черные». Может быть, в ней больше сути, чем во всех других. Серые в какой-то момент перестают управлять ситуацией, хотя сами об этом могут не догадываться. Хуже того, никто может не догадываться.
Кто-то сравнил Россию с каудилистскими режимами Южной Америки. Сравнил экономически, политически, функционально — и ни слова не написал про то, как эти режимы сменяют друг друга и что происходит в процессе их функционирования. Там не бывает революций и выборов. Хунта меняет хунту. Источник новой хунты — милитаризированная группа, находящаяся близко к предыдущей власти. Президенты теряют возможность управлять задолго до потери власти, но так и не успевают потерять народную поддержку. Новые силы расшатывают власть, именно ставя ее в неразрешимые ситуации, заставляя радикализироваться, создавая недовольство за счет действий, исходящих как бы от самой власти.
Очень многозначительно называются этапы развития Аргентины в XX веке. Вот, например, «грязная война», «процесс национальной реорганизации», «бесславное десятилетие». Если мои догадки соответствуют реальности, что-то подобное ждет и нас. Да, в Аргентине только в период с 1970 по 1983 год было похищено и/или убито более 10 000 политиков и членов их семей. Да, еще в 1978 году Аргентина принимала и выиграла чемпионат мира по футболу.
Российское дежавю или латиноамериканское прошлое?
Эта статья опубликована в «Независимой газете» 1 сентября 2015 года.
Люди моего поколения, обсуждающие текущую ситуацию в стране, все чаще произносят слово «дежавю». Драматическое падение цен на нефть и рецессия в экономике; агрессивная риторика в адрес Запада и США и постоянный призыв готовиться к войне, милитаризация сознания; внешние санкции и внутренние ограничения; онкологическое разрастание сфер секретности и областей, контролируемых силовыми органами; единичные выступления несогласных на фоне активной поддержки обществом курса правительства, заканчивающиеся посадками этих несогласных; неожиданный уклон в борьбу за моральную чистоту и примесь идеологии во всем, развитие института «мягкой цензуры» в культуре и искусстве; несменяемость лидера, воспетого всеми возможными способами, с присутствием которого начинает ассоциироваться даже сам факт существования страны; помпезная Олимпиада, превращающаяся в предмет национальной гордости; наконец — война у границ страны, которая официально не называется войной, но приносит обратно в Россию тысячи трупов и вызывает крайне негативную реакцию в мире, — это приметы СССР конца 1970-х — начала 1980-х.
История учит нас тому, что история повторяется (в основном потому, что ничему нас не учит). Поэтому сегодня все чаще и чаще романтической частью либерального сообщества в России задается вопрос: когда и какой будет новая перестройка, которая должна будет развернуть тренд самоизоляции и вывести Россию на путь построения либеральной рыночной экономики, демократической внутренней политики и глобальной интеграции?
Контекст предсказания будущего
В нынешней ситуации и в периоде позднего СССР действительно достаточно много общих черт. Помимо вышеописанных внешних, сходны главные проблемы экономики. И там и там высокая зависимость от нефтяного экспорта на фоне неэффективности и малого объема производства других отраслей промышленности, раздутые бюджеты и несоразмерные уровню экономики военные расходы. В СССР — чудовищные потери из-за демотивированности субъектов хозяйствования, низкой производительности и коренных ошибок планирования; в России сегодня — из-за коррупции, демотивированности предпринимателей и неквалифицированного управления монополиями.
Близки и системы управления: если в СССР была построена бюрократическая вертикаль, основанная на принципе «власть и привилегии в обмен на лояльность», а на вершине пирамиды находилось ограниченное количество политических и хозяйственных лидеров, чувствовавших себя над законом, но соблюдавших групповые правила игры, то сегодня в России бюрократическая вертикаль работает почти так же (лишь «привилегии» заменились на «обогащение»), а структура и содержание вершины вообще не изменились никак.
