. Неудивительно, что такими темпами набранные малороссияне не успели попасть в действующую армию к началу похода 1757 г.[835]
Согласно экстракту из протокола Конференции от 22 апреля 1757 г., командующему Обсервационным корпусом генерал-фельдцейхмейстеру П. И. Шувалову было дано указание об оставлении в Риге 8 тыс. человек, «наряженных с Малой России в погонщики и денщики»[836]. 24 апреля Шувалову был подготовлен рескрипт, в котором уточнялись мотивация правительства и действия командующего. Решение об оставлении в Риге 8 тыс. малороссиян было принято под опасением «крайнего им изнурения или и возпричинствования каких вредительных болезней». Набранные малороссияне отдавались под ответственность (смотрение) местного вице-губернатора. Самому Шувалову указывалось, что по прибытии частей его корпуса в назначенные места дислокации он мог взять «потребное к ним число денщиков и погонщиков», отобрав только годных к этому делу. Остальных следовало «употреблять к починке Рижской крепости без изнурения и для того с переменою». При выявлении «престарелых или весьма дряхлых» таких следовало «в домы их отпустить»[837]. Впоследствии часть малороссиян будет задействована на крепостном строительстве в Ревеле. Во всех последующих решениях по поводу привлечения малороссиян к крепостному строительству всегда специально оговаривалось, что подобная работа должна производиться за денежное и хлебное жалованье, подобно направляемым на эти работы солдатам регулярных полков, чтобы малороссияне «от неудовольствия изнурения иметь не могли». Выявленные в ходе отбора дряхлые и увечные малороссияне возвращались домой с выплатой довольствия в размере 1 руб.[838] 13 мая 1757 г. в Военной коллегии была подготовлена справка, согласно которой из набранных малороссиян, всего 9456 человек, в полки было отдано только 1462, бежало 176, померло 32[839]. Получалось, что в действующую армию ушли малороссияне, набранные из великороссийских губерний. Весь процесс сбора и переброски к действующей армии сопровождался незначительной убылью малороссиян (ок. 2,7% беглых и умерших от общего числа набранных). Какова же была судьба малороссиян, оставшихся в Прибалтике?
Расставить все точки на «i» должны были материалы, специально раскрывающие судьбу восьмитысячного «вспомогательного корпуса», которые отложились в фонде Генеральной войсковой канцелярии Центрального государственного исторического архива г. Киева (ЦДIАК Украïни). Однако в силу ряда технических причин они остались для нас недоступны. К сожалению, данные материалы остаются пока на периферии исследовательских интересов и для местных историков. Определенные ответы дают дела из Российского государственного военно-исторического архива (РГВИА), относящиеся к истории Семилетней войны. Там удалось обнаружить некоторое число списков и паспортов малороссиян, которых отпускали из действующей армии или освобождали от крепостных работ (особенно в Прибалтике), «дабы от долговремянной их от домов отлучки не пришли в крайнее раззорение». Важные изменения в службе малороссиян совпали по времени с приходом к власти пропрусски ориентированного Петра III, а затем Екатерины II, что привело к выходу России из Семилетней войны. Первоначально, в феврале 1762 г., планировалось, что набранные малороссияне могут выбрать добровольную запись в «воинскую службу по разсмотрению Военной коллегии», а отпустить следовало только «престарелых и дряхлых». Однако с середины ноября 1762 г. по многочисленным просьбам гетмана К. Г. Разумовского небольшими группами стали отпускать и остальных малороссиян. Процесс возвращения продолжался еще в марте 1764 г. и неизвестно, когда был окончательно завершен[840]. Исходя из содержания списков отпущенных, видно, что некоторая часть малороссиян, находившихся в Прибалтике, все-таки попала в полки в качестве извозчиков и денщиков. Были немногочисленные случаи записи в регулярную службу в 1757−1758 гг.; в основном они касались выходцев со Слободской Украины (Слобожанщины), например из Ахтырского полка. Наличие малороссиян со Слобожанщины или тех, кто хотел продолжить жить именно там (например, на территории Сумского, Ахтырского полков), следует учитывать при подсчетах общего числа невернувшихся. Возраст отпущенных малороссиян мог варьироваться от 23 до 36 лет (средний возраст 28 лет).
