Сохранилось письмо А. Г. Замятнина, генерал-адъютанта А. Б. Бутурлина, от 26 февраля 1761 г. из Мариенбурга, адресованное Д. В. Волкову. Как можно сделать вывод из панибратского тона письма, у Волкова были с ним вполне дружеские отношения. Так, обращаясь к «любезному брату» Волкову, Замятнин высказывал радость, «что ты прилежностью своей от осла далеко разнствуешь, я ис сего ожидаю и в других твоих делах чувствительной перемены, думаю, что домостройство, волокита у тебя в таком совершенстве, как у Матвея мотовство, у Сергея волокита с пьянством». Далее, комментируя новость о свадьбе (возможно, П. И. Шувалова и княжны А. И. Одоевской, состоявшейся 18 февраля[641]), Замятнин писал: «Свадебка мне ваша больна полюбилась, особливо Полянскаго пословица збылась: выдали б: за еби:». По этому поводу он ернически обращался к Волкову: «Спроси пожалуй и понаведайся гораздо, не от них ли родится антихрист? А лутчего помету я от них не чаю». В то же время Замятнин не забыл отметить отношение Бутурлина к адресату: «Граф мой (Бутурлин. – М. К.) тобой очень доволен и сегодня написан<о> будет к графине, что б она тебя ласкала, и к детям тоже, теперь не знаю, первое тебе надобно, или последнее приятнее». Кроме того, Замятнин обращался к Волкову и со следующим: «Иван Иван<ович> писал ко мне преогромное шпынское письмо, я к нему в таких же терминах отвечал, понаведайся пожалуй, да я думаю, что уже он тебе сказывал. Что бы ето значило не хочет ли он меня рекомендовать, как Мысошников (?) своей саможительнице меня описал. Я отвечал к нему по притчине его усильных приказаниев, и что он молчание мое сочтет преступлением в почтении к нему. При случае доложи ему, что у вас дураков и при мне было много, а теперь, как слышу, и больше, хотя, правда, и у нас ни одной порозжей ваканции нет, и что сия болезнь так усилилась, что я для облехчения земли от сего ига намерен построить баню, в которою, собрав всех, порядочно лечить стану, а доктор аще для сего преискусной человек, ему сие для того больше других вверяю, что он и сам тем же одержим»[642].
Другое письмо А. Г. Замятнин отправил Д. В. Волкову 30 июня 1761 г. В нем после полушутливых рассуждений он писал: «Теперь стану я с тобою, друг мой, говорить дело, а верхнее всио писал единственно в твое удовольствие, чтоб тебя разсмешить». И далее сообщал Волкову: «Графу (Бутурлину. – М. К.) я всио то сказал на словах, о чем ты ко мне писал, и он на тебя конечно не сердит, а что ты меня спрашиваешь… так я того для тысячи притчин делать не намерен. Что же касается до сведения, то я того не чужд и много бы тебе кое-чего мог сказать нужного, да………… (такое отточие в оригинале. – М. К.). Часто я, друг мой, с сокрушением серца смотрю на тех людей, от коих зависит и целость государства, и слава нашего оружия. Ежели б у меня была запасная голова или по крайней мере спина, то б я написал к тебе грамотку попространнее, да ведаю обращении наши очень хорошо»[643].
Из таких полушутливых заявлений А. Г. Замятнина можно сделать вывод, что, хотя А. Б. Бутурлин внешне демонстрировал покровительственный настрой по отношению к Д. В. Волкову, он едва ли был готов на что-то большее. Схожим образом Замятнин не рисковал выступить в роли полноценного информатора для Волкова, хотя и намекал на проблемы в управлении армией. И, что было важно для Волкова, поддерживавшего взятие Кольберга, такие проблемы в коммуникации отнюдь не способствовали решению данной задачи. Ведь, согласно наблюдениям Ю. Р. Клокмана, «отношение главнокомандующего Бутурлина к Кольбергской операции» как вспомогательной «не совсем соответствовало и указаниям Конференции», хотя последняя в итоге ему «предложила „выделить в команду Румянцева столько войска и так его всем снабдить, как он сам этого потребует“ и предоставить ему полную свободу действий, „а отнюдь не смущать своими ордерами“»[644].
Отметим, что П. А. Румянцев самое меньшее с 1758 г. состоял в личной переписке с И. И. Шуваловым, где также обсуждались вопросы о содействии первому[645]. Соответственно, фаворит 26 мая 1761 г. писал генералу: «Вашего сиятельства письмо честь имел получить, за которое покорнейше благодарствую и, признавая Вашу ко мне доверенность, сердечно сожалею, что ваше сиятельство не снабдены теми способностьми, которые б известной вашей ревности и искусству соответствовали. В оных обстоятельствах не имею от Вашего сиятельства мне наставлений, не знаю, что делать, дабы в случае моего о известном распоряжении отзыву не почтено было вашему неудовольствию»[646]. Уже 19 июня 1761 г. П. А. Румянцев писал И. И. Шувалову: «Найдете из журнала и реляций моих, что я паче чаяния и ожидания по препорции моего маленького прежнего корпуса имею армию; теперь мое смущение обратилось в попечение к отысканию случая и способа исполнить должность мою, неприятель конечно атакован будет, как скоро я войско токмо с кораблей получить могу; там от решения зависеть будут следствия»[647]. В ответ на это фаворит собственноручным письмом извещал генерала 11 июля 1761 г. из Петергофа: «Вследствие Вашего сиятельства Конференции предложения мне сказано, что все согласно с Вашим мнением зделано»[648].