Не менее похожи и времена. В начале 1980-х тоже начинался новый 30-летний экономический цикл, ставки шли вниз, экономика США готовилась к новому взлету, а развитые страны после Карибского кризиса активно и успешно работали над энергоэффективностью, снижая потребление нефти. Впереди были 20 лет дешевой нефти, падение стоимости золота (первое после отвязывания доллара), бум новых технологий, коренная перестройка экономических связей и цепочек, появление новых стран — «восходящих звезд», делающих карьеру на мировой интеграции, прагматической дружбе с США и иностранных инвестициях.
Именно в силу такой схожести ситуаций странно, что кто-то сегодня готов ожидать от российского будущего «либерально-демократической перестройки». Мы помним, конечно, чем закончился период в СССР, названный эпохой позднего застоя. После ненасильственной и совсем не преждевременной смерти вождя, оплаканного всем народом, и нескольких лет чехарды на вершине пирамиды власть в стране перешла к человеку из той же группы, но более разностороннему и открытому к переменам. Курс на демократизацию режима и либерализацию экономики спас население от угрозы тотального голода, политического распада, реактивных репрессий и, возможно, даже от полномасштабной гражданской войны, но не привел ни к настоящей демократизации, ни к либеральности экономики. Вместо этого он привел к распаду страны, образованию нескольких автаркий (в некоторых впоследствии гражданская война все же началась), полудюжины рыночных, но не демократических олигархических режимов, с большим или меньшим успехом доживших до конца экономического цикла, и превращению трех оставшихся новых государств в периферийных членов ЕС. Только в этих трех государствах, численность населения которых составляет менее 2 % от населения бывшего СССР, можно говорить о построении либерально-рыночной экономики, демократического государства и достижении глобальной интеграции.
Да и можем ли мы проводить аналогию между тем временем и нашим будущим? Точно не на 100 %. Поздний СССР имел социалистический экономический уклад, рынок отсутствовал, а значит, полностью отсутствовали стихийные заместительные механизмы. С другой стороны, СССР накопил существенный промышленный и научно-технологический потенциал, ради раздела которого между собой вели реформы новые элиты после распада страны, их мотивация была очень весома и заставляла идти на риски. Сегодня в России функционирует рынок, позволяющий на низовом уровне существенно сглаживать экономические проблемы. С другой стороны, промышленность (в основном сохранившаяся со времен СССР) устарела и потеряла конкурентоспособность, технологическая база в большой степени утрачена, основа бизнеса — нефтедобыча — теряет привлекательность: гипотетической новой элите будет интереснее вывод капитала, чем эксплуатация неприбыльных активов.
В контексте предсказания будущего России больший смысл имеет не взгляд на свое же недавнее прошлое, а анализ долгосрочного развития стран, имевших схожие начальные условия. Частичные аналогии нынешней ситуации в России можно встретить в самых разных регионах земли и в самое разное время — от начала ХХ века до сегодняшнего дня. Нельзя сказать, что история не знает успешного выхода из нынешней российской ситуации. Однако никогда этот успех не приходил без наличия ряда начальных условий.
Примеры комплексного (и политического, и экономического) успеха — Польша, Чехия, Испания после Франко, как и случаи успешного перехода к демократии, не сопровождаемого быстрым экономическим ростом и полной либерализацией (как в других странах Восточной Европы или, скажем, в ЮАР), — похоже, основаны на предыдущем опыте нации и остатках институтов, способных поддерживать демократию, в сочетании с тесной интеграцией с западными демократиями. В России такого опыта никогда не было, а институты (вплоть до РПЦ) исторически сфокусированы на борьбе с проявлениями демократии.