Выявленные нами именные списки отпущенных и их паспорта не позволяют в полной мере осветить процесс их возвращения на родину и дать конкретные цифры по убыли малороссиян. Однако имеющиеся данные по Прибалтике за 1757–1761 гг., где малороссияне в основном были задействованы на крепостном строительстве, свидетельствуют, что убыль составляла не более 12–13% от общего числа рекрутов. Большая часть выбывших – это беглые, которых по возможности ловили и возвращали обратно[841]. Косвенным свидетельством отсутствия массовой убыли набранных малороссиян являются письма гетмана К. Г. Разумовского, любившего лишний раз потребовать денежных компенсаций из казны за понесенные военные издержки. В них мы не находим ни единого намека на высокую смертность или издевательства в отношении малороссиян, в отношении которых указы запрещали какое-либо самоуправство. На такой ноте закончилось участие малороссиян в Семилетней войне. Когда-то самое многочисленное казацкое войско стало бледной тенью самого себя, а последний гетман не предпринял никаких усилий по его укреплению, предпочитая удовлетворение своих приватных нужд. Постепенно это сказывалось на его политическом положении и отношении к статусу Малороссии со стороны российской правящей элиты.
Ситуация с малороссийским казачеством и вообще с иррегулярными формированиями волновала часть российской правящей элиты. На фоне проблем с мобилизацией компанейских казаков и малороссиян 28 ноября 1756 г. появляется записка генерал-фельдцейхмейстера П. И. Шувалова о реформировании иррегулярных войск. Без упоминания малороссийских казаков Шувалов приводил ряд мер, необходимых для повышения боеспособности ландмилиции и казацких формирований. Впервые в публичном поле было озвучено, что корень всех бед казацких формирований таится в их привилегиях, которые ловко использовались казацкой старшиной в собственных интересах: «Весьма нужно знать все их внутренности, а паче каманд правлении и их обычии, сверх же того собственные прихоти их старшин и непозволенные доходы как их, так и казаков, дабы чрез то при учинении учрежденей, ежели бы от старшины именем своих войск какие представлении чинены были, можно было, ведая их старшинские собственные прихоти, которые они чинить иногда будут под видом защищения позволенных казакам вольностей, все то предварить». По этой причине специально отправленные люди должны были выяснить любым способом, «в чем нынешнее тех нерегулярных войск, хотя и привилегиями снабденное, состояние более одним старшине, нежели обществу полезно, и не может ли наититца того, что в некоторых случаях казаки оным или отягощены или по меньшей мере недовольны, дабы в случае новых учрежденей из сысканных обстоятельств обществу можно было, не касаясь ко уничтожению их привилегей государственную получить пользу»[842]. Записка Шувалова была рассмотрена только 11 марта 1757 г., после чего она была передана в Воинскую комиссию, которой следовало принять окончательное решение. Однако оно так и не было принято: все члены комиссии убыли в действующую армию, а после 1757 г. ее деятельность была свернута[843]. О записке забыли. Вероятно, сказывалось и влияние гетмана при дворе.
Колоссальные финансовые и людские издержки Семилетней войны заставляли правительство искать возможности их компенсировать. В таком контексте 5 октября 1761 г. появляется мнение Р. И. Воронцова, озвученное в Сенате. Вполне вероятно, что на содержание мнения Воронцов оказала влияние информация, которую он получал от Г. Н. Теплова. Воронцов предлагал для облегчения бремени российского крестьянства распространить практику рекрутских наборов на территории с особым статусом, среди которых была Прибалтика и Малороссия[844]. В отношении последней оговаривалось, что «не можно же кажется Малой России оставить без того, что бы и ее не сравнять в понесении тягости с великороссиянами», ибо малороссияне «не платят в государственную казну никаких податей, не положены в подушной оклад и не несут почти никаких служеб; хотя же оные и содержат десять казацких полков, но, выключая то, что оные России почти вовсе безполезны, <…> посполитых в Малой России почти больше, нежели казаков, что наипаче от того происходит, что тамошние паны и старшина для собственного своего нажитку делают больше посполитых, утесняя казаков, которые по справедливости с охотою пожелают давать рекрутов»[845]. Воронцов, аргументируя свою позицию, делал особый акцент на том, что именно российские войска несли на себе бремя охраны границ Малороссии, а не местные казаки, как об этом говорил гетман. На основании мнения Воронцова об избыточности привилегий Малороссии было решено подготовить выписку, согласно которой следовало собрать для Сената данные о сборах и службах в Малороссии[846].
Политический шаг Р. И. Воронцова стал важным стимулом для гетмана, чтобы предпринять конкретные шаги по реформированию казацкого войска, а не в очередной раз запросить денежных компенсаций. С подобными планами К. Г. Разумовский вместе с Г. Н. Тепловым прибыли в столицу в ноябре 1761 г., когда в самом разгаре была придворная борьба вокруг будущего императора