Однако, что важно, такое одобрение от Конференции было, похоже, связано не только с хлопотами И. И. Шувалова. Д. В. Волков, который, как видно из писем А. Г. Замятнина, не достиг значимых успехов в неформальных отношениях с А. Б. Бутурлиным, равно как и имел основания беспокоиться о состоянии дел в армии, именно в это время решил активизировать свои контакты с П. А. Румянцевым. В собственноручном письме к последнему от 11 июля 1761 г., отправленном также из Петергофа, он прежде всего попросил у него «милостивого отпущения, что при последних отправлениях не ответствовал я на письмо Вашего сиятельства. Недостаток времяни был тому причиною». И далее Волков утверждал: «А в протчем ласкал я себя, что во всех отправленных депешах довольно усмотрите Ваше сиятельство, стараюсь ли я заслужить вашу милость и благоволение. Хотя нынешнее отправление шлется только для того, чтоб господин Караулов получил депешу, однако ж думаю я, что и тут на последнее Ваше мнение довольно изъяснена здешняя апробация». Не ограничившись этим и пользуясь предоставившимся случаем обратиться к генералу, Волков писал: «Осмеливаюсь я представить Вашему сиятельству, что, буде милостивая Ваша доверенность ко мне неотъемлема, то от Вас же зависит подать мне способ заслужить оную. Часто случится Вам могут такие обстоятелства, кои в доношениях неудобно объяснены быть могут, или предусмотрится нечто такое, на что запасная для переду резолюция потребна. Ежели вашему сиятельству угодно мне Ваши соизволения открыть, я все силы употребил бы облегчить вам исполнение о них». Более того, Волков сообщал, что в столице «не одно здесь то в намерении, что б Кольберг взять, хотя и тем безвремянно мы не спешим, но намерение есть, чтоб ваше сиятельство корпусом вашим и большию себе и оружию славу приобрели. Естьли, ведая сие намерение, соизволи<ли> Ваше сиятелство представить сюда или хотя мне только объявить самоизбираемой Вами план на прошлую сего лета для вас кампанию, то канечно употребил бы я оной к существительной заслуге Вашему сиятельству». Понимая определенную смелость своих предложений, Волков заявлял: «Простите мне милостивой государь, что я пишу прямо и дерзновенно, инако я не умею, или остаюсь в молчании». И, не ограничившись этим, далее Волков подталкивал Румянцева к более активным действиям: «Здешние указы не смеют Вас связывать. Пространно составляются здесь, а инако поелико токмо состояние дел мы себе воображать можем. А еще меньше надобно ожидать только здешних указов, или, имея оные, не делать уже никаких представлений, ничто здесь не получается с большею приятностию, как представление о лутчих и сильных операциях, естли есть еще к получению указов время. Верьте мне, Ваше сиятелство, что ежели б, например, открыли Вы свое мнение, как бы нынешнею зимою расположить армею в неприятельской земле, никто не скажет, что то не Ваше дело, но действительно припишет то прямой ревности. Мог бы я о сем писать пространнее, но для Вашего сиятельства нет в том надобности»[649].
Таким образом, за фасадом официальных отношений, в которых Д. В. Волков выполнял лишь функцию руководителя делопроизводства, он предлагал П. А. Румянцеву выстроить доверительные неформальные отношения, которые должны были способствовать более эффективным военным действиям, одной из ключевых целей которых должно было быть взятие Кольберга. Для этого от генерала требовалось посвящать Волкова в свои планы, а от Волкова – способствовать быстрому принятию соответствующих официальных решений. При этом Волков, будто бы руководя Конференцией, более чем смело дискредитировал ее распоряжения, призывая Румянцева фактически не ограничиваться ими. Итак, Румянцев на неформальном уровне в 1761 г. мог рассчитывать не только на содействие в Санкт-Петербурге со стороны фаворита императрицы, но и на активную поддержку в Конференции от Д. В. Волкова, что в обстоятельствах того времени было весьма и весьма немало.
Соответственно, в письмах от 13 августа и 5 сентября 1761 г. П. А. Румянцев описывал И. И. Шувалову ход Кольбергской операции, а также обозначал свои нужды[650]. В свою очередь 17 сентября 1761 г. фаворит писал генералу: «Радуясь о щастливых успехах нашего оружия под предводительством Вашим, но более сожалею, видев Ваше смущение, что самая невозможность не допускает вас исполнить то, что обстоятельства к общей пользе желать заставляют, о чем я вследствии вашего письма говорил некоторым министрам, представив им все ощутителные препятствии, в чем оне и сами согласны. Я чаю Ваше сиятельство с нынешним случаем довольное наставление к облегчению вашему получить изволите»