Примеры экономического успеха в ХХ веке, даже пусть и не поддержанного политическими реформами и демократизацией (Турция, Сингапур, Тайвань, Южная Корея и так далее), на 100 % основаны на глобализации, построении выгодных диверсифицированных торговых отношений с крупнейшими экономиками (в список всегда входят США и Западная Европа), развитии внутренней правовой системы по западному образцу, по крайней мере в экономической области. Россия уже более 100 лет живет изолированно от западной экономики, взаимодействуя с ней по единственному каналу «нефть и газ в обмен на продовольствие и бытовые товары». Накопленное технологическое (в меньшей степени) и институциональное (в большей) отставание делают надежды на глобализационный прорыв призрачными; в то же время неэффективная и противоречивая система права и правоприменения настолько глубоко задействована в процессе удержания власти — в центре и на местах, что рассчитывать на ее реформирование не приходится.
При этом, сколько ни ищи, однозначный рецепт действий для обеспечения успешного перехода страны с автократическим режимом и архаичной ресурсной экономикой к институциональной структуре и политическому устройству, характерному для развитых стран, не просматривается. Революции и военные конфликты выглядят худшим из вариантов: Российская империя и Германия в 1917–1918-х годах, Вьетнам, Испания 1930-х, Мексика, в последнее время Киргизия и Украина — только часть примеров. Изоляционизм, торговые барьеры, идеологизация и противопоставление страны Западу, похоже, занимают второе место в этой негативной иерархии — все страны, пошедшие по такому пути, не выбираются из экономической ямы и череды автократических режимов. Хотя Китай в современном мире проявляет готовность активно стимулировать страны-партнеры на развитие экономики, ориентация на Китай тоже не панацея. Достаточно Северной Кореи, чтобы сделать выводы о том, к чему приводит, например, сочетание изоляционизма и дружбы с Китаем: до 1970-х годов, до принятия «курса чучхе», Северная Корея развивалась быстрее Южной, но уже в 1990-е страна не вылезала из голода.
С другой стороны, активная помощь США и ЕС, дружба с демократиями и открытость рынков тоже не будут залогом успеха. Та же Южная Корея, несмотря на откровенно прозападную ориентацию и масштабные инвестиции, пережила более 30 лет военной диктатуры и выбралась в число развитых демократических стран только в 1990-е годы.
Аргентинская аналогия
Из всех исторических аналогий ближе всего к России на сегодня, пожалуй, стоит Аргентина. В начале ХХ века она пережила уникальный подъем экономики и культуры. Даже Первая мировая война и временное падение спроса в Европе не разрушили этой экономики (хотя и пощекотали нервы власти). Подушевой ВВП Аргентины был выше французского, в 2 раза выше итальянского, почти равен американскому.
В 1916 году в стране было введено всеобщее избирательное право, и у власти оказалось откровенно популистское правительство Иполито Иригойена, за 14 лет бессменного правления которого (благодаря борьбе с оппозицией и мерам, спасавшим рейтинг поддержки) бюджет оброс беспрецедентным объемом льгот, выплат и субсидий, его дефицит стал нормой, так же как и активное вмешательство государства в экономику. К 1929 году пришла Великая депрессия, упало мировое потребление мяса и зерна, и при этом успехи селекции позволили существенно увеличить урожаи в Европе и Канаде. В сентябре 1930 года (на фоне падения ВВП Аргентины до уровня 1905 года) массовые выступления заканчиваются путчем, к власти приходит военная хунта. План спасения экономики опирается на идею импортозамещения, суверенность и призыв к аргентинцам затянуть пояса. Хунта между тем действовала откровенно в интересах узкой группы «друзей», разместивших свои капиталы в Британии. Граждане, привыкшие к росту благосостояния, затягивать пояса были не готовы, импортозамещение на фоне государственного регулирования почему-то не работало, и спустя 13 лет в стране случился новый переворот. На этот раз к власти пришли левые, а хунту вскоре возглавил знаменитый Хуан Перон. Его этап спасения экономики (а Аргентина доимпортозамещалась до того, что, не участвуя во Второй мировой войне, показывала результаты хуже, чем США) включал национализацию банков, транспорта, энергетики, коммунального хозяйства и экспорта.
В последующие 60 лет Аргентина пережила еще 3 путча, 10 смен экономического курса с левого на ультралевый и обратно, с короткими периодами половинчатых правых реформ, и несколько дефолтов. Периоды «мягких» репрессий сменялись периодами, в которые под лозунгом «Родина и народ» расстреливались и пропадали без вести десятки тысяч оппозиционеров, их жен убивали, а детей отдавали в семьи офицеров; в стране функционировали «отряды смерти»; декады дружбы с Западом сменялись декадами борьбы с «заговором Запада против Аргентины» и даже военными конфликтами. Сегодня подушевой ВВП Аргентины в 3,5 раза ниже французского, доля Аргентины в мировом ВВП — 0,6 % (100 лет назад она была больше 1,2 %). С 1930 года прошло 85 лет, но и сегодня нет никаких признаков выхода Аргентины на путь построения успешной либерально-рыночной экономики и подлинной демократии.
Аналогия близка, но даже и она не полна. Визитной карточкой экономической политики хунт в Аргентине была эмиссия, покрывавшая растущие социальные расходы (то же самое происходило в последние 30 лет в Венесуэле, с еще более катастрофическими результатами). В России, по крайней мере пока Глазьев не стал министром финансов, проводится жесткая монетарная политика, что пока сдерживает разрушительные тенденции в экономике.
Предсказывать геополитическое будущее — занятие неблагодарное. Очевидно, что в силу постепенного развала экономики, снижения мотивации властной элиты из-за изоляции страны и непринятия ее Западом, стандартной реакции привыкания и даже отторжения на гиперидеологизацию, которая неизбежно возникает в обществе, нынешняя власть в России будет быстро ослабевать и терять рычаги влияния, даже если сфокусируется на силовом обеспечении лояльности.
Возможно при этом, что случится чудо, и в России, наконец-то уставшей от популистско-авторитарной модели управления, возникнет социальный запрос на перемены, и повторение перестройки пойдет не по пути передела остатков собственности и перехвата власти, заканчивающегося (как всегда) формированием новой изоляционистской автаркии, а по пути широкомасштабных демократических и либеральных реформ, в тесном, но исключительно прагматичном (благо ядерное оружие пока на месте) сотрудничестве с Западом. Но вероятность этого, как подсказывает здравый смысл, не велика.
Более вероятно, что развал и потеря управляемости на фоне снижения и так невысокого благосостояния населения породят куда более традиционный для России запрос — на мобилизационную диктатуру. Тогда вслед за сегодняшней «депрессивной автаркией мягкого типа» придет жесткий режим, сочетающий социалистический подход в экономике с националистическим в политике и террористическим — в управлении страной. Этот период станет аналогом правления Хуана Перона (в лучшем случае) или Хорхе Виделы (возможно, еще не в самом худшем).
Если спекулировать на аналогии, Россию, прошедшую по этому пути 25 лет (а до Хуана Перона с 1916 года Аргентина жила всего 30 лет), ждут десятилетия левых режимов; в XXI веке России вряд ли предстоит пережить периоды голода и гражданской войны — все же, как и у Аргентины в свое время, экономическая база достаточно велика; невелика и вероятность распада — страна достаточно объединена языком, культурой, инфраструктурой. Однако репрессии, дефолты, локальные войны с соседями, сепаратистские выступления, заканчивающиеся военными конфликтами внутри страны, общее снижение экономического уровня и веса в мировой экономике будут элементами наиболее вероятного сценария. И не исключено, что лет через 50 наши внуки будут жить в стране, чей ВВП составляет существенно менее 1 % ВВП мира, чей научно-технический потенциал давно исчерпан, а эмиграция наиболее успешных граждан стала нормой — и рассуждать о том, какой может быть перестройка, которая сделает страну настоящей демократией, с успешной либерально-рыночной экономикой.